Страница 50 из 86
Как только царившие беспорядки достигли своего пика, в доме появился Северо дель Валье. Бородатый и измазанный глиной, он решил отыскать жену, с которой не виделся с января месяца. Мужчина крайне изумился, встретив любимую с ещё двумя детьми, потому что в сумятице революции женщина просто забыла рассказать, что, когда он ушёл, сама уже была беременна. Близнецы хорошели с каждым днём и через пару недель приобрели почти человеческий вид, перестав походить на голубоватые чучела в морщинах, каковыми были при рождении. Нивея подпрыгнула и обвила руками шею мужа, и тогда впервые в жизни мне удалось присутствовать при долгом поцелуе в рот двух влюблённых друг в друга людей. Моя бабушка, временно лишившись рассудка, захотела отвлечь меня от подобной сцены, что, впрочем, ей так и не удалось, поэтому я до сих пор помню ужасное впечатление, которое произвёл на меня известный поцелуй, также отметив собой начало моего пылкого подросткового преобразования. Буквально за несколько месяцев я стала настолько странной, что окружающие больше не узнавали ушедшую в себя девушку, каковой я ныне и являлась. Я чувствовала себя скованной в бунтующем и требовательном теле, которое росло и крепло, страдало и пылало. Мне казалось, будто сейчас вся моя сущность заключалась лишь в растянутом животе, этакой пещере, которую я воображала себе испачканной кровью полостью, где уже начинала бродить какая-то жидкость, и в ней постепенно развивалась абсолютно чужая и ужасная флора. Я не могла забыть очаровательную сцену рожающей на корточках Нивеи при свете свечей, вид её огромного живота, увенчанного выступавшей пуповиной, худые руки этой женщины, крепко вцепившиеся в свисавшие с потолка верёвки. Мне ничего не стоило внезапно заплакать без видимой причины, равно как и страдать, а также мучить окружающих своими притворными истериками неудержимого гнева или же просыпаться на рассвете столь усталой, что у меня не было никаких сил подняться с постели. Сны о детях в чёрных пижамах, становясь более настойчивыми, возвращались всё чаще; и вместе с ними мне грезился нежный мужчина, непременно источающий аромат моря, который окутывал меня своим объятием. Как правило, я просыпалась, вцепившись в подушку и отчаянно желая, чтобы меня хоть кто-нибудь поцеловал так, как целовал свою жену Северо дель Валье. Я просто взрывалась от окружающего меня жара и по-настоящему замерзала изнутри. И совершенно утратила всякое спокойствие, столь необходимое для того, чтобы читать либо заниматься. Вместо чего я бегала по саду, наматывая круги, точно бешеная, тем самым стараясь как-то подавить мучившее меня желание завыть. Я представляла себя погружённой в лагуну, где топтала водяные лилии, одновременно боясь мечущихся там же красных рыбок, являвшихся гордостью моей бабушки. Вскоре я обнаружила самые чувствительные точки тела, которые ласкала тайком, не понимая, отчего подобное считалось грехом, когда меня, напротив, таковые действия скорее успокаивали. Я сходила с ума, как и многие другие девушки, становящиеся, в конце концов, настоящими истеричками, и всё же не осмеливалась заговорить с бабушкой о своём нынешнем состоянии. С Паулиной дель Валье также происходили изменения: в то время как моё тело расцветало, её, напротив, сохло, что сопровождалось загадочными недомоганиями. Их, включая и своего врача, она ни с кем не обсуждала, как всегда оставаясь верной своей теории. Она же заключалась в том, что нужно всего лишь вести себя как подобает и как можно дольше прятать старость, загнав последнюю в угол и не издавая при этом старческих хрипов, вздохов и кряхтений. На неё тяжким грузом давила полнота, женщина страдала расширением вен. К тому же болели кости, не хватало воздуха и приходилось мочиться буквально по капле, иными словами, уже были налицо все те несчастья, о которых я догадывалась по незначительным признакам, но бабушка всё ещё держала подобные неприятности в строжайшей тайне. Сеньорита Матильда Пинеда, как никто другой, помогла мне пережить переходный возраст, но впоследствии полностью исчезла из моей жизни, выгнанная моей же бабушкой. Немного погодя уехала и Нивея вместе с мужем, детьми и няньками, столь же беззаботная и весёлая, как и приехала, оставив после себя огромную пустоту в этом доме. Теперь в нём было очень много свободных комнат и недоставало шума – без неё самой и детей особняк моей бабушки превратился в настоящий мавзолей.
Сантьяго отмечал низложение правительства нескончаемым потоком шествий, празднеств, котильонов и банкетов. Моя бабушка также не оставалась в стороне – она заново открыла дом и попыталась возобновить свою общественную жизнь и известные вечеринки. Однако вокруг стояла столь подавленная атмосфера, что ни сентябрю месяцу, ни даже всей весне, на которую он как раз и выпадал, так и не удалось ничего изменить. Множество мёртвых, бесконечные предательства и кражи лежали тяжким грузом на совести как победителей, так и побеждённых. Мы же стыдились следующего, а именно того, что гражданская война обернулась настоящей кровавой оргией.
Это был поистине странный период моей жизни, моё тело значительно изменилось, душа окончательно расправила свои крылья, и я всерьёз начала задаваться вопросом, кем же, собственно, я была и откуда вела своё происхождение. Встряхнувшим всех моментом стал, пожалуй, приезд Матиаса Родригес де Санта Круз, моего отца, хотя я ещё не знала, что он им был. Я встретила гостя как дядю Матиаса, с которым познакомилась в Европе годами ранее. Уже тогда этот человек показался мне безвольным, но увидев его вновь, я с трудом узнала своего дядю – тот был чуть ли не недокормленным пентюхом в своём инвалидном кресле. Его привезла красивая зрелая женщина пышных форм, похожей на молоко кожей, и одетая в простой наряд из поплина цвета горчицы, а также в видавшую виды шаль, что закрывала плечи. Самой заметной чертой этой дамы был дикий куст спутанных и седых кудрявых волос, к тому же собранных на затылке тонкой лентой. Она вся напоминала собой древнюю скандинавскую королеву в изгнании; ничего не стоило представить женщину на корме судна викингов, плывущего среди глыб векового льда.
Паулина дель Валье получила телеграмму, объявляющую о том, что её старший сын сошёл с корабля в Вальпараисо, и немедленно предприняла меры, чтобы вместе со мной, дядей Фредериком и остальной привычной свитой добраться в порт. Встретить его мы выехали в специальном вагоне, который английский менеджер по железным дорогам любезно предоставил в наше распоряжение. Он весь был обшит полированной древесиной и украшен заклёпками из отшлифованной бронзы, а на местах для пассажиров лежал вельвет цвета бычьей крови. Салон вагона обслуживал персонал, состоящий из двух девушек в униформе, которые относились к нам по высшему разряду, принимая чуть ли не за королевских особ. Мы расположились в гостинице, стоявшей на самом берегу моря, и стали ждать наш корабль, которому полагалось прибыть лишь на следующий день. Мы появились на пристани, выглядев так элегантно, словно присутствовали на свадьбе; и столь непринуждённо я могу заверить в этом любого, потому что в качестве доказательства располагаю фотографией, которую я сама и сделала тогда, на площади, незадолго до того, как пришвартовался корабль. Паулина дель Валье была одета в светлый шёлк с не одним изящно наброшенным газовым шарфом и жемчужными ожерельями. Она носила огромную шляпу с широченными полями, увенчанную пучком перьев, что изящно ниспадали на лоб, и держала над собой зонт от солнца, защищаясь таким способом от излишне яркого света. Её муж, Фредерик Вильямс, выделялся на фоне остальных тем, что был в чёрном костюме, шляпе-цилиндре и с тростью. Я же, напротив, присутствовала здесь вся в белом, с тюлевой лентой в волосах, напоминая собой свёрток ко дню рождения. Вскоре служащие натянули с корабля на землю пешеходный деревянный мост, и капитан лично пригласил нас подняться на борт и сопроводил с особыми почестями до каюты Матиаса Родригес де Санта Круз.
Аманда Лоуэлл оказалась последним человеком, с кем моя бабушка ожидала встретиться лоб в лоб. Удивление от того, что две женщины увидели друг друга именно здесь, со временем перешло в досаду; ведь появление бывшей соперницы впечатлило её куда больше, нежели жалкий вид собственного сына. Разумеется, в те годы я не владела достаточной информацией, чтобы разъяснить себе же странную на первый взгляд реакцию моей бабушки, и поэтому сочла, что та слегка окочурилась от жары. На флегматичном же Фредерике Вильямсе, напротив, при виде Лоуэлл не шевельнулся ни волосок - он поприветствовал даму кратким, но всё же любезным жестом, после чего сосредоточился на том, чтобы удобно усадить мою бабушку в кресло и подать той стакан воды. Матиас же всего лишь наблюдал эту, надо сказать, весьма занимательную сцену.