Бостонцы

Она задержалась на мгновение с выражением озабоченности на лице.

– Миссис Фарриндер изменит их! – сказала она и отправилась готовиться к выходу.

В характере бедной молодой леди была постоянная озабоченность и привычка беспокоиться без особых на то причин, пытаясь предугадывать последствия всех действий. Она вернулась через десять минут, одетая в капот, который, по её мнению, больше всего соответствовал аскетизму мисс Бёрдси. Она надевала перчатки, пока её посетитель укреплял свою оборону против миссис Фарриндер ещё одним бокалом вина, и сообщила, что уже раскаялась в том, что предложила ему пойти с ней. Что-то подсказывало ей, что он будет нежелательным элементом.

– Почему? Это будет что-то вроде спиритического сеанса? – спросил Бэзил Рэнсом.

– В доме мисс Бёрдси я слышала немало пророческих вещей, – Олив Ченселлор заставила себя сказать это, глядя ему в лицо, в надежде, что это произведёт на него впечатление.

– О, мисс Ченселлор, это же просто находка для меня!— просиял молодой миссисипец.

Когда он это сказал, она подумала, что он очень красив, но вспомнила, что, к сожалению, чем мужчина красивее, тем меньше его заботит истина, и тем более – новые идеи. Впрочем, для неё в острые моменты всегда служило утешением то, что она ненавидела мужчин как класс.

– И мне очень хочется посмотреть на кого-то из старых аболиционистов. Я ни разу ни одного не видел, – добавил Бэзил Рэнсом.

– Разумеется, на Юге вы их не видели. Вы слишком боялись их, чтобы позволить им там появиться! – она старалась придумать что-то достаточно резкое, что заставило бы его отказаться идти с ней. При этом, как ни странно, если вообще можно говорить о странностях чувствительного человека, в следующий момент она похвалила себя за то, что пригласила его, так как его присутствие всё это время вызывало у неё безотчётный страх.

– Возможно, вы не понравитесь мисс Бёрдси, – продолжила она, пока они ждали экипаж.

– Не знаю. Я рассчитываю на обратное, – добродушно ответил Бэзил. Он совершенно не собирался отказываться от приглашения.

В этот момент через окно столовой до них донесся звук подъехавшего экипажа. Мисс Бёрдси жила в Саус Энде. Расстояние было приличное, и мисс Ченселлор заказала карету. Одним из преимуществ жизни на Чарльз стрит было то, что конюшни находились неподалёку. Логика, которой она руководствовалась, была яснее ясного. Если бы она была одна, то добиралась бы до места назначения на трамвае. Не из экономии, ведь, она могла позволить себе не принимать во внимание подобные вещи, и не из любви к прогулкам по Бостону среди ночи, – такой риск был ей совсем не по душе, – а руководствуясь собственной нежно лелеемой теорией, которая требовала отбросить стереотипы и быть ближе к простому народу. Она бы прошлась пешком до Бойлстон стрит и там села бы на общественный транспорт, который в душе ненавидела, чтобы доехать до Саус Энда. В Бостоне было много несчастных девушек, вынужденных ходить по улицам ночью и втискиваться в эти ужасные конки. Так почему она должна считать себя выше этого? Олив Ченселлор руководствовалась в своём поведении высокими принципами, и потому, находясь сегодня под защитой мужчины, послала за экипажем, чтобы не чувствовать себя облагодетельствованной его покровительством. Если бы они отправились туда обычным путём, было бы похоже, что именно ему она обязана подобной смелостью, в то время как он был представителем пола, которому она предпочитала не быть обязанной. Несколько месяцев назад, написав ему, именно она сделала одолжение. А пока они ехали бок о бок в совершенном молчании, подпрыгивая и натыкаясь на трамвайные рельсы чуть реже, чем, если бы поехали на трамвае, и глядя по сторонам на темнеющие в свете фонарей ряды красных домов с выпуклыми фасадами и каменными ступенями. Мисс Ченселлор сказала своему спутнику, желая бросить ему вызов в качестве наказания за то, что он повергал её в столь безотчётный трепет:

– Как вы думаете, в свете грядущих перемен, возможно ли что-то сделать для человеческой расы?

Бедный Рэнсом уловил вызов в этих словах, и это его озадачило. Он пытался понять, что за женщина рядом с ним, и что за игру она ведёт. Зачем она раздавала авансы, если собиралась пускать шпильки в его адрес? Впрочем, он был хорош в любой игре, а эта была не хуже других. К тому же, он понял, что оказался совсем рядом с тем, что давно уже хотел изучить получше.

– Что ж, мисс Олив, – ответил он, снова надевая свою большую шляпу, которую держал на коленях. – Больше всего меня поражает то, что человеческая раса сама справляется со своими проблемами.

– Слова, которые мужчины говорят женщинам, чтобы они смирились с той ролью, которую они им отвели.

– О, роль, отведённая женщинам! – воскликнул Бэзил Рэнсом. – Она заключается в том, чтобы делать из мужчин дураков. Я готов поменяться с вами местами в любое время, – продолжил он. – Так я себе сказал, когда вошел в ваш прекрасный дом.

В темноте кареты он не мог видеть, как она вспыхнула, и не мог знать, насколько неприятно было ей напоминание о фактах, делавших её тяжёлую женскую долю не такой уж тяжёлой. Но дрожь в голосе, с которой она ответила ему мгновение спустя, доказывала, что он задел её за живое.

– Вы упрекаете меня в том, что у меня есть небольшой капитал? Моё самое заветное желание – распорядиться этими деньгами так, чтобы помочь нуждающимся.

Бэзил Рэнсом мог бы приветствовать её последнее заявление с уважением, которого оно заслуживало, мог бы оценить по достоинству благородные устремления своей родственницы. Но его поразила странная и внезапная резкость тона в отношениях, которые пару часов назад были такими дружественными, и у него снова вырвался неудержимый смешок. Это заставило его спутницу почувствовать, насколько она была серьёзна в своём высказывании.

– Не знаю, почему меня должно волновать ваше мнение, – сказала она.

– Не волнует – и ладно. Какое это имеет значение? Моё мнение абсолютно не важно.

Он мог сказать так, но это не было правдой. Она чувствовала, что у неё были причины считаться с его мнением. Она впустила его в свою жизнь и должна была за это расплачиваться. Но ей захотелось сразу узнать самое главное.

– Вы противник нашей эмансипации? – спросила она, обратив к нему лицо, абсолютно белое в свете мелькнувшего уличного фонаря.

– Вы имеете в виду избирательное право, свободу слова и подобные вещи? – спросил он, но увидев, насколько важен для неё его ответ, решил попридержать лошадей. – Я скажу вам после того как услышу миссис Фарриндер.

Они приехали по адресу, который мисс Ченселлор назвала вознице, и экипаж остановился, слегка накренившись. Бэзил Рэнсом вышел. Он стоял напротив двери, протянув руку, чтобы помочь даме выйти. Но она колебалась и продолжала сидеть с непроницаемым лицом.

– Вы ненавидите эмансипацию! – тихо воскликнула она.

– Мисс Бёрдси переубедит меня, – с чувством произнес Рэнсом, так как ему стало очень любопытно, и он боялся, что теперь мисс Ченселлор не позволит ему войти в этот дом. Она вышла из кареты без его помощи, и он пошел за ней к высоким ступеням резиденции мисс Бёрдси. Его разбирало любопытство, и едва ли не больше всего на свете ему хотелось узнать, зачем же эта обидчивая старая дева написала ему.

Глава 4

Олив предупредила его, что они прибудут раньше времени, поскольку ей хотелось встретиться с мисс Бёрдси наедине до того как все соберутся. Это была единственная возможность с ней поговорить, иначе женщина могла просто затеряться среди всеобщего внимания, как это обычно с ней случалось.

Мисс Бёрдси встретила их в холле особняка с выпуклым фасадом и стеклянным витражом над дверью, на котором крупными позолоченными цифрами был написан номер «756», а в одном из окон цокольного этажа висела оловянная табличка с именем доктора Мэри Дж. Пренс. Сам особняк казался немного потёртым, но современным, и имел налёт какой-то искусственной состаренности, подобно некоторым безделушкам в витринах магазинов со скидкой. Холл был довольно узким, и значительную его часть занимала развесистая вешалка, на которой уже нашли пристанище несколько шалей и пальто, остальным же пространством мисс Бёрдси могла воспользоваться для манёвра. Она протиснулась навстречу посетителям и, наконец, развернулась, чтобы открыть дверь и впустить их внутрь. Это была маленькая пожилая леди с очень большой головой. Рэнсом обратил внимание на её широкий, ясный выпуклый лоб и усталый добрый взгляд. Она была в крошечной шляпке, которая всё время норовила сползти с головы, пока она говорила, и которую она безуспешно пыталась уложить на место. У неё было грустное бледное лицо, лишённое красок и словно выцветшее под воздействием какого-то медленного растворителя. Долгие годы благотворительной деятельности не добавили ничего к её внешности, но они словно затушевали черты её лица, лишив их выразительности. Волны сочувствия и энтузиазма, в конце концов, изменили их, как волны времени изменяют поверхность старых мраморных статуй, постепенно стирая мелкие детали и лишая их чёткости.