Страница 122 из 308
Если более адекватно характеризовать арминианство, то, по мнению X. Тревор-Роупера, в арминианстве можно выделить три группы, частично накладывавшиеся друг на друга: голландские и другие либеральные кальвинисты, сакраменталисты в церкви Англии, высоко ценившие роль таинств, с которыми близки лодианцы, и евангелические сектанты в Англии (общие баптисты, Джон Гудвин){1305}.
Э. Фостер отмечает, что Нил не был ни талантливым проповедником, ни интеллектуалом и по характеру проявлял в первую очередь способности к администрированию и практической деятельности, но был популярным епископом, стремился к увеличению доходов священников, покровительствовал только представителям лодианской группировки. С 1617 г. Даремская епархия, будучи одной из самых богатых епархий в церкви Англии, с вступлением Нила в управление ею стала, по словам Э. Фостера, настоящим центром арминианской партии. Все епископы в церкви стремились продвигать своих ставленников, но Нил был особенно настойчив и успешен в этом, так что Нила и Лода парламент 1628–29 гг. выделил как лидеров арминианской группировки. По словам пуританина У. Принна, эта группировка была настоящим централизованным правительством. Поначалу лодианцев идентифицировали как группировку, организационным центром которой был епископ Даремский Ричард Нил (the Durham House Group){1306}.
Усиление епископов, считает Э. Фостер, во многих отношениях приносило пользу государственным делам, поскольку стало уделяться больше внимания заботе о бедных, улучшился контроль за финансами, но многие светские лица считали, что епископы стали вести себя высокомерно. Нил хотел, чтобы церковь вернула себе такую же социальную роль, какую она имела до Реформации, но приверженность его группировки тем взглядам, которые в Англии стали называть арминианскими, слишком ярая поддержка королевской прерогативы, но словам Э. Фостера, бросали тень в глазах общественного мнения на все его начинания. Заботу о бедных стали считать чересчур патерналистской, епископов обвиняли в слишком низком происхождении, недостатке внимания к проповеди в церкви, в недостаточной грамотности, в сущности, повторяя обвинения 1520–30-х гг. в адрес тогдашних католических епископов. Э. Фостер считает, что группировка Лода действовала в авторитарной манере, используя церковные суды, ограничение проповеди и лекторств, цензуру. Кульминацией этого процесса, но оценке Э. Фостера, была конвокация 1640 г., когда была предпринята попытка принять 17 «крайне новаторских» церковных канонов{1307}.
Деятельность арминианской группировки действительно укрепила церковь как институт, но, отмечает Э. Фостер, «ирония истории» состояла в том, что в 1630-е гг., когда церковь имела больше сил и влияния, чем когда-либо ранее в постреформационный период, церковь стала также вызывать ещё больше страха и ненависти, и усиление церкви оказалось для общества в Англии уже неприемлемым{1308}.
Обсуждение положения в церкви Англии в первые десятилетия XVII в. связано с рассмотрением причин Английской революции и гражданской войны. В 1989 г. был опубликован сборник статей о политической и религиозной ситуации в Англии первых десятилетий XVII в. под редакцией Р. Каста и Э. Хьюз{1309}. Рассматривая причины гражданской войны, Р. Каст и Э. Хьюз обращают внимание на то, что в современной британской историографии историки-ревизионисты стали пропагандировать идею о том, что коллективные социально-политические действия масс не ведут к прогрессивному развитию общества — скорее, массовые выступления трактуются как экстремистские по характеру и бесполезные по результатам, поэтому ревизионисты рассматривают гражданскую войну в Англии середины XVII в. как беспорядочный, бессвязный и случайный по происхождению конфликт, возникший под влиянием таких же случайных причин кратковременного действия. Историки-ревизионисты считают, что события гражданской войны оказались по большей части бесполезными в своих следствиях, не оказав серьёзного влияния на дальнейшую историю Англии, поскольку Англия и после гражданской войны оставалась обществом, которое можно отнести к государствам «старого режима»: в Англии по-прежнему господствовала монархия, рассматривавшаяся как божественное установление, официальная англиканская церковь, и такое положение сохранялось в стране до 1832 г.{1310}
Либеральная и марксистская интерпретации истории Англии, признавая позитивное историческое значение революций, по своему характеру являются прогрессистскими. Но к 1980-м гг. вера в прогресс и в то, что прогрессивное развитие Англии продолжается, в среде британских историков стала разрушаться{1311}. События гражданской войны середины XVII в., по словам Р. Каста и Э. Хьюз, стали даже смущать часть историков: они не укладывались в разрабатывавшиеся рядом консервативных по преимуществу авторов идеи о том, что историческое развитие Англии представляло собой пример постепенных изменений, когда даже в случае роста в стране социальной напряженности английские власти находили консенсусные механизмы, которые предотвращали социальные конфликты{1312}.
Для историков, работавших в либеральной традиции, гражданская война представлялась конституционно-политической борьбой между авторитарной по характеру монархией и стремлением утвердить власть закона, гарантии индивидуальной собственности и основные свободы человека, которые отстаивались оппозицией, базировавшейся в основном в палате общин. Оппозиция проявила себя также оплотом английского протестантизма в борьбе с антипатриотичной, почти что папистской религиозной политикой, которую проводил Карл I. В результате этой сложной религиозно-политической борьбы в стране, согласно представлениям либеральных историков, начала утверждаться религиозная терпимость, хотя она первоначально распространялась лишь на различные направления в протестантизме. Начало гражданской войны в 1642 г. в рамках либеральной традиции рассматривалось как результат длительного развития процессов, проявившихся ещё в последние годы правления Елизаветы I.
Марксистские истолкования гражданской войны в Англии сходны с либеральными в том, что в них прослеживаются долговременные причины в её происхождении путем анализа экономических процессов и классовых конфликтов. Гражданская война трактуется в марксистской историографии как буржуазная революция, рассматриваемая в качестве важного этапа в переходе Англии от традиционного феодального общества к современному капиталистическому обществу. Эта революция связывалась марксистами с появлением нового общественного класса, класса капиталистов, состоявшего частично из формировавшейся буржуазии, частично из видоизменившихся представителей прежних элит. Этот капиталистический класс стремился извлекать максимальные прибыли из сельского хозяйства, активно занимался ремеслом и торговлей. В связи с кризисом марксистской методологии в 1970–80-е гг. на первый план у марксистски ориентированных историков вместо буржуазии стал выходить средний класс, который преподносился как важная составная часть формировавшейся буржуазии. Историки-марксисты также обращали внимание на социальные низы, различные радикальные движения 1640–50-х гг.{1313}
Многие современные историки склоняются к мнению, что трудно провести ясное различие между религиозными и политическими, социальными и экономическими вопросами в происхождении гражданской войны. К. Хилл в работе «Экономические проблемы церкви» показал, насколько неразрывно были связаны религиозные и экономические мотивы в спорах о десятинах, о праве светских лиц на взимание десятины, о церковных землях и церковных судах{1314}. В работе «Общество и пуританизм в предреволюционной Англии» К. Хилл показал, что пуританизм был привлекателен для тех, кого он называет «трудолюбивыми людьми» — для торговцев и ремесленников{1315}. Но, по мнению Х.Г. Александера, неудовлетворительные аспекты такого понимания пуританизма, предлагаемого К. Хиллом, состоят в том, что на его основе не удаётся объяснить явную привлекательность пуританизма для многих лиц из числа джентри, юристов, более подготовленного в профессиональном отношении духовенства. Остаётся также проблема в объяснении того, почему религиозные верования накануне гражданской войны вели к активизации политической деятельности человека, а не к уходу в чисто личную по характеру религию и квиетизм{1316}.