Страница 87 из 132
Взаимоотношения родственников в рамках широкой — «большой» — семьи не были юридически оформлены и не регламентировались властями, но в разных сферах социальной жизни семейная общность признавалась и осознавалась, не вытесняясь, а взаимодействуя с другими формами общественных связей{1329}. В рассматриваемое время первостепенная роль в городе принадлежала малой супружеской семье, наиболее важному и сплоченному элементу социального «мира» купечества, что было неизбежно в условиях города: специфика коммерческого дела требовала мобильности, быстрого принятия решений. Однако абсолютизировать степень индивидуализации отдельных малых семей не следует. В хозяйственно и социально нестабильном обществе, где смертность была весьма высока, семейные и более широкие родственные связи обеспечивали преемственность в делах, гарантировали кредит и его безопасность, открывали возможности для своеобразного «разделения труда»: дальние деловые поездки, мореходство становились функцией одних, чаще всего молодых, неженатых, а руководство делом, контора, кредиты — других членов родственного коллектива: отцов, дядей, старших братьев.
Индикатором внутрисемейных отношений в известной степени является завещание. Оно отражает весьма важный аспект интересующей нас проблемы, который связан с процессом перемещения имущества внутри такой локальной общности как городская семья{1330}. Важно, что характер распределения движимого и недвижимого имущества между членами семейства (и теми, кто составлял более широкий круг родства по обеим линиям) отражает и степень привязанности к ним завещателя, и уровень правовой культуры. Интерес к завещаниям важен и с точки зрения той роли, которую они выполняли в гетерогенном правовом поле средневекового Лондона.
Как известно, в области наследственного права средневековое английское право знало наследование по закону и по завещанию. Представляется, что в рассматриваемый период в городском праве наследование по завещанию получает приоритетное значение. Видимо, именно так следует толковать часто встречающиеся в завещаниях олдерменов любопытные пассажи в отношении наследства их жен. Наиболее четко применительно к данному случаю выразился в своем завещании от 29 ноября 1408 г. торговец предметами роскоши Джон Уодсок. Он оставил своей супруге «в качестве ее вдовьей, вполне обоснованной, части наследства 2 тыс. ф., домашнюю утварь, льняные и шерстяные одежды, находящиеся в доме, тарелки, серебряные чайные блюдца в качестве особого дара, а также его земли, сдаваемые в аренду помещения и ренты в приходе св. Олбана на Уод-стрит в пожизненное пользование. Если же она не будет удовлетворена, то не получит ничего кроме того, что ей полагается согласно общему праву и обычаю Лондона»{1331}. Обычай же предполагал, что вдова купца могла получить треть движимого имущества, включая товары, скончавшегося супруга, но в не ограниченную никакими условиями собственность{1332}. Важно, что в первую очередь принималось во внимание именно завещание, и лишь несогласие вдовы с его условиями влекло за собой обращение к принципам общего права и обычаям.
Судя по завещаниям купцов, движимая (персональная) собственность, как правило, наследовалась по еже упоминавшемуся обычаю Лондона: треть — вдове, треть — детям и треть — на благотворительные цели{1333}. В частности, олдермен 1536–1567 гг. сэр Мартин Боувз по завещанию от 10 августа 1565 г. оставил жене Элизабет третью часть всего движимого имущества, детям — Уильяму и Черити — другую треть и последнюю — на благотворительные цели. Аналогичным образом поступили Хэмфри Баскерфельд, олдермен 1558–1564 гг., торговец предметами роскоши, один из ведущих купцов-авантюристов, член Московской компании, и Джилберт Бакл, олдермен 1582–1594 гг.{1334}
В том случае, если у купца не было детей, он, как правило, делил свое движимое имущество на две части: одну половину оставлял жене, а другую — на благотворительные цели. Именно так распорядился олдермен 1556–1558 гг., бакалейщик Ральф Гренуэй: не имея детей, он завещал половину своего движимого имущества, что составило 2400 ф., жене Кэтрин, которая продолжила вести дела (импорт вина) умершего мужа. Вторая половина отошла церквам, слугам и на прочие благочестивые цели{1335}.
Что касается недвижимой (реальной) собственности, то ее наследование было более сложным в силу разнообразия форм владения и объема владельческих прав, о чем подробнее будет сказано ниже.
В завещаниях налицо типичная модель умонастроения и поведения богатого горожанина: стремление обеспечить жену, детей, прочих близких и продемонстрировать свои добродетели, щедрость, материальную и социальную состоятельность.
При составлении завещания особое внимание купец уделяет своей жене. Ее доля наследства определяется даже раньше, чем доля наследства детей. Как уже говорилось, вдовы гарантированно получали третью часть всех товаров и движимого имущества умершего мужа в безусловную собственность, обладая законным правом наследования и распоряжения этим имуществом без ограничений, о чем свидетельствует составленное 24 января 1583 г. завещание леди Элизабет Николас, вдовы торговца солью и лондонского олдермена 1566–1578 гг. сэра Эмброуза Николаса{1336}.
Зачастую купцы в своих завещаниях выделяли своим женам (наряду с третьей частью движимости) дополнительное имущество. В частности, торговец рыбой Ричард Рэдуэлл в завещании от 2 мая 1411 г. распорядился, чтобы земли и помещения в графстве Хартфордшир после его смерти были «незамедлительно проданы» душеприказчиками, а вырученная сумма разделена на две части, одну из которых надлежало передать жене (вторую — на благочестивые дела){1337}. А олдермен 1556–1573 гг. и торговец предметами роскоши сэр Роджер Мартин оставил своей жене в дополнение к трети движимого имущества (что составило одну тыс. ф.) 333 ф. 6 ш. 8 п. и право на пожизненное владение лондонским домом и домом в Хокстоне; затем эта недвижимость должна быть передана сыновьям — Эдмунду и Хэмфри{1338}. Возможно, такой шаг со стороны купцов объясняется их благодарностью, доверием и особым расположением к своим супругам. Во всяком случае, более объективного объяснения мы не можем дать, поскольку и Ричард Рэдуэлл, и сэр Роджер Мартин ничего на этот счет не говорят.
А вот Ричард Чемберлен, олдермен 1560–1566 гг., торговец железными изделиями, купец-авантюрист, член Московской компании, высказался вполне определенно. Он оставил своей жене (дополнительно к трети движимого имущества) сумму в 2200 ф. «для ведения торговли»{1339}. Видимо, супруге сэра Роджера были не чужды его коммерческие интересы и, вполне очевидно, что она была компетентна в вопросах торговли. Иначе этот купец вряд ли бы доверил именно ей продолжить важнейшее дело его жизни{1340}.
Наряду с наследованием вдовами трети движимости и дополнительного имущества в завещаниях купцов часто встречается упоминание о так называемой «вдовьей доле» наследства, которое состояло из различных объектов движимой и недвижимой собственности и предоставлялось, как правило, в пожизненное владение. Так, торговец рыбой Уильям Брэмптон по завещанию от 5 июня 1405 г. оставил своей жене Элис в качестве ее вдовьей части наследства сдаваемое в аренду помещение и верфь на Темз-стрит в пожизненное владение (впоследствии данное имущество должно было перейти в распоряжение церкви св. Магнуса, мэра и общины Лондона), а также пивоварнк» в пожизненное владение (впоследствии она должна быть передана сыну Джеймсу){1341}. Уже упоминавшийся Ричард Рэдуэлл по завещанию от 2 мая 1411 г. оставил жене Матильде «в качестве ее вдовьей доли наследства» сдаваемое в аренду помещение на Темз-стрит в пожизненное владение, впоследствии — в доверительную собственность (trust)[151] с использованием на благотворительные цели{1342}. Генри Бартон 31 июля 1434 г. завещал жене Джоанне «в качестве ее вдовьей части лавки и дома в двух приходах Лондона, манор Yonges в приходе Стаундон, графство Хартфордшир, земли и луга около Wadismyln, графство Хартфордшир, манор Marshal в High Cross, графство Хартфордшир, и местечко Sotes в приходе Стаундон в пожизненное пользование»{1343}. Впоследствии названное выше имущество должно было перейти в доверительную собственность для продажи на благотворительные цели{1344}. Сэр Эндрю Джадд, олдермен 1541–1558 гг., по завещанию от 2 сентября 1558 г. передал своей жене Мэри «в качестве ее вдовьей части три манора в графстве Кент, манор в графстве Хартфордшир, усадьбы в Лондоне, поля в графстве Суррей в пожизненное владение»{1345}, впоследствии все это имущество должно перейти к его сыновьям — Джону и Ричарду{1346}.
151
Институт доверительной собственности (“trust”) является чисто английским институтом вещного права. Возникновение института доверительной собственности связано с особенностями феодального землевладения, к числу которых относится ограничение круга наследников земли и ее продажи церкви, монастырям, религиозным орденам, которые вообще не имели права владеть землей. Суть этого института заключалась в том, что одно лицо — учредитель доверительной собственности (“settler of trust”) передает другому лицу — доверенному собственнику (“trustee”) свое имущество с тем, чтобы получатель управлял имуществом, использовал его как собственник в интересах другого лица, выгодоприобретателя (“beneficiary” — им мог стать и первоначальный собственник) или для осуществления иных целей, например, благотворительных. Первое закрепление института доверительной собственности законом относится к 1375 г. В XV в. уже значительные массивы земель, недвижимости перешли в доверительную собственность.