Парацельс

Кольмар был на стороне старой веры, реформация не завоевала его. Как раз в этом году правители его заключили договор с базельским епископом, по которому город обещал предоставлять римскому духовенству охрану и защиту. Эти взгляды кольмарских правителей не помешали Гогенгейму сблизиться с ними; позднее двум наиболее видным из них — Иерониму Бонеру и Конраду Викраму — посвятил он свои сочинения.

Но Гогенгейму не сиделось на одном месте. Во второй половине 1528 года он переселился в Эслннген, где жили его родственники. Рассказывали, что в их доме он создал лабораторию, в которой предавался неизвестным работам.

Легковерные эслингенские бюргеры решили, что знаменитый доктор занят изготовлением золота, и ожидали от этого большой удачи для себя и своего города. На Парацельса взирали с уважением, расспрашивали близких к нему людей о его работе, о его богатстве. Шли дни, в печи докторской лаборатории пылал огонь, но сведения были неутешительны — оказалось, Парацельс пришел в город бедняком и не получению золота были посвящены его работы. Граждане и даже родственники отвернулись от него. Тогда Парацельс покинул Эслинген и двинулся дальше по Швабии и Франконии.

Преподавание с базельской университетской кафедры недавно привело его к неудаче и позорному бегству. Но почему странствующий врач не мог быть и странствующим вольным профессором? Недостатка в учениках, желавших учиться у «нового Эскулапа», не было. Они сопровождали его в скитаньях, и он обучал их медицинской науке. Это был разнообразный люд: хирурги, банщики, цирюльники, школьные учителя и беглые монахи. Встречались среди них и люди, пришедшие в столкновение с законом.

Когда позднее враги упрекали Парцельса в том, что никто из его слуг и учеников не мог преодолеть его премудрой науки, он отвечал: «Что им сделала моя странная премудрость? Как мог кто-либо у меня остаться, если палач не хотел его мне сохранить?»

Но и лучшие из этих учеников приносили ему много горестей и разочарования. Они приходили к нему не с тем, чтобы долгими трудами овладеть его искусством; все их помыслы были направлены на то, чтобы заполучить «чудесные» рецепты, выведать тайны, которые немедленно позволили бы им самим стать врачами и получать богатые дарения от благодарных больных. Они бросали его задолго до того, как чему-либо выучивались. Они гордо называли себя его учениками, но только срамили его честное имя и обманывали доверчивых людей.

Едва ли не самым близким и доверенным учеником Парацельса был Опорипус. По крайней мере сам ученый называл его «своим верным Опоринусом, коего он наипаче для доверенных дел употреблял». Но и он изменил своему учителю и впоследствии распространял не мало клеветнических измышлений о нем.

Иоганн Хербст, наименовавший себя Опоринусом, — фигура в своем роде замечательная. Этот человек был рожден дельцом, и неудивительно, что Парацельс именно ему доверил спасение своего базельского имущества. Едва достигнув двадцатилетнего возраста, практический юноша Иоганн вступил в брак с пожилой женщиной, вдовой своего умершего друга. Ее средства позволили ему поступить в университет и потом состоять учеником Парацельса, ибо вряд ли ученый, особенно после бегства из Базеля, мог на свои средства содержать ученика. Позднее, вероятно также на деньги жены, он основал типографию.

Опоринус не был бездарным человеком. Его издательство в Базеле получило широкую известность, а он был не только его владельцем, но и фактическим руководителем. В историю издательского дела и науки он вошел благодаря своему великолепному изданию анатомии великого Андрея Везалия — «De humani corporis fabrica».

Но Парацельс был слишком сложен для такого обыденного человека, как Опоринус, и последний однажды признался: «Не понимал-де он, что Теофраст такой ученый муж, как он лишь впоследствии узнал».

Все в Парацельсе казалось его ученику непонятным и странным: его упорные научные искания (когда, казалось, все было известно и давно установлено), непочтение к авторитетам, нетерпимость к противникам, нарушение всех установленных правил поведения члена врачебного сословия. Оригинальные суждения ученого по вопросам религиозным и социальным, его беспорядочная и эксцентричная личная жизнь приводили в ужас простоватого и суеверного Опоринуса. Вспоминая эту пору своей жизни, он признавался своему другу Токситу в том, что «счастья с Теофрастом ему не было».

Теофраст, очевидно, хорошо знал цену своему ученику и позволял по отношению к нему не всегда безобидные шутки. Однажды Парацельс сказал, что о темпераменте человека вернее всего можно судить по осадку в его моче в том случае, если исследуемый будет предварительно три дня поститься. Легковерный Опоринус голодал трое суток и, наконец, с торжественным видом принес учителю склянку с мочой, чтобы услышать суждение о своем темпераменте. Смеясь, Парацельс бросил ее об стену и, надо полагать, поиздевался над учеником.

Иногда Парацельс возвращался с пирушек в большом возбуждении, и ученик, подсматривавший за ним в замочную скважину, видел, как тот ходил по комнате, разговаривая сам с собой и размахивая своим длинным мечом. Испуганному Опоринусу казалось, что учитель его сражается с духами. Так родилось в душе его подозрение, что Парацельс знается с нечистой силой. Но когда неверный ученик написал об этом письмо по просьбе врагов Парацельса, то это было доносом, бессовестным и опасным.

В свободное от врачебной практики и преподавания время Парацельс писал. Он работал нечеловечески много. Когда на него находило рабочее настроение, он даже не раздевался в течение целых недель. В верхнем платье и дорожных сапогах бросался он в постель и, измученный, моментально засыпал. После 3–4 часов сна был он снова бодр и трудоспособен. Любимым временем его литературной работы была ночь. Он говорил, что ночью, когда все телесные вещи отдыхают, таинственны и спокойны, тогда лучше и необходимее всего предаваться размышлению и творчеству.

Так настойчиво и упорно писал он сам или диктовал ученикам свои творения.

Парацельс был уверен в правоте своего дела и победе своего учения, и если базельские враги выбили из его рук оружие свободного слова, распространяемого с профессорской кафедры, то недаром за сто лет до этого его соотечественник Гутенберг создал книгопечатание, которое можно и должно было использовать, чтобы продолжать с успехом начатое в Базеле дело.

Хлопоты об издании медицинских произведений привели Парацельса в конце 1529 года в Нюренберг. Это был богатый и независимый город, в нем работал ряд типографских предприятий, с которыми можно было договориться о печатании его трудов.

В эту приблизительно пору, в 1524 году, сходные обстоятельства привлекли в Нюренберг Томаса Мюнцера. Здесь этот вождь восставших крестьян сумел напечатать знаменитую «Защитительную речь», самое страстное и революционное свое произведение, острый памфлет с резкими нападками и обвинениями против Лютера и князей.

Кончилось это для типографии плохо: «Один книгоиздатель осмелился напечатать брошюру Томаса Мюнцера. Совет взял у него все экземпляры и посадил в тюрьму его подмастерье, который напечатал без ведома мастера».

Но ведь это было совсем другое дело. Мюнцер — опасный бунтовщик, человек, потрясавший священные основы государства и общества. Парацельс, очевидно, еще не понимал глубоких политических основ своего базельского конфликта с официальным врачебным миром и рассчитывал, что в другом городе возможна беспрепятственная пропаганда его медицинского учения.

Недостаточно найти издателя, надо еще преодолеть тяжелый барьер предварительной цензуры. Распоряжение об обязательной предварительной цензуре было издано имперским правительством еще в 1523 году и подтверждено решением рейхстага в следующем году.

Причиной возраставших цензурных строгостей являлась обострявшаяся борьба папства с реформацией.

Парацельс представил свои рукописи на одобрение цензорской коллегии и добился разрешения магистрата на их издание. Вскоре вышла первая книга — небольшое полемическое сочинение против лечения гваяковой смолой, а также три книги о неправильном лечении сифилиса и улучшении его лечения.