Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 25 из 26



Голые обломки мачт как изломанные колонны торчали над шнявой, жалко обвисал рваный рангоут — последнее, что запомнил Зубов-младший о несчастном «Раке». Потом ввернулась в воду большая темная воронка, в ней крутились обмытые соленой водой деревянные решетки, реи, может, человеческие тела, трудно сказать. Подняв светлые паруса, «Святое пророчество» взяло курс на зюйд-ост, фонарей не зажигали, убирались на палубе, смывали кровь, искали спрятавшихся, кого-то просто бросали за борт.

Шкипер Никишев с устного разрешения Зубова-младшего командовал.

На третьи сутки вошли наконец в Неву. Пораженные безумным шведским фрегатом, русские береговые батареи открыли беглый огонь, порвали последние паруса, убили сигнальщика, потом уже разглядели синий Андреевский флаг, вздернутый на рею по приказу шкипера Никишева.

А Зубов-младший выстроил хор на шканцах.

Слова виватного канта, сочиненные им, не во всем звучали пристойно.

Зато ни одного чужого слова — все свои. Для дела из носового трюма вытащили раненого шведа. Чистый баритон. «Яг фростор инт». Долго не понимал, чего от него хотят, падал на колени, молил о чем-то желанном, но потом начал шевелить губами, даже подпел, а поняв, подпел с воодушевлением.

Русские бомбардиры с берега изумленно взирали на фрегат.

Так под дивный, пусть и непристойный, хор вошли в Парадиз.

Позже Зубову-младшему рассказывали, что, когда донесли государю о некоем безумном шведском фрегате, прорвавшемся к набережным Парадиза, государь страшно побагровел: «Обманул Зубов? Не задержал?» И, багровый, с тиком на щеке, стал кричать на Апраксина, генерал-адмирала: «Кто допустил?» Фёдор Матвеевич, не испугавшись, довольно жевал толстыми губами: «Я решился». Государь ударил его в лицо: «Как посмел?» С улыбкой утираясь, Фёдор Матвеевич произнес: «С викторией тебя, Пётр Алексеевич!» И голову опустил как бы виновато.

«Преклоняйте, шведы, главы, день победы на Руси, наблюдайте светоч славы…»

Дальше в виватном канте, сочиненном Зубовым-младшим, шел длинный ряд непристойностей, от которых государь изумленно выкатил и без того выпученные глаза. «В этой позе, только в этой, дерзко шведа наклоня…» Это в какой такой позе? Спрашивая, конечно, понимал, о какой такой позе идет речь, пусть шведу и впредь неповадно будет. Топорщил прокуренные усы, узнав, что еще до баталии экипаж фрегата «Святое пророчество» был сильно поражен дристуном, стал немощным, не успев подойти к берегу освежиться. Посильная помощь неба. «Вар финс тоалетер». Фрегат и в Неву вошел в темном облаке запахов.

«Воды чистой Иппокрены не запачкай, страшный монстр…»

Непристойности, непристойности. Несколько добрых слов и опять непристойности. Как так? Даже офицеров шведских называли лосями, просто юю. «Финоботническа слава не умолкнет никогда…» И про свинью пели, и про то, что гюйс русский перекрыл наконец желтый крест на синем поле. «Уж не могут орды… (непристойность) рушить свет и тишину…» Здесь особенно часто звучали бесстыдные слова, образуя совсем невозможные сочетания. «Мы ликуем. Славы звуки… (непристойность) чтоб враги могли узреть…» И дальше про жен шведских, к чему должны быть готовы, когда к низким берегам подойдут русские десантные галеры. И конечно… (непристойность) совсем уж непременно… (непристойность) в общем, лучше не говорить.

«Расправляй, орел российский, златотканые крыла!»

Летом государь хотя бы несколько дней проводил в Петергофе.

Сиживал на террасе маленького дворца, курил трубку, любовался морем и видневшимся вдали Кронштадтом. Иногда выходил на террасу в мундире шаутбенахта — со звездой и голубой орденскою лентой через плечо. Зубова-младшего привезли к государю днем. Сразу увидел кригс-комиссара среди офицеров, окружавших царя-императора, ничего хорошего не ждал, ведь не убит, не искалечен, страшного сходства не утерял, но взгляд выдержал.

«Как сумел совершить такое?»

«Единственно с Божьей помощью».

Пленных в первый же день сдали коменданту Кронштадта, себе Зубов-младший оставил раненых француза, бомбардира Васильева и пленного шведа — тенор, бас, баритон. Хороших голосов в хоре всегда не хватает. Кригс-комиссару господину Благову смиренно сообщил: «Может, гошпиталь открою. Может, кого вылечу». Сильно подозревал, что теперь государь про него все знает: и про занятия в Венеции, и про занятия в Пиллау, и про утоплую шняву «Рак».

Государь знал, конечно.

Знакомо дохнул в лицо кнастером, перегаром.

Дрогнула щека в мелком тике: «Ты нам викторию подарил».

Зубов-младший остро чувствовал завидущие глаза. Да и как не завидовать вчерашнему недорослю? Офицеры морские непременно должны иметь ранг между собою в получении чинов. Но государь никого не спрашивал. Просто вглядывался в лоб с залысинами, в длинное лицо Зубова-младшего. Зоон, зоон мог стоять перед ним. Зоон, зоон мог принести ему викторию. А зоон в земле — бесславен. А я грешен, грешен — поверил сыну. Он девку крепостную таскал с собой, свалялся с простой крепостной девкой. В глазах двоилось. Взятый фрегат и пытошная. Ах, зоон, зоон, уже не отнимешь имени, не отправишь на житие в Колу, это как медленную смерть усадить рядом. Багровея, всматривался в Зубова-младшего. Надо было с ранних лет возить зоона с собой по всем баталиям, пусть убило бы, но по делу. Отметил в стороне человека в камзоле, рябого, как дрозд. Глаза косили, как перед приступом. Господь карает нас сыновьями. Сыновья поедают своих отцов.

Рывком притянул к себе Зубова-младшего:

«Какие чины выявлены в Уставе?»



«Прежде всех генерал-адмирал».

Дернулся изумленно: «Ниже бери».

«Адмирал синего флага».

Глаза наливались безумием: «Ниже!»

«Адмирал красного флага».

«Еще ниже».

Не спускал безумных глаз с Зубова-младшего.

Зоон. Вылитый. Правда, зубы выдвинуты вперед, не чувствуется породы.

«Вице-адмирал».

«Не гордись так».

«Шаутбенахт».

«Еще».

Офицеры молча следили за происходящим. Ипатич молитвенно сложил короткие руки на груди. В немецком камзоле, в башмаках с пряжками, он смотрелся среди офицеров бедно, но сильно этим не выделялся.

«Капитан-командор».

Зоон, зоон. Щека дрогнула.

Вплотную притянул Зубова-младшего.

Обдал крепким дыханием чесночным, табачным.

«Ты нам викторию подарил. — Дернулась щека. — Жалую тебя, капитан-командор, землями и деревеньками в три тысячи душ. — И в момент, когда Зубов-младший почти сознание уже терял от непоправимости сущего, выдохнул: — Прочь! В Москве или в Петербурхе больше не появляться!»

Часть третья (da capo)

К Рождеству семьсот девятнадцатого года Зубов-младший все еще обустраивал жалованные государем деревеньки. «Господи, помилуй тетеньку». Но так не бывает. Господь не помиловал, тетенька умерла год назад, правда, с немалыми обретениями, у соседа Кривоносова даже Нижние Пердуны отобрала.

«Теперь ты богатый, барин, — шепнул Ипатич Зубову-младшему в день его скоропалительного отъезда из низкого северного Парадиза. — Марья Никитишна движимое и недвижимое — все тебе отписала. В губернии при свидетелях нужные бумаги подтверждены особой сказкою и личным удостоверением».

В Томилине было тепло, тихо.

Кто детей нарожал (как Матрёша), кто умер (как тетенька).

В общем, все как-то пристроились. А в кабинете лежало несколько книг, выписанных тетенькой уже после отъезда Алёши в Санкт-Петербурх. Вот «Краткое изображение процессов или судебных тяжб» некоего Э. Кромпейна, немца наверное. Рядом «Книга Марсова, или воинских дел». А под нею «Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению», совсем недавняя, семнадцатого года. Епископ Рязанский и Муромский Гавриил, а с ним Яков Брюс руку приложили. Что следует из сей книги? Да просто. На улицах рот разиня не ходи, ослу не уподобляйся. За обедом сиди прямо, не хватай первым из блюд.