Страница 7 из 10
Епископом Димитрием Можайским было совершено первое отпевание и были погребены сотник В.И. Прянишников, унтер-офицер Ф.И. Попков, ефрейтор А.И. Анохин, рядовые Г.И. Гутенко и Я.Д. Салов, а также 19-тилетняя сестра милосердия А. Нагибина. На территории огромного воинского некрополя-пантеона были похоронены 17,5 тысячи рядовых, более 580 унтер-офицеров, офицеров и генералов, 14 врачей, 51 сестра милосердия и боевые русские лётчики, воевавшие в 1915-1918 годах. Здесь же на отдельных участках были погребены сербские, английские, французские солдаты и офицеры и около 200 юнкеров, погибших в боях в 1917 году в Москве.
В храме началась служба. Пристарелый отец Михаил служил молебен о даровании победы русскому оружию. Верховный, как и все прихожане-мужчины, стоял в правом приделе храма. Он подходил к святым иконам, крестился, обошёл весь храм. Потом тихо и незаметно вышел и спустился в метро.
О том не мог знать на фронте никто, в том числе и Ивлев, но Ивлев был уверен, что это было именно так!
- Помолись, командир, не зря мы над храмом святым пролетаем. Ничего не бывает случайным в мире Божьем. Через какой-то час Бог рассудит нас и воздаст каждому, даровав победу достойным.
И Посохов украдкой перекрестился, произнеся слова молитвы, внезапно вспомнившейся ему из глубокого детства, когда он вместе с матушкой своей бывал в храме в селе Спасское.
- Вот и добре. Теперь я за тебя, командир, спокоен. Теперь верю, что высокая судьба ожидает тебя, что ещё будешь ты большим генералом, причем в тех войсках, к которым приобщаешься сегодня при столь необычных обстоятельствах.
Самолёты легли на боевой курс и через некоторое время шум двигателей стих настолько, что показалось, будто они замолкли совсем.
Прозвучала команда, и Ивлев первым шагнул к распахнутой в белую муть двери, громко сказав:
- Дозвольте мне, товарищ капитан, первому, на правах старшинства... Посохов прыгнул следом.
Тридцать человек рухнули в сугробы близ дороги. Кто-то стонал, кто-то лежал в снегу, не шевелясь. Ивлев, подполз к красноармейцу, лежавшему неподалёку от него, перевернул. Этот был тот чернявенький пересмешник. Пульс у него не прощупывался. Это уже потом было подсчитано, что потери убитыми и ранеными при десантировании составили до 20 процентов. А в тот момент было не до подсчётов. Десантировались прямо перед вражескими машинами так, что бойцы оказались и на дороге и по её обочинам. Немцы, очевидно, не сразу поняли, что произошло, кто посыпался на них с неба и зачем. Загремели выстрелы противотанковых ружей.
Посохов отдавал какие-то распоряжения, распределял цели, указывал прицелы. Ивлев скатился в кювет у дороги. Земля дрожала. К нему приближался танк, башня которого было повёрнута в противоположную движению сторону. Слышался стук пулемёта. Танк поравнялся с ним, и Ивлев бросил противотанковую гранату под гусеницу. Взрывом отбросило в сторону. Танк крутился на месте, но пулемёт продолжал отчаянно работать, выбирая цели близ дороги. Вторую гранату Ивлев бросил на трансмиссию и отполз, изготовившись к ведению огня по экипажу, который должен был покинуть машину. Но тут почувствовал резкий удар и потерял сознание.
А Посохов продолжал руководить боем на этом, одном из важнейших участков смертельной схватки. Горели немецкие танки. Сколько? Много... Подсчитать было невозможно. Потери гитлеровцев будут подсчитаны потом весной 1942 года, а пока, пока жестокий бой распался на несколько очагов.
Первая волна самолётов выбросила 450 бойцов. Девяносто человек разбились сразу. Уцелевших хватило тоже ненадолго. Но они сделали своё дело, задержав танки, заставив их развернуться в боевой порядок, причем во время развёртывания часть танков увязло в глубоком снегу. Когда же гитлеровцам показалось, что они справились с десантом и можно продолжить движение, из-под облаков вынырнули ещё пятнадцать тяжёлых краснозвёздных машин, и снова посыпались в снег красноармейцы, готовые вступить в жестокий бой - люди, презревшие смерть, люди, одолеть которых казалось уже делом невозможным. Снова выстрелы противотанковых ружей, снова взрывы противотанковых гранат, снова безпримерные подвиги бойцов, бросающихся под танки.
Головные подбитые танки загородили на шоссе путь вперёд. Но взрывы уже гремели и в глубине колонны, и в её тылу. О чём думали гитлеровцы в те минуты огненной схватки? Как оценивали они происходящее? Перед ними было что-то из области фантастики. Огромные русские самолеты, проносящиеся над землей на высоте от пяти до десяти метров, и люди, прыгающие в снег, а потом, правда уже не все, поднимавшиеся в атаку и шедшие на броню, на шквальный огонь пулемётов с единственной целью - уничтожить незваных гостей, топтавших родную землю.
Противник вынужден был остановиться и закрепиться на высоте 210,8. Захват Голицыно был сорван, под Звенигородом противник не прорвался, в результате армия Говорова не попала в окружение, уцелел и штаб фронта. Всю ночь пехотные подразделения врага добивали остатки отважного десанта, не давшего танковой группе с ходу выскочить на Можайское шоссе отрезать нашу пятую армию и раздавить штаб фронта.
Немецкие офицеры, развернувшие свой НП на Прожекторной горе, были поражены кровавым декабрьским закатом, в свете которого на низкой облачности отражались силуэты башен и зданий неприступной Русской Столицы.
Бой возле высоты 210,8 близился к развязке. Русский десант стоял насмерть. Посохов видел, что на поле, возле подножья горы полыхало и замерло без движения более двадцати танков. Но огонь немцев усиливался. К ним подошло подкрепление, подтянулись артиллерийские и миномётные батареи, которые расположились на склонах горы и были недостижимы для оружия десанта. Они быстро пристрелялись и повели огонь на поражение. Но ранние зимние сумерки уже окутывали своей пеленой место схватки, помогая остаткам десанта отходить в лес. Боеприпасов у десантников уже практически не осталось.
Посохов, легко раненый, вместе с уцелевшими бойцами своей группы отходил на север, куда отжимали их немецкие автоматчики. Группа Посохова вытаскивала двух раненых, которые не могли самостоятельно идти. Одним из них был Ивлев. Несмотря на наседающих автоматчиков, Посохов вытащил его почти из-под гусениц горящего танка. Теперь, когда они углубились в незнакомый лес, Посохов сказал: "Я даже не знаю, где мы. Ведь место выброски корректировалось уже в воздухе, на подлёте. Что же делать? Куда идти?"
Ивлев лежал на спине. Сквозь голые ветви могучих лесных великанов проглядывало очистившееся небо. Загорались первые звёзды, а на западе пылал багровыми полосами закат. И Ивлеву показалось, что на закатном небе в кровавых всполохах проглянули до боли знакомые башни Кремля, здания и улицы столицы.
Он протёр глаза, но видение, слабо колыхаясь, не уходило. Посохов тоже заметил этот необычный закат, но смотрел на небо совсем недолго. Его терзал вопрос: "Что делать? Куда идти? Немцев они не уничтожили, завтра с утра танки ринутся на Москву, и кто сможет теперь их остановить?" Местность была для него совершенно незнакома. Карта осталась в планшете, который он отдал начальнику штаба перед посадкой в самолёт. Посохов наклонился над Ивлевым, как бы ища ответа на свои нелегкие вопросы. Ивлев скорее почувствовал его, чем увидел. "Две вещи вызывают подлинное удивление и восхищение. Это звёздное небо над нами и нравственный закон внутри нас - услышал Посохов слабый, но чёткий голос Ивлева, - Не журись, командир, мы в лесах возле Алабинского военного лагеря, где-то между Кубинкой и Голицыно." Первая часть фразы Ивлева была настолько неожиданной, что Посохову показалась бредом раненого. Но когда Ивлев стал давать ориентировку по месту, Посохов прислушался внимательнее. Ивлев тем временем несколько повернулся на своём холодном ложе и освободил здоровую руку. "Вот Полярная звезда, - сказал он, - Это наше путеводное светило в этой последней для очень многих ночи. Идите строго на север. Там две большие дороги. Минское и Можайское шоссе. Нужно продвигаться к этим магистралям - они выведут на Кубинку. Там наверняка наши ещё держат оборону."