Памятные встречи

Казахстан богат наскальными рисунками. На черных камнях гор пустыни масса изображений, нанесенных в давние времена. Тут сцены охоты, празднеств, и войн, и ритуальных обрядов, тут можно увидеть разнообразнейших животных. Но чаще всего изображены горные козлы. Они составляют, пожалуй, две трети всех наскальных рисунков. Чем объяснить такое предпочтение в гравировках на камне этому животному — трудно сказать.

Возможно, изображая козлов, охотник тем самым совершал некий ритуал, призывая удачу в предстоящей охоте. А может быть, горного козла почитали как своеобразный тотем, животное-бога. Еще подумалось мне, что образ тау-теке мог быть чем-то вроде эмблемы, личного знака, и каждый изображал его по-своему, оставляя на камнях что-то подобное автографу. И действительно, изображения не похожи одно на другое — двух одинаковых не сыщешь.

Избегая опасности, уходя от преследования, козел забирается на неприступные кручи, обрывистые скалы, куда не могут вскарабкаться его враги. Здесь он пережидает опасность, спокойно глядя на беснующихся хищников. Козел находится, как говорят охотники, «на отстое». Среди множества наскальных рисунков я нашел немало сценок, изображающих таких козлов на отстое.

Как-то с егерем Шевыревым мы поднялись на вершину Чулакских гор из живописного ущелья Тайгак. С нами увязалась лайка Джек. Всюду виднелись следы козлов. Вскоре мы увидели и самих животных. Два рогача застыли на гребне ближайших гор. Через некоторое время мы услышали пронзительный лай нашего Джека. Оказывается, пока мы рассматривали наскальные рисунки, собака загнала на «отстой» козла. Тот стоял у обрывистого склона, прижавшись к нему туловищем и, казалось, совершенно не обращал никакого внимания на своего преследователя. Как я жалел, что на этот раз не взял с собой фоторужья, а в моей узкопленочной камере остался только один кадр.

Через хребтики, ущелья и перевалы мы поспешили к собаке, и через полчаса, осторожно выглянув из-за камня, я увидел красавца козла в каких-нибудь десяти метрах от себя. Снимок сделать не удалось. Животное находилось в тени, и, пока я примерялся, оно спокойно спрыгнуло со скалы и умчалось. Но в памяти моей запечатлелись могучие рога, мощное телосложение, спокойный и даже, как мне показалось, пронзительный взгляд желтых глаз.

Лайка бросилась преследовать животное. А мы с удивлением увидели совсем недалеко на скалах трех самок и вместе с ними нескольких козлят. Они с любопытством поглядывали в нашу сторону. Тогда я и подумал о том, что так называемый отстой предпринимают только козлы-самцы ради того, чтобы отвлечь на себя внимание врага.

И еще запомнилась одна встреча с горными козлами.

После Великой Отечественной войны вместе с моим помощником Хызыром Айбасовым, путешествуя на мотоцикле, я заночевал в ущелье Тюзасу гор Чулак. Рано утром, выглянув из спального мешка, я увидел на противоположном склоне ущелья, освещенном только что взошедшим солнцем, удивительное зрелище. По едва заметной тропинке гуськом друг за другом не спеша брело целое стадо молоденьких козлят. От нас до них было не более двухсот метров. Козлята не торопились, часто останавливались, некоторые из них забавно бодались, стукались лбами. Взрослых животных с ними не было.

Почему козлята остались одни — не знаю. Гон, на время которого самки могли покинуть свое потомство, как будто происходил зимою. Никто из зоологов не мог мне сказать по этому поводу ничего определенного. Единственное, что было ясно: такое объединение могло произойти в те времена, когда козлов было очень много.

Сейчас подобную картину увидеть уже никому не удастся.

…После долгого пути я увидел вдали большую бессточную впадину Сорбулак. Я сразу узнал ее. Она оказалась такой же, что и много лет назад, — зеленая, пышная, украшенная красными маками. Только теперь на месте солончака блестело, отливая синевой неба, озеро: многоснежная зима да обильные весенние дожди заполнили почти до края эту бессточную впадину. Голые белые берега да редкие шапки солянок отличали ее от настоящего озера. Ныне Сорбулак затоплен сточными водами города Алма-Аты.

Вблизи Сорбулака на холмах кое-где виднелись домики чабанов на месте зимовок скота. Но степь была безлюдна, тиха, и природа казалась задумчивой. Далеко на горизонте в прозрачном воздухе, промытом недавними дождями и продутом ночными ветрами, синей полосой виднелся хребет Заилийского Алатау.

Над Сорбулаком стонут ходулочники, кричат чайки, иногда просвистит крыльями стайка уток. Низко-низко над самыми солянками летают ласточки. Жарко, сухо, и мелкие насекомые не желают подниматься в воздух. Но на солнце находит облачко, на землю падает несколько капель дождя, и ласточки, вопреки народной примете, сразу же взмывают кверху: их добыча рискнула теперь расстаться со спасительными зарослями трав.

Я брожу по берегу, присматриваюсь. Вот случайно кем-то оброненная, большая, из синей пластмассы пробка. Предмет заметный, и лисица оставила на нем свою метку, обозначила свой охотничий участок. Еще я вижу кучу мелкораздробленных панцирей черепах. Это работа орлов. Птицам приходилось высоко подниматься в воздух с добычей, чтобы разбить такую мощную броню о сухую землю.

На берегах Сорбулака отличные следовые страницы. Поэтому, повесив на себя полевую сумку, два фотоаппарата, а также захватив баночку с гипсом и фляжку с водой для того, чтобы снять отпечатки понравившихся следов, я отправляюсь бродить по гладкой солончаковой земле. На ней оказалось немало следов. Больше всего натоптала маленькая лисичка-корсак, и хотя ей, казалось, делать тут было нечего, отпечатки ее лап виднелись всюду. Впрочем, быть может, она, хитрая, промышляла птенчиками шилоклювок, а обездоленные родители не зря сейчас впали в истерику при моем появлении.

Не ждал я увидеть здесь, на совершенно ровной поверхности пустыни, следы косуль. Далеко зашли они сюда из тугаев реки Или. Оттуда до Сорбулака не менее двадцати километров. Животные бродили ночью по простору солончака, потом собрались кучкой, потоптались на месте и вновь разошлись. Там, где почва плотна, косули отпечатывали копытца красивым «сердечком». Но едва только ступали на вязкую почву, как след преображался, копытца ради большей опоры сильно расходились в стороны, оставив еще и отпечатки «коготков».

Мне понравились следы барсука и корсака. Но я не стал пользоваться гипсом, а взял и вырезал кусочки почвы вместе со следами. Потом, когда они высохнут и затвердеют, экспонат для коллекции получится отличный.

На вязкую почву солончака забредали черепахи. Их следов-закорючек было немало. Большинство из них сразу поворачивало обратно, но прочная, неприступная для врагов броня не способствовала развитию сообразительности у этого животного, и одна глупая черепаха не пожелала свернуть с заранее намеченного пути и безнадежно застряла в жидком иле недалеко от кромки воды.

Внимание неожиданно привлекает изрытая ямами земля. Тут дикие свиньи основательно покопались в поисках кореньев и личинок насекомых. Две крупные свиньи и пять подсвинков оставили на солончаке отпечатки крупных копыт и «коготков». Где же такие большие и заметные звери скрываются на день? Вокруг голая, слегка всхолмленная пустыня, и нет на ней ни зарослей густых и высоких трав, ни кустов, ни деревьев. Да и как они ухитряются по ней путешествовать! Они так же, как и косули, пришли сюда из тугаев.

Незаметно пролетает день. Солнце уходит за холмы, розовое небо постепенно темнеет. Еще гуще синеет далекий хребет Заилийского Алатау. Теперь его белые вершины, покрытые ледниками, стали розовыми, потом побагровели и внезапно потухли.

В наступивших сумерках раздались далекие трубные крики журавлей.

Ночью меня разбудил хриплый крик лисицы. Очевидно, животное, обнаружив присутствие человека, выражало свое недовольство.

Рассвет встретил далеким и многоголосым криком чаек. Где-то на другом берегу была их колония. Потом с неба полились трели жаворонков и зазвенел от песен воздух. Сегодня чайки неожиданно полетели одна за другой с озера в степь, все в одном направлении — на запад, к далеким синим холмам. Вскоре чаек ни одной не осталось. Далеко на горизонте, на холмах, будто букашки, медленно ползают тракторы. Там пахота, посевы. А за тракторами вьются белые точки. Теперь понятно: едва только трактористы приступили к работе, как чайки помчались на охоту. На пахоте отличная пожива, масса почвенных насекомых.