Ген Огинского

Варшавяне любят повторять, что наилучший вид на Варшаву открывается с крыши Дворца культуры и науки, поскольку это единственное место в городе, с которого самого Дворца не видно. Из нашего номера на 23-м этаже гостиницы «Форум» мы могли отлично видеть Дворец культуры и науки, который возникал под покровом коричнево-серой загрязненной атмосферы, словно «Затонувший собор» Дебюсси, окутанный пеленой морского тумана. Это примечательное здание, «подарок Сталина», пожалуй, являет собой самый яркий пример сталинско-бруталистского стиля архитектуры в Восточной Европе. Фактически оно мне даже нравится, хотя я признаю, что данное сооружение мешает видеть Варшаву такой, какая она есть. Впрочем, может быть, это не так уж и плохо, ведь Варшава – бетонные джунгли, обаяние которых вы особенно чувствуете, проезжая автомобильные развязки. Красота и история – они там внизу, но вы должны знать, где именно, и не обращать внимания на выхлопные газы. Мне постоянно приходилось напоминать себе, что нацисты на четыре пятых стерли Варшаву с лица земли. Может быть, моя память, словно предохранительный клапан, недостаточно прочно закрепила этот факт, и он наполняет меня скорее печалью, нежели гневом. Почему наши враги так нас ненавидят?

С помощью десятизлотовой банкноты удалось уговорить портье отеля разрешить нам ставить «вольво» в течение трех дней в «зарезервированном» месте прямо у входа (это дешевле, чем на официально охраняемой стоянке). И вот мы садимся в машину, чтобы в потоке выхлопных газов автомобилей направиться на поиски тени Шопена. Найти ее не представляло труда: в Бельведерском дворце, восстановленном салоне Шопена, дворце Острожских, костеле Святого Креста и так далее.

Мои предки также бывали там. Мы узнали, что костел Посещения Пресвятой Девы Марии в Краковском предместье, где Шопен играл на органе, был освящен в 1761 году епископом Анджеем Залуским. Я захотел сфотографировать здание – правда, с тех пор оно было перестроено, – в котором Шопен якобы сыграл свой последний концерт в Варшаве в 1829 году. Теперь это правительственное учреждение, до этого там размещался Купеческий зал, а еще раньше – дворец Залуских. Небритый служитель помахал мне рукой и, указав на фотоаппарат, закричал: «Verboten!»[1]. Однако манера произношения этого слова помешала достичь желаемого эффекта: тут нужна была прусская интонация. Поэтому я не обратил на него внимания и сделал несколько снимков. Он пожал плечами и ретировался.

Следы Шопена помогли открыть нам альтернативную культуру Польши: замкнутую и неуверенную в себе, мечтающую о великих свершениях и безденежную. Хорошо образованные и культурные мужчины и женщины, затерявшиеся в дерзком новом мире, из чьих уст часто слышны слова «рынок», «стимулирование», «рекламирование» и подобные, хотя, что за ними стоит в реальности – им, пожалуй, неясно. Нас, авторов новой книги «Шотландская осень Фредерика Шопена», принимали как почетных гостей, и по большому счету мы не испытывали никаких неудобств. Салон Шопена во дворце Красинских был специально открыт для нас. На фортепианном концерте в Желязовой Воле близ Варшавы, месте рождения Шопена и национальной святыне, мы были в упоении от собственной значимости. Обществу Шопена во дворце Острожских пришлось немало потрудиться, чтобы изыскать связи, объединявшие Шопена и Залуских в Варшаве. Нас гостеприимно пригласили в имение Санники, где Шопен жил подростком. В Антонине управляющий лично провел нас к величественному дворцу, великолепному восьмиугольному охотничьему домику Радзивиллов, в котором Шопен жил и давал уроки игры на фортепиано двум княгиням Радзивилл. Сейчас здесь гостиница, ресторан и место проведения концертов и ежегодных шопеновских фестивалей.

Шопена чтят в Польше, интерес к нему постоянно растет. Есть ли надежда, что будущее не только за Микки Маусом и королевским бургером? Наверное, но это обойдется недешево. Пока же следы Шопена лишь умощены камнем.

Так куда же движется земля моих предков? Предком из какой земли стану я сам? Я не разделяю кулуарного оптимизма политиков и эмигрантов-поляков, назойливых прогнозов посткоммунистической прессы. Пройдет пять, десять, двадцать лет, твердят они, и свободнорыночная Польша станет такой, как Западная Европа. Упаси Боже! Западная Европа – западная по сущности, ее образуют послевоенные составляющие. Составляющие Восточной Европы появятся из эпохи посткоммунизма, и я не рискну предположить, что за зверь получится в результате.

Но вернемся к Ивоничу. Первое, что мне предстояло сделать, – это посмотреть на него более внимательно, чем в 1968 году. Буду ли я сам участвовать в эволюционном процессе? Захочется ли мне жить там? Или же я просто буду выдаивать из государства все, что мне нужно? В конце концов, так делают многие другие – почему же не примкнуть к массам и не участвовать в дойке вместе с их лучшими представителями? Итак, какова же будет моя роль, задал я себе вопрос, минуя дорожный указатель на Ивонич. Я буду выступать в качестве глубокоуважаемого аристократа, возвращающегося в лоно своего народа, чтобы истребовать наследство, или в качестве проклятого западника, который приехал с целью приватизировать Воды и всех поувольнять? Трудившаяся в поле бабулька, с которой я разговорился, поцеловала мне руку, когда узнала, кто я, и обратилась ко мне с титулом, который давно исчез. Подвыпивший владелец паршивой гостиницы «Святовид», которая опозорилась бы даже на окраинах какого-нибудь Каракаса, пал на колени и, целуя руки моей жены и благодаря ее за доброту и понимание (почему именно эти качества пришли ему на ум, мы так никогда и не узнаем), стал слезно просить прощения за то, что в соседнем покое расположились шумливые коммерсанты, за море мертвых мух под окнами, за рваные занавески, за кутеж вчера ночью и за то, что вода (солоноватая и черноватая) появлялась из крана лишь изредка. Он со слезами добавил, как ему стыдно перед графом за ужасное поведение наших современных соотечественников.

Ивонич оказался дырой, повергшей меня в шок и уныние. Коммунистический брутализм и миниатюрный рай сосуществовали в ужасающей дисгармонии: запущенные дома лежащей внизу деревни, неровно уложенные тротуары с пробивающимися через них сорняками, зеленеющие холмы, застроенные навевающими тоску коробками новых домов, деревянные лачуги, превращенные в закусочные, где подавали пиво, кофе, жирные сосиски и чипсы, а также магазины, где дух свободного предпринимательства едва присутствовал. В неряшливом магазине сувениров, уставленном недосягаемыми стеллажами с почтовыми открытками, торговали две угрюмые девушки с каменно-безразличными лицами. Единственный ресторан в Ивониче представлял собой бетонный блок со всеми прелестями буфета, который можно было увидеть году этак в 1950-м на лондонском вокзале «Кингз-Кросс». Заказать можно было только тарелку жирного тепловатого супа журек с фрикадельками и несъедобный гамбургер. С завтраком все обстояло нормально – ржаной хлеб, масло, стакан горячей воды и пакетик с чаем нельзя быстро испортить. Мы с неудовольствием следили за разношерстной, неряшливой и раздражительной публикой, потреблявшей пиво, пока весь стол не был заполнен пустыми бутылками.

Среди этого пролетарского рая расположен центр городка, он предназначен только для пешеходов и, следовательно, избавлен от вонючих выхлопных газов, облако которых постоянно висит над подъездными дорогами. Во благо трудившихся там обладателей членских партийных билетов за ним постоянно ухаживали, благодаря этому он не изменился со времен моего отца и, словно алмаз, украшал собой город. Красивые аллеи, над которыми доминирует оригинальная деревянная часовая башня, вьются там меж взращенных заботливыми руками цветочных клумб, разбитых среди зеленых лужаек и рядов кустарника. Везде красивые, как на открытках, деревянные дома с высокими фронтонами и декоративными балюстрадами, напоминающие архитектурный стиль Новой Англии. С вершины холма на этот совершенно романтический уголок глядел великолепный, окруженный деревьями отель «Под пихтой». Местный кинотеатр располагается в изысканном миниатюрном концертном зале, который вы вряд ли видели где-либо еще. Широкие, выложенные плиткой дорожки ведут к санаториям, ванным и лечебным корпусам, разбросанным среди густо засаженных деревьями холмов за деревней. Вне сомнения, управление курортом налажено хорошо, и это делает честь польскому здравоохранению. Сейчас, когда обладателей членских партийных билетов несколько поубавилось, Ивонич начинает двигаться назад в своем развитии. Воспользоваться благами курорта могут позволить себе немногие из поляков.

1

Запрещено (нем.) – здесь и далее примечания переводчика.