Подует ветер

Пивной ресторан был одним из самых популярных заведений города. Рестораном он стал лет восемь назад, а до этого представлял собой большой крепкий бар, принадлежавший старику Коули. Стариком его звали всегда.

Вряд ли кто-нибудь задумывался, сколько Коули лет, но то, что за семьдесят - точно. Могло быть и много больше. Фрэнк с детских лет помнил его уже очень немолодым человеком, хотя и тогда, и сейчас в нем было столько здоровья и сил, что, как говаривал сержант Фолби, "и палкой его не убьешь". Крепкий, почти квадратный, стриженный всегда под короткую скобку с ненужным седоватым чубчиком, и с постоянным медно-коричневым оттенком толстой и гладкой кожи. С серыми подвижными глазками на широкой физиономии. Судя по всему, Коули до сих пор продолжал пользоваться собственными зубами и в услугах дантиста нуждался мало.

Вкалывал он зверски, и жену имел подстать. Экономили на всем, и в первую очередь на прислуге. Лишних не брали. Взваливали работу на себя. И хотя теперь он добился многого - в зале обслуживали официанты и на кухне трудился опытный персонал - Коули и его жена с утра до ночи были тут же и не бездельничали ни минуты. Детей у них не было, и зачем на старости лет так убиваться, наращивая и без того изрядный капитал, многие в городе не понимали.

Внутри ресторан был отделан деревом и очень своеобразно сочетал темные, почти черные столы и стулья со светлой отделкой стен. Вместе получалось и легко, и торжественно.

Когда они вошли, из-за нескольких столиков Гамильтона поприветствовали знакомые, а еще через несколько секунд сам Коули спешил к ним навстречу со свойственным ему видом занятого, но дружелюбного хозяина, и Фрэнк вдруг подумал, что, кроме этого гостеприимного выражения, он, пожалуй, никогда не видел улыбки на его лице.

- Вы уже больше недели не были у нас, Фрэнк! Вот тут, я думаю, вам будет всего удобней, присаживайтесь, пожалуйста. Это ваш приятель? Рад приветствовать! - Он повернулся к Гильберту, а тот посмотрел на него с полуулыбкой, с чуть опущенной головой. Все как в детстве.

- Вы не узнаете его, мистер Коули? Это же Гильберт Хьюз.

- А! ... Рад приветствовать, рад приветствовать!

Трудно было понять за этими радушными восклицаниями, вспомнил ли Коули нового гостя или нет.

Он сам принял у них заказ, предварив его энергичными советами - что лучше взять и почему.

- Да-а, ресторан отменный, - проговорил Гильберт, медленно обводя помещение взглядом. - Знаешь, когда-то мама, потеряв работу, пыталась устроиться сюда посудомойкой. Тогда здесь был еще только бар ...А почему ты стал полицейским, Фрэнк? Ты ведь хотел изучать литературу, европейское средневековье, кажется.

- Сначала я так и сделал, - Гамильтон замолчал и тень мелькнула в его глазах, - и даже проучился первый курс в Бостоне. Потом какие-то ублюдки убили нашего преподавателя. Абсолютно безобидного пожилого человека. Прямо на улице, вечером. И я вдруг понял, что не смогу заниматься высокими чувствами, материями прошлых веков, когда в этом времени возможны такие мерзости.

- Ты хорошо его знал? Он был твоим любимым педагогом?

- Нет. Просто вел у нас одну из учебных дисциплин.

- Ты молодец, Фрэнк, - Гильберт опустил голову и задумчиво провел рукой по светло-коричневой скатерти. - В тебе всегда было что-то благородное. Помнишь, ты пытался защищать меня? Он улыбнулся и поднял на него глаза, все также - из-под чуть опущенного лба.

Официант с резным деревянным подносом в руках начал проворно расставлять большие бокалы и тарелки с закусками.

- Ну, а ты? Чем ты занимаешься?

- Биологией. Ну это, так сказать, в самых общих чертах. А точнее - биохимией клеточных структур, нейрофизиологией. Работал в биологическом центре в Хьюстоне, а последние два года занимался исследованиями с японцами, в Токийском университете.

- Так значит у тебя складывается прекрасная научная карьера?

Хьюз неопределенно пожал в ответ плечами:

- Я как-то об этом не очень думаю, кое-что получается, конечно. Но, знаешь, чем глубже я проникаю в маленький, в микроскопический живой мир, тем больше меня беспокоит одна особенная мысль, ...и даже угнетает... Но, может быть, тебе это не интересно, Фрэнк? - Он вдруг встрепенулся и растерянно посмотрел на Гамильтона, опасаясь совершить нелепость.

- Продолжай, пожалуйста, и давай хлебнем пивка.

Пиво было великолепным, щекотало горло пузырьками чуть горьковатой влаги, вобравшей в себя все желто-зеленое здоровье земли и солнца.

Хьюз молча покрутил в руках полупустой бокал, любуясь пенистой желтизной напитка, сделал еще глоток и заговорил уже более спокойно и уверенно.

- Понимаешь, в этом крошечном мире клеток, молекул бесконечное богатство жизни. Я не могу привыкнуть к тому, как он разнообразен, умен и сложен. Перед наукой только еще раскрываются его глубины. И в то же время, это всего лишь часть человека - кусочки его плоти. А что же сам человек? В чем его собственная глубина и величие? Нет, я не говорю об отдельных талантах, гениях. Я об обычных людях...

Теперь Хьюз смотрел по-другому - искренно и удивленно; смотрел на Фрэнка, но говорил так, как будто именно от себя ожидал ответа.

- Внутри человека все служит друг другу, оказывает помощь, а не враждует. И я все время мучаюсь вопросом - почему из маленьких прекрасных частей складывается тупое, грубое и злое? Нелепость! И иногда это выводит меня из строя, Фрэнк. Зачем работать, открывать новое, когда человек остается тем же, чем был.

- По-моему, ты и прав, и не прав, Гильберт. Я тоже много думал о таких вещах, хотя и приходил к ним с иной стороны. Природа состоит из двух половин - плохой и хорошей. Это старая истина. И люди тоже - одни стремятся вверх, других тянет вниз, а у многих две эти силы уравновешены, и их никуда не тянет. Поэтому для нас, людей образованных и сильных, одна задача подниматься самим и другим помогать это делать.

- И убирать с дороги зло?

- Конечно. Мы для этого рождены - эта наша обязанность, судьба, если хочешь.

Подошедший официант быстро заменил пустые бокалы на полные.

- Знаешь, Фрэнк, - Хьюз снова опустил голову и начал водить пальцем по скатерти, - знаешь, когда я много лет назад уезжал из этого города, я думал, что вернусь сюда лишь чтобы постоять на могиле матери и тут же уехать снова. - Он еще ниже опустил голову. - А потом решил - нет, поживу в старом доме, может быть, встречу тебя, ... других мне встречать не хотелось.

Он вскинул голову и, неожиданно весело посмотрев на Гамильтона, поднял бокал.

* * *

Ресторан закрывался к половине первого ночи, и это было торжественное время для Коули, почти святое. Весь день и вечер он крутился волчком, за всем следил и приглядывал, бесчисленное множество раз мотался из кухни в зал, не забывая при этом заботливо поговорить с каждым знакомым гостем, а таких обычно бывало не меньше половины. К концу вечера требовалось понять, понравилось ли новое блюдо или новая закуска и сделать до двенадцати звонки поставщикам с заказами назавтра, чтобы было все нужное и не было лишнего. Господи, сколько денег можно выбросить зря, если не следить вот так за каждой мелочью. И за весь день и длинный вечер он перекусывал изредка, мимоходом.

Только теперь наступало его время - короткое и счастливое.

Он шел на кухню, где персонал заканчивал свою работу, неспеша осматривал противни, жаровни, ванночки для приготовления салатов и приправ и накладывал себе то, что хотел. Заглядывал в оставшиеся банки с деликатесами.

Здесь был своего рода маленький спортивный азарт. Он никогда не позволил бы себе открыть новую банку для личного удовольствия. Товар для клиентов - его капитал. А вот найти что-нибудь повкуснее из консервных остатков было занятием весьма притягательным. И что-то всегда находилось. Вот и сейчас он извлек из глубин высокой жестянки отменный кусок постного копченого канадского лосося, а из фигурной стеклянной банки кучку фаршированных чесноком испанских маслин. Вскоре к этому добавился и желто-золотистый ломтик заливной осетрины с лимоном. Ну что ж, неплохо на закуску, ... если прибавить сюда швейцарского сыра.