Просветленные не ходят на работу

Куда интереснее осознавать себя потоком восприятия, не имеющим четких границ, изменчивым, текучим. Над подобным существом материальный мир имеет не много власти, оно неуязвимо, для него то, что обычно считается агрессией, ущербом, вредом, является лишь мимолетным ощущением – секунда, и оно осталось позади, уступив место другим впечатлениям.

Поток состоит из пяти струй: текущие события организуют нашу жизнь определенным образом, тело и органы чувств изменяются, поставляют поток впечатлений, функционирует без перерывов механизм эмоций, ум тоже не дремлет, рождая мысли, и позади всего этого находится осознавание – тонкое, почти неуловимое.

Глава 3. Колесо судьбы

Брат Пон отреагировал на мой рассказ о чудесной горе совсем не так, как я ожидал.

– Забудь об этом, – сказал он. – Это видение не имеет ни смысла, ни значения. Стоит меньше, чем картинка из кино.

Но я не послушался и несколько раз во время медитации пытался вызвать образ увенчанной снегами вершины. Но ничего не вышло, сколько я ни напрягался, ни рисовал в мыслях очертания хребтов, золотые и лазурные склоны, водопады, дворцы и белых слонов.

Укус зажил мгновенно и без последствий, уже через два дня, смыв мазь, я обнаружил лишь крохотный шрам.

Жизнь в Тхам Пу тем временем шла своим чередом; дымились палочки перед Буддой, я орудовал метлой и таскал воду, иногда в ват заглядывали посетители, несколько раз я слышал незнакомые голоса, но никогда не видел их обладателей.

С молодыми монахами я по-прежнему общался с помощью улыбок и поклонов, брат же Пон редко снисходил до разговоров на отвлеченные темы, обычно пресекая их резко и беспощадно. Как ни странно, я вовсе не ощущал себя в информационном вакууме, хотя ни интернета, ни телевизора не видел почти две недели.

Слишком много нового и странного узнал я за эти дни.

– Настало время развлечений, – сказал брат Пон как-то раз после скудной трапезы. – Сейчас мы с тобой отправимся на берег и наловим раков.

– Но разве… можно? – недоверчиво спросил я.

– Я же неправильный монах, а значит, мне все можно, – сообщил он с проказливой улыбкой.

После этой фразы в животе у меня забурчало – рис и овощи надоели до полусмерти, и если получится отведать вареного рака, то это будет настоящий праздник желудка!

Уж не знаю откуда, но в монастыре нашелся порезанный на кусочки шмат свинины. Спустившись к Меконгу, мы прошли к мосткам, на которых монахи стирали белье, и рядом с ними обнаружились несколько сплетенных из прутьев щелястых корзин.

К рукоятке каждой была привязана веревка.

– Клади в них мясо, – велел брат Пон, – и закидывай… тут место прикормленное.

Меконг лежал перед нами, и лучи солнца скользили по его мутной поверхности. Другой берег сегодня был виден как на ладони, далеко на востоке я мог разглядеть громадину Моста Дружбы, что связывает Таиланд с Лаосом, и даже ехавшие по нему автомобили.

Первая корзина плюхнулась в воду, за ней вторая, третья скрылись в волнах.

Веревки, чтобы не держать в руках, мы привязали к росшему у самой воды дереву.

– Очень хорошо, – сказал брат Пон. – Теперь надо лишь ждать. Раки, они как люди. Невежество не позволит им увидеть, что их ждет, алчность погонит вперед, ненависть заставит толкаться и пихаться, чтобы попасть в ловушку… И они встретят свою судьбу.

– Но у них нет осознания, – робко напомнил я.

– Есть, но настолько омраченное инстинктом, что его можно не принимать в расчет, – монах поцокал языком. – У них шанса на освобождение нет, а у нас, людей, имеется. Помнишь, мы говорили о страдании?

Я кивнул.

– Страдание присуще тому потоку восприятия, которым мы на самом деле являемся, присуще до тех пор, пока мы от него не избавимся, не вырвем те корни, на которых оно держится.

Я вспомнил дерево, выкорчеванное в первый день, и невольно глянул на свои руки, ставшие с тех пор куда более мозолистыми.

– Но чтобы корни ослабели, их надо перестать поливать, – продолжил брат Пон. – Если постоянно лить на них воду, они будут отрастать заново, и все наши усилия пойдут прахом.

– А что в этом случае «вода»?

– Наши желания. Начиная с обыденных, бытовых привязанностей к удовольствиям и заканчивая самой жаждой существования, что привязывает нас к колесу Сансары крепче стального троса. Победишь желания – станешь свободным, воспаришь подобно дыму. Небеса воспримут тебя как божественное существо, – монах говорил нараспев, речитативом, – только не смогут удержать, и ты просочишься сквозь них, как вода через решето…

– Но если я уничтожу в себе жажду существования, не захочется ли мне покончить с собой? – спросил я.

– Самоубийцами движет жажда не-существования, а не отсутствие желаний.

– Но как жить, если ничего не хочешь? – я поскреб в затылке, провел ладонью по голове, на которой начали понемногу отрастать волосы.

– С огромным удовольствием, поверь мне, – сказал брат Пон. – С ними куда хуже. Вспомни-ка свою жизнь! Ну?

И, словно повинуясь его возгласу, из памяти один за другим начали являться эпизоды: гнусная ссора с братом по поводу того, кому будет принадлежать отцовская машина, старые «Жигули»; то, как я проснулся утром после корпоратива и с ужасом вспомнил, как затащил вчера нашу бухгалтершу к себе в кабинет; текущие слюни при виде роскошного торта, после пары кусков которого я просидел «на горшке» всю ночь.

– Ну да, порой от желаний случаются неприятности, – признал я без особой охоты. – Только ведь они же и придают жизни вкус…

– Вкус чего? Разочарования и неудовлетворенности?

Это был удар не в бровь, а в глаз.

Исполненное желание, достигнутая цель никогда не радовали меня так, как об этом мечталось. Возникало ощущение, что меня обманули, подсунули фальшивку, что я вовсе не этого хотел, а чего-то другого, вот если бы еще удалось как-нибудь понять, чего именно…

– Нет, счастья и удовольствия! – сердито отозвался я.

Брат Пон заухмылялся, точно облапошивший простака торговец.

– С сегодняшнего дня ты будешь холить и лелеять свои желания, – сказал он. – Всякий раз, когда тебе начнет чего-то хотеться, жареной рыбы, новых знаний или того, чтобы в следующей жизни воскреснуть богом, ты станешь осознавать это стремление. Никакого самоосуждения, порицания своей низости, лишь бесстрастная регистрация. Наблюдение за тем, как под лучами твоего внимания желание извивается, чахнет и гибнет. Только после того, как оно утихнет, ты возвращаешься к прочим делам.

– Понятно, – отозвался я без энтузиазма.

Мало мне внимания дыхания, теперь еще и это.

– А сейчас пора проверить, как там наши раки, – и брат Пон вскочил на ноги с проворством юноши.

Сколько ему на самом деле лет, я не знал, но, судя по оговоркам, он хорошо помнил конфликт во Вьетнаме. Двигался он при этом куда ловчее, чем я, а выносливостью мог похвастаться даже не лошадиной, а верблюжьей.

Первая корзина явилась из воды совершенно пустой, даже без куска мяса внутри. Зато вторая оказалась набита шевелящимися усами, закованными в панцирь телами и щелкающими клешнями.

– Замечательно! – воскликнул брат Пон и, перевернув корзину, принялся ее трясти.

Раки со шлепками и плеском посыпались в реку.

– Эй! Куда?! Как?! – растерянно воскликнул я.

Но монах вытащил третью корзину и поступил с ней так же, как и со второй.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «