Страница 107 из 308
Р. Маршант также обнаружил на материале архидиаконства Солсбери Йоркской епархии относящиеся к 1620–30-м гг. факты нараставшего пренебрежения со стороны служащих церковных судов теми делами, которые не обещали им дохода, но сохранилось всё же немного свидетельств какой-либо отъявленной коррупции или пристрастности церковных судов — более частыми бывали случаи административной слабости, хотя церковным судам в революционные 1640-е гг. припомнили все выявленные недостатки{1145}. М. Ингрэм отмечает учащение случаев коррупции в церковных судах в Уилтшире в 1620–30-е гг., но склонен связывать это с носившим периодический характер ухудшением качества персонала, происходившим время от времени, что не подрывало веры в церковные суды. Существование в обществе постоянно отлученных от церкви «этических диссентеров», о которых писал Р. Маршант, М. Ингрэм объявляет «мифом», но вопрос о том, сколько их было, и какова была степень воцерковлённости англичан во второй половине XVI — начале XVII вв., остается дискуссионным. К. Хилл предполагал, что безрелигиозными были самые бедные люди, которые, по его словам, жили вне каких-либо церковных приходов, «наслаждаясь свободой и от священника, и от землевладельца»{1146}. М. Джейм,с пишет об «исключении из церквей бедных и тех, кто не мог заплатить за места в церкви»{1147}. П. Кларк предполагал, что примерно 20% населения в графстве Кент в конце XVI в. постоянно не посещали церковь, укрываясь в лесах, на пустошах общинных земель или в городских трущобах вне пределов достижимости респектабельного общества. Но при этом П. Кларк отмечает, что в Кенте радикальные протестанты были одержимы стремлением реформировать нравы представителей социальных низов и хотели установить за ними контроль{1148}. Для многих из простонародья более предпочтительным местом по сравнению с церковью была пивная{1149}.
В селении Терлинг К. Райтсон и Д. Левин нашли свидетельства нараставшей активности в преследовании религиозных нарушений, совершавшихся представителями социальных низов. В местном церковном приходе 70% привлечённых к ответственности за то, что они не подошли к причастию, происходила из бедных слоев трудящегося населения, и ещё 18% составляли представители земледельцев и ремесленников. Две трети из тех, кто подолгу оставался отлучённым от церкви в этом селении, относились к самым бедным жителям деревни{1150}. В то же время во многих епархиях церковные суды считали слишком уж мелочно-мстительным и бесполезным в материальном отношении преследовать мелких ремесленников, вынужденных работать в воскресенье, или других бедняков. Об отношении к церкви самых бедных, полагают историки, вообще судить трудно. П. Коллинсон обращает внимание на материалы пресвитерианских дедгемских «классов» 1580-х гг. и на то, как там решался вопрос о бедных{1151}. Среди членов «классов» преобладало мнение, что самыми бедными всё же нужно заниматься, посещать их, оказывать им помощь, но не следует привлекать в церковные суды за непосещение церкви. Но не все осуждаемые и преследуемые церковными судами принадлежали к числу бедняков. По словам П. Коллинсона, «склонность к плотским грехам была распространена среди представителей всех классов, и конкретные выводы о моральном облике тех или иных социальных групп но материалам церковных судов сделать невозможно»{1152}.
Современные исследователи пришли к мнению, что церковные суды вполне соответствовали потребностям английского общества во второй половине XVI — начале XVII вв. Успех деятельности церковных судов состоял в том, что они, по словам М. Ингрэма, «действовали путем оказания методичного давления: радикальные пуритане хотели бы победить грехи прихожан натиском, а церковные суды, не драматизируя ситуацию, всё же добивались определённых результатов». В 1570–1640 гг. церковные суды сыграли значительную роль в повышении профессионального уровня духовенства, держали в напряжении рекузантов, повысили уровень религиозности среди массы населения, значительно способствовали повышению моральных норм в сексуальной сфере, помогали утвердить в народе мысль об обязательности церковного брака, хотя и не искоренили случаи сожительства и внецерковного брака. Вместе с тем, в 1630-е гг. церковные суды стали чаще возбуждать дела в попытке пресечь работу в праздники и воскресенья, что настраивало против них{1153}.
Ликвидацию церковных судов в годы революции М. Ингрэм связывает с общим политическим кризисом 1640-х гг., свержением монархии и склоняется к необходимости анализа действия краткосрочных факторов, воздействовавших на эти события: «личных качеств и взглядов лиц, действовавших на политической арене в 1630-е гг., королевской политики этого десятилетия, игрой событий 1640–42 гг. и взаимным непониманием и подозрением, которые разрушили возможность достижения компромисса и урегулирования». В этих рассуждениях М. Ингрэма можно увидеть влияние аргументации, которую предлагают историки-ревизионисты для объяснения происхождения Английской революции середины XVII в.{1154}
В изучении епископата церкви Англии большинство работ посвящалось рассмотрению деятельности епископов в контексте общего хода религиозно-политической истории{1155}.
В то же время существовала потребность продолжить изучение экономической стороны жизни епископата, начатое К. Хиллом. Экономическое положение епископата в правление Елизаветы подробно проанализировано в работе Ф. Хил «О прелатах и правителях: исследование экономического и социального положения епископата при Тюдорах» (1980). Она придерживается мнения, что во второй половине XVI в. инфляция и давление светских лиц на церковное имущество не давали возможности даже самым административно одаренным и способным епископам существенно повысить доходы церкви{1156}.
Ф. Хил считает, что акт 1559 г., согласно которому корона имела право в то время, когда епархия была вакантной, обменять принадлежавшие короне ректорства и десятины на имущество епархии, всё же не был направлен только на то, чтобы иметь возможность отобрать у церкви нужное имущество: у церкви можно было забрать имущество только на такую сумму приносимого дохода, которая компенсировалась передачей епископу прав на ректорства и десятины на территории его епархии. В 1559 г. корона обменяла земли в пяти епархиях, оцененные в 2899 фунтов годового дохода (73 манора), а планировались обмены на 4180 фунтов (105 маноров) с передачей епископам ректорств и десятин. Обмены коснулись епархий Кентербери, Эли, Лондон, Герефорд, Чичестер, Дарем, Винчестер, Бат и Уэллз, Ковентри и Личфилд, Норидж, Вустер. Особенно пострадали Винчестер и Дарем, причём не было соблюдено условие акта 1559 г. о компенсации земель правами на ректорства и десятины, в результате чего вместо земли епархиям стали выплачивать фиксированную денежную сумму. В манорах, которые уходили короне, были также леса и парки, за которые епархии не получали адекватной компенсации. Ф. Хил считает, что после 1560 г. королевская власть уже перестала злоупотреблять актом 1559 г. В дальнейшем основным средством эксплуатации епископальных земель стал не обмен имуществом с епархиями, а выгодные аренды епархиальных земель, предоставленные через Елизавету наиболее важным придворным. В 1559–1603 гг. были заключены 60 таких аренд, и это, полагает Ф. Хил, не полный перечень, поскольку не все источники по истории церкви сохранились, изучены и введены в оборот. В то же время среди светских лиц в правление Елизаветы было широко распространено мнение, что церкви не стоит предоставлять слишком много влияния, имущественных прав и средств — они не хотели усиления церкви{1157}.