Страница 55 из 114
— Я был женат. Двадцать семь лет. Этого хоть кому на всю жизнь хватит. Но только произнося эти слова, он понял, что именно сейчас у него созрело решение. Да, он непременно пригласит Эстер обедать, потом сыграет с ней в кегли и купит ей орхидею — празднично-яркую пурпурную орхидею с бантом цвета лаванды. А кстати, где проводят молодожены медовый месяц в апреле, самое позднее — в мае? В Майами? На Бермудах? Да, на Бермудах!
— Нет, я никогда не думал об этом. О том, чтобы снова жениться.
Поза Мэри О'Миген выражала напряженное внимание; могло показаться, что она ловит каждое слово мистера Белли, вот только взгляд у нее был отсутствующий, глаза блуждали, словно она, сидя в компании, усердно выискивала какое-нибудь другое лицо, сулящее ей больше надежды. У нее сбежала вся краска с лица, и оно тут же утратило почти всю свою свежесть и привлекательность. Она кашлянула.
Он тоже кашлянул. Потом приподнял шляпу.
— Очень рад был познакомиться с вами, мисс О'Миген.
— И я тоже, — сказала она и поднялась. — Ничего, если я с вами дойду до ворот? Вы не против?
Да, он, безусловно, был против. Ему так хотелось пройтись в одиночестве, насытиться терпкой прелестью сияющего, словно созданного для парада весеннего денька, остаться одному с приятными мыслями об Эстер, со своим радужным настроением, с этой твердой уверенностью, что он никогда не умрет.
— Сделайте одолжение, — ответил он, приноравливаясь к ее медленному шагу, — она шла, слегка припадая на больную ногу.
— Мне ведь и правда казалось, что это разумная мысль… — вдруг сказала она, словно возражая кому-то в споре. — А тут еще старая Энни Остин — живое доказательство… И никто мне не посоветовал чего-нибудь получше. Понимаете, все на меня насели: выходи замуж. С того самого дня, как умер папаша, моя сестра, да и все кругом заладили одно: «Бедняжка Мэри, что с нею станется? На машинке печатать не умеет, стенографии не знает. А тут еще нога и все такое она даже официанткой работать не может. Что станется с девушкой — с взрослой женщиной, которая ничего не умеет, сроду нигде не работала, только стряпала да смотрела за отцом?» Со всех сторон я только и слышу: «Мэри, ты должна выйти замуж».
— Так. Ну, о чем же тут спорить? Такая милая женщина, как вы, непременно должна выйти замуж. Кому-то с вами здорово повезет.
— Безусловно. Вот только кому? — И она выбросила обе руки вперед, словно протягивая их к Манхэттену, ко всей стране, к далеким континентам. — Вот я и пустилась на поиски; я ведь совсем не ленивая по природе. Но скажите начистоту, в открытую — как женщине найти себе мужа? Ну разве что она красавица-раскрасавица или танцует, как богиня. А если она просто — ну совсем серенькая? Как я?
— Нет, нет, что вы, — пробормотал мистер Белли. — Вовсе вы не серенькая. Нет, нет. А не могли бы вы как-нибудь применить свой талант? Свой голос?
Она остановилась, теребя замок сумочки.
— Не насмехайтесь надо мной. Прошу вас. Ведь речь идет о моей жизни. — И твердо добавила: — Нет, я самая что ни на есть серенькая. Как и старая Энни Остин. А она говорит, единственное место, где я могу найти себе мужа приличного, спокойного человека, — это столбец некрологов в газете.
Мистеру Белли, привыкшему считать себя ходячим компасом, довольно-таки неприятно было обнаружить, что он сбился с дороги, и он почувствовал большое облегчение, увидав метрах в ста кладбищенские ворота.
— Значит, так она и говорит, старая Энни Остин?
— Да. А она женщина очень практичная: умудряется прокормить шестерых на пятьдесят восемь долларов семьдесят пять центов в неделю — тут и еда, и одежда, и все. Когда ее слушаешь, все это кажется очень разумным. Ведь в некрологах полным-полно женихов. Вдовцов то есть. Значит, так: идешь на похороны и выражаешь сочувствие, вот вроде и познакомились. Или погожим деньком сходишь сюда, на кладбище. А то отправляешься в Вудлаун — там всегда прогуливаются вдовцы. Стосковались по домашнему уюту и, может, не прочь снова жениться.
Когда мистер Белли понял, что она говорит вполне серьезно, ему стало не по себе. Но вместе с тем это было забавно, и он рассмеялся, сунув руки в карманы и закинув голову. Вторя ему, Мэри О'Миген рассыпалась коротким смешком, от которого снова порозовела, и проказливо привалилась к плечу мистера Белли.
— Ведь я и сама, — сказала она, хватая его за рукав, — я и сама понимаю, что это смешно… — Вдруг она снова стала серьезной: — Да, но именно так Энни нашла себе мужей. Обоих — сперва мистера Крукшенка, а потом мистер Остина. Значит, это все-таки разумная мысль. Вы не согласны?
— Почему же, согласен.
Она пожала плечами.
— Но у меня ничего не выходит. Взять хоть нас, к примеру. Уж, казалось бы, у нас с вами столько общего!
— Когда-нибудь выйдет, — бросил он, ускоряя шаг, — с другим парнем, побойчее меня.
— Не знаю. Мне попадались чудесные люди. И всякий раз кончалось вот так. Как у нас с вами… — начала было она, но так и не договорила: внимание ее привлек новый пришелец, появившийся в воротах кладбища, — шустрый коротышка с весьма энергичной походкой, весело посвистывавший на ходу. Мистер Белли тоже его заметил и, увидав, что на рукаве его пальто из ярко-зеленого твида нашита черная траурная повязка, проговорил:
— Желаю удачи, мисс О'Миген. Спасибо вам за орехи.
ОДНО РОЖДЕСТВО
(рассказ, перевод Д. Волчек)
Сначала краткий автобиографический пролог. Моя мать, женщина исключительной интеллигентности, была первой красавицей Алабамы. Это говорили все, и так оно и было. Когда ей исполнилось шестнадцать, она вышла замуж за двадцативосьмилетнего бизнесмена из хорошей новоорлеанской семьи. Брак продлился год. Мама была слишком юной, чтобы стать матерью и женой; кроме того, она хотела поступить в колледж и сделать карьеру. Так что она бросила мужа, а меня оставила в Алабаме на попечение своей большой семьи.
Годы шли, и я редко видел родителей. Отец жил в Новом Орлеане, а мать, окончив колледж, принялась завоевывать Нью-Йорк. Что до меня, особой печали я не испытывал. Я жил счастливо. У меня было много родственников — тетушек, дядюшек, кузин, а главное — кузина Сук, пожилая, седая, болезненная женщина. Мисс Сук Фок. У меня были и другие друзья, но она была лучше всех.
Именно Сук рассказала мне о Санта Клаусе, его пышной бороде, красном одеянии и звенящем, полном подарков мешке, и я поверил ей так же, как верил, что все во власти Бога или, как говорила Сук, Всевышнего. Поранил ли я палец, упал с лошади или поймал в заводи увесистую рыбу — все равно, хорошо это было для меня или плохо — на то была воля Всевышнего. Именно так и сказала Сук, получив жуткое известие из Нового Орлеана: мой отец приглашал меня отпраздновать Рождество вместе с ним.
Я заплакал. Я не хотел ехать. Я ни разу не выезжал из маленького городка, вокруг которого простирались леса, фермы, реки. Всякий раз, когда я ложился спать, Сук гладила меня по голове, целовала и желала доброй ночи. К тому же я боялся всего незнакомого, а отец был именно незнакомцем. Я несколько раз видел его, но совершенно не помнил, не мог даже сказать, как он выглядит. Но, как сказала Сук: «Это воля Всевышнего. И кто знает, Бадди, может быть, ты увидишь снег».
Снег! До тех пор, пока я не научился читать сам, Сук читала мне вслух много сказок, и во всех был снег — танцующие, ослепительные, волшебные снежинки. Я мечтал о них, как о чем-то чудесном и загадочном, мне хотелось увидеть их, почувствовать, потрогать. Конечно же, ни мне, ни Сук это не удавалось — ведь мы жили в жаркой Алабаме. Не знаю, почему она решила, что я увижу снег в Новом Орлеане — ведь там еще теплее. Понятия не имею. Скорее всего, она просто хотела вдохновить меня на эту поездку.
Я получил новый костюм, к его лацкану была пришпилена, на случай, если я потеряюсь, карточка с моим именем и адресом. Как видите, мне предстояло путешествовать одному. На автобусе. Все решили, что в случае чего эта карточка вызволит меня из беды. Все, кроме меня. Я был напуган до смерти. И зол. Зол на своего отца, этого незнакомца, который вынудил меня покинуть дом и провести Рождество вдали от моей кузины.