Зубы Дракона

Они так и сделали и достигли Жуана почти за два дня, что не так плохо, учитывая горы в Австрии и Италии. Дважды на пути они остановились, чтобы позвонить, и когда они приехали, то обнаружили, что всё было в порядке. Магия Парсифаля Дингла свершила чудо, или просто естественное свойство очень маленьких детей выздоравливать также быстро, как и заболевать? Узнать было невозможно. Отчим Ланни сделал все возможное, как и мисс Севэрн, а малышка Фрэнсис чувствовала себя хорошо и была готова в полной мере воспользоваться присутствием исправившейся и кающейся матери! Ирма была так счастлива болтать, танцевать и играть с ней, что не могла понять, зачем она когда-то хотела быть светской дамой.

Они угомонились и погрузились в семейную жизнь. Вечером Софи и ее муж приходили играть в бридж с Ирмой и Бьюти. Марсе-лина начала посещать частную школу, где светских барышень не утруждали науками, но держали под наблюдением и не давали озорничать. Это давало Ланни возможность свободно читать журналы, которые накопились за его отсутствие, и играть музыкальные произведения, которые поразили его воображение. Он также мог посещать школу для рабочих, рассказывать им, что он узнал в Англии и Германии, и советовать им, как избежать несчастья, которые выпали на долю их товарищей в этих странах.

Беда была только в том, что сведения оказались настолько сложными и выводы очень неопределенными. Появился «МакДо-нальдизм», указывающий тщетность «постепенности» и законности. Как только упомянешь об этом, так вскочит какой-нибудь молодой Красный и будет кричать: «Вот, что происходит, когда рабочие доверяют парламентам!» Когда упомянешь Гитлера, сразу начинается перепалка относительно того, что вызвало его. Был ли он агентом немецкой тяжелой промышленности и доказательством того, что нельзя мирно ограничить капитализм? Или же нацизм явился следствием страхов, которые возбудил большевизм в Kleinburgertum[114] — малом бизнесе, у мелких чиновников, белых воротничков, которые не входили в профсоюзы и не могли защитить свой статус?

Можно принять любую строну этой дискуссии, привести массу фактов, чтобы доказать свою правоту, и выйти с чувством уверенности, что победил. Но были неудобные люди, как Ланни, которые хотели всю правду, и которым удалось увидеть, что там было с обеих сторон. Если читать нацистские газеты, то нельзя было не увидеть, что они максимально эксплуатируют страх перед Красной Россией. С другой стороны, нельзя не увидеть дорогостоящего оборудования в Коричневом доме Гитлера или не увидеть блестящей новой форменной одежды и вооружения марширующих штурмовиков и не понять, что это движение финансируется большими деньгами. Groftkapital[115] боится России, так же, как и белые воротнички. Но Groftkapital эксплуатирует всех, а рабочие и белые воротнички не смогли договориться по вопросам внутренней политики. Рано или поздно фашисты должны решить, какому хозяину они будут служить.

В этом заключалась драма современных событий в Германии, и Ланни стремился объяснить это французским рабочим и также их лидерам, которых ему удалось встретить. Гитлер сидел в своем кабинете в Берлине, или в Мюнхене, или в пристанище, которое он купил для себя в горах. Вожди нацистов приезжали к нему, спорили и предлагали разные стратегии. Он оценивал каждую и выбирал ту, что, по его мнению, открывала путь к власти. Он был скользкий, как угорь, и так быстро двигался, что никто не мог сказать, что он собирается делать, пока он не сделал это. Одно можно было бы сказать наверняка, что национал-социализм был властью без совести. Его можно было называть кульминацией капитализма или вырожденной формой большевизма, название не имеет значения, пока не станет понятно, что это контрреволюция.

Проблема заключалась в том, следует ли ожидать тот же самый процесс в каждой стране. Уничтожит ли депрессия средний класс и отдаст его в руки демагогов? Восстанут ли рабочие, и не приведёт ли это к свержению парламентов? Были ли коммунисты правы в своей, казалось бы, безумной идее, что фашизм является необходимым этапом в распаде капитализма?

Видимо ответы на все эти вопросы следовало искать на земле, которую Ланни и Ирма считали своей родиной. Ветераны, которые отправились за океан сражаться за свою страну, вернулись и нашли, что их рабочие места и деньги находятся в чужих руках. Теперь они, ставшими безработными и голодая, собрались в Вашингтоне с требованием материальной помощи. Некоторые привели с собой свои нуждающиеся семьи и устроились на ступенях Капитолия или стали лагерем на пустырях возле Потомака. Великий инженер впал в панику и не смог придумать ничего кроме, как направить против них армию, убить четверых, сжечь палатки и жалкие пожитки несчастных. Ветераны были разогнаны, никому не было дела, куда они делись. Пока они не беспокоили политиков, те были заняты своим переизбранием.

Для Ланни события в его стране выглядели так же, как захват власти Кабинетом баронов в Пруссии и его правлением в Германии большинством в несколько голосов в рейхстаге. Так же Пуанкаре захватил Рур в пользу Комите де Форж. А Захаров отправил армию в Турцию, чтобы получить нефтяные концессии. Это был тот же самый тип людей по всему миру. Они пытались захватить друг у друга уголь, сталь, нефть, золото. Но когда в любом месте им угрожали их наемные рабы, они собирались вместе, чтобы бороться против общей опасности. Это можно было сделать с помощью армии, или гангстеров, или собственных лидеров рабочих, купив их или соблазнив титулами, почестями и аплодисментами!

Ланни мог это четко видеть и обнаружить единство во всём разнообразии. Но тогда к нему пришла мысль: «Мой отец является одним из этих людей, как и его отец, его братья, тесть моей сестры, отец моей жены, и все мужчины её семьи». Это испортило настроение Ланни.

Прошло две или три недели, и в душе Ирмы Барнс Бэдд опять зашевелились амбиции. У неё был великолепный дворец в Париже, за который она платила более восьмидесяти тысяч франков арендной платы в месяц, и почти столько же за его содержание, независимо от того используется ли он или нет. Наступила осень, один из восхитительных сезонов в городе света. Бомонд вернулся с гор и моря, в городе открылись осенние Салоны и начались оперы, концерты и все то, что любил Ланни. Были и балы, автосалон и другие проявления роскоши. Молодая пара уселась в автомобиль, Софи и ее муж в другой, Бьюти и ее муж в третий. Мистер Дингл не возражал, куда бы она его возила, потому что, как ни странно это может показаться, Бог был в Париже, и там были люди, которые знали его, даже в самый разгар развлечений.

Марджи, вдовствующая леди Эвершем-Уотсон, приехала из Лондона и привезла с собой Нину и Рика на короткие каникулы. Рик стал знаменитостью, и хозяйки салонов бегали за ним. Было отправлено приглашение графу Штубендорфу в обмен за его гостеприимство, и к удивлению Ланни, он его принял. Приехали и другие светские берлинцы, тут было рукой подать через Рейн, но Лан-ни больше не был наивным, и не мог убедить себя, что эта близость способствовала сохранению мира между великими европейскими державами. Конференция по ограничению вооружений шла со спорами до сих пор в Женеве, и перед ней маячил полный крах. Государственные деятели, фешенебельная публика и даже военные угощали друг друга дорогими винами и изысканными блюдами и стали лучшими друзьями. Но они будут продолжать накапливать оружие и интриговать каждый против всех других, пока в один прекрасный день не прозвучит alerte[116], и все ринутся назад к собственной стороне реки, или горы, или туда, где проходит граница.

У Ирмы не заняло много времени, чтобы стать опытной хозяйкой салона. С Эмили Чэттерсворт и другими дамами, консультировавшими ее, она играла свою роль с достоинством и успехом. Все любили ее, и самые привередливые обитатели Сен-Жермен, le gratin[117], не могли найти в ней никаких недостатков. Она не предполагала, что потребуется время на признание салона. Между тем она предоставляла изысканные развлечения, не скупясь. В то время, когда все, за редким исключением, вынуждены идти на наименее простительные нарушения.

114

мелкая буржуазия (нем.)

115

крупный капитал (нем.)

116

сигнал тревоги (фр.)

117

сливки общества (фр.)