Страница 16 из 17

Ген Огинского

Залуский Иво

В период своего существования государство поляков и литвинов обращало взоры на Францию – в поисках политического и социального вдохновения и на Италию – на ее художественные, музыкальные и культурные традиции. Вена, столица одной из трех деливших Речь Посполитую держав, была не самым подходящим местом дня подготовки планов восстановления Польши, и поэтому все политически активные поляки перебрались в Париж и Венецию, где к ним относились достаточно сочувственно. 7 декабря, в ужасную погоду, господин Михаловский с Изабеллой по малопроезжим дорогам выправились на юг, чтобы пересечь Альпы и горную границу с Венецианской Республикой.

В Венеции Огинские остановились в гостинице «Королева Англии». Группа эмигрантов, в которую входили Петр Потоцкий, Каэтан Нагурский – бывший соратник по оружию Михала Клеофаса в Литве, и Кароль Прозор, встречалась здесь со своими французскими политическими единомышленниками для разработки плана восстановления Польши. К тому моменту все уже знали настоящее имя господина Михаловского, поэтому кого-либо обманывать не было смысла. Приезда Михала Клеофаса, должно быть, ждали: в Венеции для него оставили пакет. В пакете лежали российский паспорт и сопроводительное письмо генерала Суворова, гарантировавшего ему безопасность и достойный прием при возвращении в Россию. Второе письмо было от князя Репнина, назначенного губернатором Литвы. В нем Михалу Клеофасу гарантировалось возвращение всех его ныне конфискованных имений, если он напишет покаянное письмо Екатерине. Михал Клеофас решив, что не должен дать себя одурачить, остался в Венеции.

В первые недели 1795 года Огинский впал в большое уныние. С грустью ходил по за́литым дождем улочкам и мостам города, в котором он проживет почти год. Венецианская Республика включала в себя в основном северо-восточную Италию и Далматское побережье нынешней Хорватии вместе с островами. Теоретически она была демократическим государством, управляемым выборным дожем, стоявшим во главе Большого Совета. «Серениссима» (светлейшая), как с любовью называли Венецию ее жители, сыграла ведущую роль в эпоху Ренессанса, оставив большой след в искусстве, науке, просвещении, архитектуре, строительстве, торговле и географических изысканиях. Благодаря этому к Венеции испытывали восхищение все поляки, в том числе Михал Клеофас. Теперь для этого города-государства, управляемого дожем Лодовико Манином, наступило время заката.

Несмотря на то, что в магазинах можно было купить прекрасные шелка, искусной работы чеканные изделия и золотые цепочки, несмотря на знаменитые печи для производства стекла на острове Мурано, Михал Клеофас – об этом он писал Жану Ролею, все еще жившему в Гузове – везде видел упадок. В каналах плавали разлагавшиеся отбросы, дворцы постепенно разрушались из-за нехватки денег, вызванной, как правило, карточными долгами или праздностью. По узеньким переулкам и многочисленным мостам сновали бесчисленные нищие, а проститутки открыто дефилировали по улицам города, известного как крупнейший бордель Европы. Кроме того, здесь можно было встретить тысячи беженцев из Польши. У многих из них не имелось ни гроша в кармане, и они вынуждены были бесцельно слоняться по городу и около кафе.

Михал Клеофас остался верен своим туристским интересам – он посетил много соборов, включая собор святого Марка, побывал в театре у собора святого Моисея на спектаклях и оперных постановках. Как музыканта его поразили знаменитые приюты и воспитательные дома «Оспедали»[10], специально созданные в Венеции для воспитания девочек, рожденных от внебрачных связей аристократов. Они состояли из четырех приютов: «Нищих», «Неизлечимых», «Оспедалетто»[11] и «Пьета»[12]. Последний закрепили за церковью Санта Мария делла Пьета, известной как церковь Вивальди. Знаменитый композитор и скрипач Антонио Вивальди родился в 1678 году в Венеции, где прожил большую часть жизни. За 34 года работы в Пьете он сочинил множество произведений, в основном для своих подопечных приютских девушек. Фактически эти приюты превратились в музыкальные школы, которых не коснулся общий упадок, наблюдавшийся в то время в Венеции. Лучшую музыку города можно было услышать именно там. Девочек учили музыке с раннего возраста, поэтому каждый приют мог выставить на публику любое количество солистов, хоров и оркестров очень высокого уровня. Английский музыковед и путешественник Чарльз Берни восхищался девушками из Пьеты, «их пением с тысячей трюков, особенно пением дуэтом, которое становилось настоящим соревнованием мастерства и природного таланта: кто сможет взять самый высокий звук, кто самый низкий, кто дольше протянет ноту или быстрее всех скомбинирует разные звуки».

Вивальди умер в Вене в 1741 году, оставив потомкам живую традицию непревзойденной музыкальной педагогики, которая служила образцом для подражания во многих музыкальных учебных заведениях Италии и Франции.

Вокальные традиции Венеции понравились Михалу Клеофасу больше, чем выступления капелл. Исполнительское мастерство последних, по его мнению, было хуже в сравнении с тем, что он раньше слышал в Вене или Дрездене, хотя игра оркестра из 14 инструментов в театре у собора святого Моисея покорила Огинского: каждый из его участников, как он писал, «мог бы выступать сольно». Руководил оркестром скрипач и композитор, ученик Тартини, Антонио Капуцци, который также играл в капелле собора святого Марка. «Однако, – полагал Михал Клеофас, – вряд ли его можно сравнить с Виотти, Ярновичем (Джорновики) или Тицем».

Большое впечатление произвели на него вокальные данные гондольеров и сами гондолы, которые являлись настоящими произведениями искусства. Витиеватые и причудливые резные украшения на лодках гармонировали со столь же причудливо-витиеватым, красивым пением гондольеров, которые составляли отдельный класс и пользовались высоким уважением венецианцев. Гондольеры с удовольствием, согласно установившейся и разрешенной традиции, занимали свободные ложи в опере, если владельцы сезонных абонементов не приходили на спектакль.

Одной их самых любимых песен и баркарол гондольеров была «Блондинка в гондоле» Анджело Колонны. Михалу Клеофасу очень нравилось ее исполнять. Не обремененный нехваткой времени и большим капиталом, он занялся игрой на фортепиано и ею развлекал своих соотечественников. Его меланхолия отразилась в звучании первых двух сочиненных им полонезов, передававших душевные муки эмигранта. Полонез № 6 до минор был соответственно озаглавлен «Прощание». Он начинался тремя мощными, полными драматизма фанфарными звуками аккорда до минор, отдаленно напоминавшими нежные, прозрачные звуки его двух варшавских полонезов. После глубокозвучной, задумчивой музыки следует до-мажорное трио, которое, словно глоток свежего воздуха, несет надежду на возрождение, совершенно исчезающую по мере приближения к репризе. Другой полонез – № 7, фа минор – который в одном из изданий получил название Polonaise Funébre[13] – обладает теми же характеристиками, что и полонез в до миноре, но здесь минорный лад сохраняется и в трио.

В феврале Венецией завладел карнавал. Главными приметами дня стали уличные театры, погони за быком по узким улочкам, состязания по боксу и борьбе, демонстрации диких животных и церемониальные процессии; ночи были посвящены танцам, азартным играм, фейерверкам, опере и сексу. Участники были одеты почти без различия полов, большую часть лица прикрывала черная и/или белая маска, оставшаяся часть головы и плечи закрывались «баутой» – шелковым или бархатным капюшоном, который увенчивала треугольная шляпа. Установить личность, пол или статус носителя такого одеяния часто было очень трудно. Такие костюмы надевали представители самых разных слоев общества – в результате получился бесклассовый праздник секса, развлечений, шутовства и необузданного веселья. Михал Клеофас побывал на многих вечеринках, включая прием во Дворце дожей.

Буквально – малый госпиталь (итал.).

Сострадания (итал.).

Похоронный полонез (франц.).