Страница 25 из 86
В комнате стоял сильно спёртый воздух, и хотя Северо глубоко дышал, всё же задыхался, будто находился на вершине горы. Дрожа, молодой человек приблизился к постели и увидел растянувшуюся на ней Линн со скрещенными на груди руками, закрытыми веками и просвечивающими чертами лица – некую прекрасную алебастровую скульптуру пепельного цвета. Он взял любимую за руку, уже такую твёрдую и холодную, точно лёд, склонился над ней и отметил лишь едва различимое дыхание, синюшные губы и пальцы. Мужчина бесконечным жестом поцеловал свою дорогую в ладонь, омывая руку слезами и чувствуя себя сильно подорванным случившимся горем. Женщине лишь удалось пробормотать имя Матиаса, вслед за чем тотчас вздохнула пару раз и ушла из этой жизни так же легко, как и ранее, словно плывя, перемещалась по этому миру. Абсолютная тишина окутала собой тайну смерти, и на неопределённое время, не поддающееся в этот раз никакому измерению, все застыли в безмолвном ожидании, а дух Линн между тем почти достиг неведомых высот. Северо услышал длинный вопль, который будто поднимался из глубин земли и пронзил его снизу доверху, хотя так и не вырвался из его уст. Дикий крик охватил молодого человека изнутри и, полностью им овладев, начал бушевать в голове тихими приступами. Так он и остался, стоя на коленях возле кровати и мысленно взывая к имени Линн, до сих пор не веря судьбе, что столь внезапно отняла у него женщину, о которой мечтал годами, забирая её к себе именно тогда, когда тот полагал, что окончательно завоевал любимую. Прошла вечность, прежде чем молодой человек почувствовал, как коснулись его плеча, и, обернувшись, встретился с совершенно иным выражением глаз Тао Чьена. «Ничего, ничего», - как показалось, прошептал ему этот человек, и ещё дальше увидел всхлипывающих и обнимающихся Элизу Соммерс и Лаки, и понял: своим присутствием он грубо вторгся в постигшее эту семью горе. Тогда мужчина вспомнил о девочке. И подошёл к той серебряной люльке, раскачивающейся, точно какой-то пьяный человек, взял малышку Аврору на руки, поднёс её к кровати и приблизил к лицу Линн, чтобы та попрощалась с родной матерью. Затем он присел, положив девочку к себе на колени, где начал её покачивать, нисколько, однако, не утешая тем ребёнка.
Паулина дель Валье, узнав о смерти Линн Соммерс, почувствовала такой прилив радости, что изнутри сам собой вырвался победный крик и гораздо раньше, чем стыд за подобное низкое чувство спустил её с небес на землю. Этой женщине уже очень и очень давно хотелось иметь дочь. Ещё нося во чреве первенца, она мечтала о девочке, которая непременно будет носить её собственное имя, Паулина, и, несомненно, станет для матери лучшей подругой и компаньонкой. После каждого из трёх своих мальчиков, которых удалось произвести на свет, женщина ощущала себя настоящей плутовкой. Теперь же, будучи человеком зрелым и опытным, нежданно-негаданно та получила свой подарок: внучку, кого могла растить, словно дочь, которая наконец-то предоставит возможность осуществить всё то, что могут предложить нежность и деньги, и думала, что именно она и разделит с ней старость. С Линн Соммерс малышка была бы вынуждена расти где-то на задворках общества, она же смогла бы добиться для девочки законного происхождения, записав ту дочерью Матиаса. Женщина отмечала этот неожиданный и приятный удар судьбы чашкой шоколада и тремя пирожными из заварного крема, когда Вильямс напомнил той, что по всем законам малышка появилась на свет, уже будучи дочерью Северо дель Валье, единственного человека, наделённого правом решать будущее ребёнка. Тем лучше, мысленно заключила дама, потому что племянник хотя бы был рядом, тогда как вызвать Матиаса из Европы и убедить того потребовать забрать себе родную дочь заняло бы немало времени. Ей никак не удавалось предугадать реакцию Северо, когда та делилась с молодым человеком своими планами.
- Согласно всем законам, отец – ты, поэтому вполне можешь завтра же принести девочку в этот дом, - сказала Паулина.
- Я этого не сделаю, тётя. Родители Линн приютят свою внучку, пока я буду на войне. Они хотят растить девочку, и я с ними согласен, - возразил племянник решительным тоном, какового она не слышала от него никогда прежде.
- Ты совсем спятил, да? Мы просто не можем оставить мою внучку в руках Элизы Соммерс и этого китайца! – воскликнула Паулина.
- А почему нет? Они такие же её бабушка с дедушкой.
- Ты хочешь, чтобы она выросла в Чайна-тауне? Мы сможем дать девочке образование, неплохие возможности, роскошь, уважаемую фамилию. Ничего подобного те родственники не способны предложить малышке.
- Они окружат её любовью, - возразил Северо.
- И я тоже! Помни, племянничек, ты мне многим обязан. А это и есть твоя возможность как отплатить мне, так и что-то сделать для этой девчушки.
- Прости, тётя, но всё уже решено. Аврора останется со своими бабушкой и дедушкой по материнской линии.
После подобного разговора с Паулиной дель Валье случилась одна из столь многих притворных истерик, которыми была чревата вся её жизнь. Она не могла поверить, что родной племянник, кого считала своим полным союзником, кто стал ей ещё одним сыном, оказывается, смог предать её таким подлым способом. Женщина столь сильно кричала, оскорбляя всех и каждого, и тщетно пыталась размышлять, одновременно задыхаясь, что Вильямс вынужден был позвать доктора. Тот прописал подходящую её формам дозу успокоительных средств, от которых она проспала порядочное время. Когда, наконец-то, женщина проснулась, что случилось спустя тридцать часов, её племянник был уже на борту парохода, шедшего в Чили. Обоим, её мужу и верному Вильямсу, всё-таки удалось убедить даму в том, что никакого повода прибегать к насилию не было и нет, как поначалу думала она сама. Ведь каким бы взяточным ни было правосудие в Сан-Франциско, пока ещё не придумали такой законный повод, согласно которому можно было бы отнять силой ребёнка у бабушки и дедушки по материнской линии, учитывая, что предполагаемый отец письменно подтвердил пребывание малышки именно с ними. Также даме намекнули, чтобы даже не прибегала к столь банальному способу, как предложение денег за девочку, потому что всё могло обернуться против неё же и очень ощутимо. Единственно возможный выход из положения виделся в дипломатической линии поведения хотя бы до возвращения Северо дель Валье, после чего родственники могли бы прийти к какому-то соглашению – именно это и советовали ей знающие люди. Однако женщина не хотела слышать никаких доводов и спустя два дня появилась в чайном салоне Элизы Соммерс с предложением, которое, в чём дама была совершенно уверена, другая бабушка просто не могла отвергнуть. Элиза встретила гостью, находясь всё ещё в трауре по собственной дочери, хотя и озарённая тем утешением, что давала невозмутимо спящая под её боком внучка. Увидев серебряную колыбель, принадлежащую в незапамятные времена её собственным детям, расположенной возле окна, Паулина испытала настоящий шок, однако, тотчас вспомнив, что сама же и позволила Вильямсу передать ту Северо, прикусила язык. Ведь на самом деле женщина пришла туда не воевать из-за колыбели, какой бы ценной она ни была, а чтобы только договориться насчёт внучки. «Выигрывает дело не тот, кто прав, а тот, кто лучше торгуется», - как правило, любила говорить дама. И в этом случае Паулине не столько казалось очевидным, что справедливость целиком и полностью на её стороне, сколько был ясен тот факт, что в искусстве торговаться равных ей ещё не находилось.
Элиза вынула ребёнка из колыбели и отдала того ей. Паулина, держа на руках миниатюрный свёрток, бывший столь лёгким, что казался простым узлом тряпок, думала, что сердце вот-вот разорвётся от совершенно неизведанного, охватившего её чувства.
«Боже мой, Боже мой», - всё повторяла женщина, подавленная до сих пор неизвестной ей ранимостью, от которой у той чуть ли не ослабли колени, а из груди чуть ли не вырвалось наружу всхлипывание. Дама сразу же села на кресло со своей внучкой, наполовину затерянной в огромном подоле, где та и покачивала малышку. А Элиза Соммерс пошла распорядиться насчёт чая и сладостей, которыми угощала её и раньше, ещё во времена, когда дама была чуть ли не самой постоянной клиенткой знаменитой кондитерской. За это краткое время Паулине дель Валье удалось восстановить эмоции и привести в боевое положение весь свой арсенал. Она начала с того, что выразила матери свои соболезнования об умершей Линн. Вдобавок упомянула и то, что её сын Матиас – отец Авроры, причём без всяких сомнений, ведь, чтобы это понять, хватало и беглого взгляда на малышку: она была точь-в-точь как и все остальные члены семьи Родригес де Санта Круз. Также рассказала, как бесконечно сожалеет о том, что Матиас находится в Европе ввиду личных проблем со здоровьем и до сих пор не может предъявить права на свою дочь. Чуть погодя женщина лишь укрепилась в желании остаться со своей внучкой. Ведь Элиза много работает, а значит, располагает меньшим временем и немногими средствами, которыми, как ни крути, невозможно предложить Авроре тот же уровень жизни, что имела бы девочка, живя у неё дома в Ноб Хилле. Всё было сказано таким тоном, будто человека удостаивают милости, в то же время умело скрывая стоящее комом в горле мучительное беспокойство и дрожь в руках. Элиза Соммерс на это возразила, что, мол, благодарна за столь благородное предложение, однако ж, по-прежнему была уверена в том, что они с Тао Чьеном вполне могли бы взять на себя ответственность за Лай-Минг, как, впрочем, и просила их о том Линн перед своей смертью. И, само собой разумеется, поспешила добавить она же, деятельное участие Паулины в жизни девочки всегда будет только лишь приветствоваться.