Страница 11 из 13
Следующим утром, еще затемно, с небольшим обозом Добродумов отправился в Чернобыль. Отец Никодим дал ему кожух, суконную шапку, теплые шаровары и кожаные постолы на ноги. Перекрестил на прощание и пожелал доброй дороги. «Береги себя, брат, Господь тебе в помощь! – напутствовал он, а потом, немного подумав, добавил: – Не серчай на меня, брат, но не сильно ты на простого послушника похож, больно уж смышленый». «Может, и так, отче», – улыбнувшись, ответил Добродумов, а про себя отметил, что едва не попался в самом начале своего пути.
В Чернобыль прибыли через пару часов. «На санях-то да с бубенцами оно быстрее получается, нежели в одном исподнем да босиком по снежному лесу», – отметил Илларион. Мужики подсказали, где искать казаков. «Вон в тех покоях нашего хорунжего расположился пан Кричевский. Туда тебе надо, божий человек», – указали они на добротную хату. На стук открыл ему дверь бравый казак с оселедцем на голове, пышными усами и двумя пистолями за широким поясом.
– Мир дому вашему. Подскажи, добрый человек, здесь проживает казацкий полковник Кричевский? – поинтересовался Добродумов.
– А тебе он зачем понадобился, сиромаха? Попрошайничать иди в церковь. Пан полковник не любит убогих! Или, может, к нам в казаки решил записаться, на татар с нами пойдешь? – осклабился тот.
– Может, и пойду, добрый человек, – спокойно продолжал Илларион. – А к полковнику у меня дело жизненно важное – послание от самого иерусалимского патриарха Паисия с предупреждением о смертельной опасности.
– Ты гляди, чего только не придумают эти убогие, чтобы до пана полковника добраться. А ну, кыш отсюда, попрошайка! – гневно прикрикнул стражник и замахнулся на паломника.
Быстрым движением Илларион перехватил его руку и легонько надавил пальцами на шею. Тело грозного вояки обмякло, и Добродумов, в который раз поблагодарив своего инструктора Прощина, бережно усадил казака на крыльцо. Служивый откинулся на дверной косяк и закатил глаза. «Отдохни немного, а мне до пана полковника надо», – шепотом произнес Илларион и прошел в дом.
Миновав темный коридор, он очутился в передней. Там было тихо, но из-за закрытых дверей, которые, вероятно, вели в большую комнату, слышен был разговор. Прежде чем обнаружить себя, Добродумов решил немного послушать, о чем говорят хозяева.
– Ну так что, шановное панство, не желаете вы украинским казакам помогать? Думаете, что не стоит на нас свои деньги тратить, не дойдет до вас крымский хан? – услышал Илларион зычный голос одного из участников разговора.
– А чего нам бояться, пан полковник? Чтобы до нас дойти, крымскому хану надо сначала пол-Украйны пройти да стольный град Киев одолеть, а это задача не из легких, – отвечал голос, принадлежавший явно человеку не военному – гражданскому, не привыкшему кричать и отдавать команды на поле брани. – Так что нет нам смысла на казаков свои червончики тратить. Товар добротный, провиант и даже оружие по честной цене мы вам продадим, а вот на войско тратиться не станем, нет резону.
– Ну что ж, торговый люд, на нет и суда нет. Только потом не обижайтесь, ежели православный люд не заступится за вас, когда погромы начнутся. Вот тогда не зовите казачков на защиту. Все, говорить больше не о чем. Не смею вас больше задерживать, – обладатель грозного голоса сказал как отрезал.
Илларион отдалился от двери и схоронился в темном углу. Через минуту из комнаты вышли трое – судя по одеждам, иудейские торговцы, которых в Чернобыле на тот момент было немало. Они прошли мимо Добродумова, не заметив его темный кожух за дверью. Подождав некоторое время, пока стихнут голоса торговцев, Илларион покинул свое укрытие и осторожно вошел к полковнику.
Комната была богато украшена коврами, на которых висели сабли и пистоли. Пан Станислав Михаль Кричевский сидел в большом кресле за длинным столом, накрытым шитой красным скатертью, подперев голову мощным кулаком. Судя по всему, тяжкая дума мучила полковника.
– Доброго дня, пан полковник! Знаю, какая печаль тебя мучит, и знаю, как тебе помочь, – произнес, подойдя к казаку, паломник.
– Ты кто такой и откуда здесь взялся? Как тебя моя охрана сюда пропустила, попрошайка?! – от неожиданности полковник даже вскочил с кресла.
– Я послушник Донского монастыря, из Московии. Второй год скитаюсь по святым местам перед постригом. Много повидал, со многими людьми довелось свидеться. Сейчас вот из Иерусалима от самого Паисия возвращаюсь. Важную весть от него несу земляку вашему, чигиринскому сотнику Богдану Хмельницкому. Может, знаете его, вельмошановный пан полковник?
– Как не знать? То кум мой, знатный казак, рубака, щляхетный и образованный пан. А ты откуда о нем знаешь? И что ты там о помощи мне говорил? – уже заинтересованно и спокойно спросил у странника Кричевский.
– Знаю я и про печаль твою. Едешь ты от Владислава IV, а в кармане у тебя письма к реестровым казакам, в которых король польский просит их встать на его сторону против крымского хана – вассала турецкого султана. За это Владислав пообещал большие деньги заплатить, но только после военной кампании. Шляхетное панство Речи Посполитой не хочет давать денег на причуды короля. Вот тебе и нужно казаков на татар подымать. А для этого братчиков-казаков нужно обуть, одеть, пистоли да сабли закупить, порохом запастись. Да и конница ваша нынче слаба… Одним словом, деньги сейчас казакам нужны, а брать их негде. Да и торговцы жидовские не хотят больше давать вам в долг. А я могу помочь пополнить казацкую казну, но только услуга за услугу, – продолжил беседу Добродумов, увидев в глазах полковника уже не раздражение, а живой интерес. – Так вот, мне известно место одного очень богатого древнего клада, расположенного неподалеку от Киева, на берегу Днепра. Заложен он в одном из царских курганов. Золота и драгоценностей там столько, что мы с вами за один раз не унесем. Но клад так легко не откроется. Древние могилы к себе простых смертных без жертвы не подпустят, иначе сокровища эти принесут не богатство, а горе. Для того чтобы наши предки отдали свое добро, нужно спасти жизнь великого воина. И такой воин в Украине есть – Богдан Хмельницкий.
Кричевский внимательно слушал Добродумова. С одной стороны, о письмах Владислава знал только очень ограниченный круг людей, и безродный бродяга об их существовании не мог догадаться. С другой – а что, если рассказ паломника – выдумка, фантазия или – того хуже – хитроумный план врагов, чтобы, задурив голову казакам, потом предать их? В любом случае, оставлять этого божьего человека одного теперь нельзя. Раз он знает про письма короля и рассказал об этом Кричевскому, может рассказать еще кому-нибудь, а этого допустить нельзя. «Надо будет забрать его с собой в Чигирин, а там разберемся, что это за птица и что с ним делать», – подумал про себя полковник.
– То, о чем ты мне сейчас поведал, божий человек, конечно, интересно, очень интересно, – не спеша произнес Кричевский. – Так, может, продолжим разговор в более приятной обстановке и компании? Завтра мы собираемся в обратную дорогу на Чигирин. А потому уважаемая старшина казацкая ждет меня в одном из шинков, чтобы обсудить важные дела. Пойдем разделим трапезу, а заодно и о твоем предложении потолкуем. Да ты, я вижу, немного не в себе, Илларион. Здоров ли ты, не в бреду ли мне про клад рассказал?
Добродумов почувствовал, что всего его трясет. Сначала он подумал, что это от волнения, но только теперь понял, что недавняя «прогулка» босиком по зимнему лесу не прошла бесследно. Видимо, отвара отца Никодима оказалось недостаточно. Как бы хворь не свалила его в самый неподходящий момент…
– Вы правы, пан полковник, накануне пришлось мне от лихих людей спасаться. Избили они меня и ограбили, забрали все вещи. По лесу босиком несколько верст пришлось пройти. Слава богу, вышел на хутор Лелив, где настоятель православного храма отец Никодим меня приютил и обогрел. Да, видно, не до конца я еще оправился. А все, что я рассказал и про клад, и про Богдана, истинная правда. Возьмите меня с собой до Чигирина, мне срочно надо с Хмелем переговорить, знаю, что смерть рядом с ним ходит. Я должен предупредить и спасти его. Тогда и древний клад мне откроется. А чтобы вы не сомневались в правдивости моего рассказа, у меня имеется грамота от самого патриарха иерусалимского Паисия, которая подтверждает, что есть у меня дар божий, – горячо твердил Илларион, доставая из котомки одну из заветных грамот.