Страница 15 из 88
Чужое волшебство туманным серым облаком охватывало Кэриса со всех сторон, пытаясь пробить защиту, созданную им. Удары были точными и безжалостными, словно Оно - тот самый Повелитель Самоцветных гор, управлявший сейчас черным волком, а точнее, воплотивший в него свою мысль, - знало, где и в чем слабые стороны духов природы. Странно, ведь в Пещере Оно не замечало Кэриса. Но там Кэрис был в обличье человека, да и чувствовал: Оно еще не до конца проснулось, еще только сбрасывает тысячелетнее оцепенение. Значит, Оно учится. Учится, собирает знания о мире, пристально рассматривает всех его обитателей, изучая их достоинства и недостатки, посылает свою мысль во все известные и тайные пределы, интересуется друзьями и врагами, сидя в своем логове. Еще луна, две, полгода...
Оно вызнает все и про всех. Тогда - конец. Оно перебьет противников поодиночке, отлично зная, как к ним подступиться и каких действий от них ждать.
"Если миру придет конец через полгода, - саркастично подумал Кэрис, - я точно не застану сего печального зрелища. Потому что моя смерть прямо передо мной. Еще несколько таких потоков магии - и прощай, Кэрис! Живи в песчинках, запахах, ветре... Не имей своих мыслей, а подчиняйся лишь великому и упорядоченному хаосу Большого Творения. Это прекрасно, но как не хочется терять способность бродить по земле разумным существом..,."
- Постой! - Черный волк вдруг замер на месте, и вельх услышал его призыв. - Остановись! Ты почти побежден и не можешь этого не сознавать. Ты исполнил свой долг, и я только восхищаюсь тобой. Я могу отпустить тебя. Без всяких условий. Я даже не стану просить тебя не вмешиваться больше в дела мира смертных. Повернись и уходи. Я не нападу.
"Убить его невозможно. Попробуй убить мысль! - мелькнула молния в голове Кэриса. - Сражаться дальше? Это моя смерть, причем довольно быстрая. Боги, как бок болит!.. Но повернуться спиной и уйти? Эх, гордыня, порождение смертных! Я ведь ничего не теряю - он прикончит меня, и я вновь стану частью своей матери и своего отца, Сотворенного Мира. Это не потеря. Хотя как жалко навсегда расставаться с разумом!.."
- Нет, - ответил Кэрис. - Нападай.
- Ну и дурак, - снисходительно процедило чудовище. - Гордый дурак. Хотя ты все равно мне симпатичен.
В тот же миг вельх почувствовал новый водопад волшебной силы, обрушивающий на него и захлестывающий подобно жестокому водовороту в горной реке, уже затуманенным взглядом умирающего заметил, как угольно-черное чудовище прыгает - легко и изящно, ударяет лапами ему в грудь...
Тьмы для броллайханов не существует. Они всегда видят свет, звезды, золотистые лучи других миров и зелень этого мира... Кэрис с головой окунулся в свет.
Большое, только на первый взгляд кажущееся неповоротливым создание, видом напоминавшее обросшего смоляной шерстью степного волка, выросшего до размеров лошади, заинтересованно рассматривало поверженного противника. Оно зачем-то обнюхало его, сморщило нос, почуяв запах крови из большой раны на ребрах, тронуло Кэриса лапой... Казалось, волк усмехался и сочувствовал одновременно.
- Отдыхай, - унесся в пространство волшебный голос, слышимый только бессмертными. - Тебе жизнь оставить можно. Спи.
Черный волк, озабоченно покосившись на бывшего врага и недовольно - на желтовато-синюю полосу рассвета, разгоравшуюся на небе, быстрой рысью побежал в сторону Мед дай. Он еще не выполнил главной задачи - найти Камни. Что по сравнению с ними жизни смертных или умирающий в пустыне броллайхан?
"Но все равно жаль, - подумало чудовище. Эта мысль, выражавшаяся в мельтешений розовых огней, возникла одновременно над холкой зверя-гиганта и за сотни лиг к полуночному восходу, над Самоцветными горами. - Он и его сородичи - из моей касты. Они почти равны мне. Почти".
* * *
Фарр больше не боялся. Надо полагать, пережил собственный страх. Или, что скорее всего, это крайне неприятное чувство улетучилось, когда атт-Кадир вместе с телохранителем мудрейшего Туганом занялся делом. Серебристый халат мар-диба и возвышающийся за плечом Фарра мрачный громила с черной курчавой бородой и полосой зеленой ткани на тюрбане, обозначавшей особую приближенность к персоне аттали эт-Убаийяда, внушали уважение и доверие каждому. Священная стража их пропускала, объятые страхом люди кланялись и призывали благословение, более выдержанные вояки из кавалерии шада провожали этих двоих встревоженными и серьезными взглядами... Но перед мысленным взором Фарра все еще плавали две зеленые искры глаз пятнистой гиены и чудился сладковатый запах крови, разлившейся во дворе Золотого храма.
- Именем Атта-Хаджа, всеведающего и всеблагого! - Атт-Кадир с помощью Тугана взобрался на высокую паперть здания библиотеки Священного города и закричал как можно громче. Вначале на него обратили внимание те, что стояли рядом, затем по встревоженной толпе, собравшейся на главной площади Мед дай, прошел ропот: "Мардиб, мардиб говорит!", и вот уже люди притихли, ожидая слов служителя верховного бога Саккарема.
Такого вдохновения Фарр не чувствовал со времен его первой проповеди в Шехдаде, когда он коснулся осколка Священного Камня и мудрость Атта-Хаджа вошла в его разум. Однако сейчас слова сами шли на язык, внезапно вспоминались позабытые фразы из книг известнейших проповедников, стихи Эль-Харфа, просто оброненные кем-то в миру, но оказавшиеся мудрыми изречения, кои можно услышать как от благороднейшего эмайра, так и от пропыленного ветрами Аль-бакана погонщика коз.
Атт-Кадир убеждал, уговаривал, сыпал давно позабытыми мудростями, рожденными саккаремскими и халисунскими народами, подтверждал свои слова жестами... Он то срывался на крик, то говорил тихо, будто обращался к собеседнику, сидящему прямо напротив него в тихой комнате, но все его слышали так, будто молодой безусый мардиб стоял рядом. Спустя многие годы уже повидавший полмира и умудренный долгими летами Фарр атт-Кадир, коему многие прочили зеленый тюрбан аттали, утверждал, что лучше и красивее он не говорил никогда. А про себя добавлял не без доли гордыни: "Атта-Хадж тогда не помогал мне, я сделал все сам. Всеблагой позволил мне использовать свою силу, ибо силы человека во многом равны божественным. Но я все равно благодарю Атта-Хаджа".
Речи Фарра каким-то чудом изгоняли страх, толпа успокаивалась, шума становилось все меньше, даже несмотря на то, что ночные хищники метались по улицам Мед дай, подбираясь к самой площади. Мужчины брались за ножи, их жены и дети подбирали разноцветные камни, украшавшие бесчисленные сады Священного города, воля к победе постепенно начинала преобладать над растерянностью и испугом. И у всех на слуху были слова не знакомого никому мардиба: "Не бойтесь! Страх побеждаем человеческой волей. Не поддавайтесь тому, кто хочет вас запугать, ибо тем вы отдаете врагу две трети победы".
Туган, служивший у благочестивого эт-Убаийяда полных девять лет, лишь на первый взгляд выглядел туповатым и знающим только свое ремесло охранителя высочайшей персоны. В действительности этот халитт, частенько пренебрегая отдыхом после обязательной службы (как и многие воины Священной стражи, посвятившие себя служению Предвечному), просиживал долгие часы за свитками в библиотеке, наполняя свой разум мудростью древних воителей. Туган очень быстро заподозрил, что Фарр, вроде бы еще мальчишка, непонятно почему удостоенный милостей светлейшего эт-Убаийяда, осиян лучами славы Предвечного. Мардиб сделал главное - привлек внимание людей, оторвав их мысли от подступающего к главным улицам Священного города Дикого Гона.
- Аль-Тури. - Глаз Тугана выхватил в темноте знакомое лицо халитта. Стражник перевел взгляд на телохранителя аттали. - Собери всех халиттов, каких увидишь, причем немедленно. Веди людей в храмы. Неважно, женщины это, мужчины с непокрытой головой или чужеземцы. Веди всех! Атта-Хадж простит нам этот грех.
Аль-Тури заколебался, услышав такие слова, - в главные храмы Меддаи допускались только истинно верующие в Предвечного и Слово Эль-Харфа мужчины, и никто другой. Для женщин предназначались выстроенные в полуденной части города особые и очень красивые святилища Дочери (или Великой Матери, как Богиню называли на побережье океана). Еще никогда женская ступня не касалась выложенных самоцветами и горным хрусталем узорчатых полов Золотого храма.