Зубы Дракона

Ланни ответил, что понимает, но это не совсем коммерческое предприятие. Он хочет представить публике работы человека, которого он любил при жизни, и восхищается им сейчас.

«Да, да, конечно», — сказал незнакомец, его голос звучал так мягко и урча, как двигатель у дорогостоящих автомобилей. — «Я понимаю, что вы хотите, и я могу исполнить ваши желания. За сумму в двадцать тысяч марок я могу сделать Марселя Дэтаза знаменитым художником, а за сумму в пятьдесят тысяч марок я могу сделать его основоположником новой эры в изобразительном искусстве».

«Ну, это было бы прекрасно», — сказал Ланни. — «Но как я могу узнать, что вы в состоянии сделать это?»

«За сумму в две тысячи марок я устрою публикацию отличной критической статьи о Дэтазе с репродукциями пары его работ в любой ежедневной газете Берлина по вашему выбору. Как вы понимаете, это будет тест, и вы не будете платить до тех пор, пока не появится статья. Но вы должны понять, что, если я публикую такую статью, вы соглашаетесь с одним из тех крупных проектов, предложенных мною. Мои услуги не дёшевы, и я не заинтересован в том, что вы американцы называете kleine Kartoffeln[166]. Вы можете написать статью самостоятельно, но разумнее было бы для вас предоставить мне материал и позволить мне подготовить его для публикации. Зная берлинскую публику, я могу сделать это гораздо лучше для ваших целей».

Так получилось, что утром, когда Золтан Кертежи прибыл в отель, Ланни дал ему свежую газету, содержащую статью о Дэтазе одновременно грамотную и по-журналистски живую. Золтан пробежал глазами по ней и воскликнул: «Как это вам удалось?»

«Я нашел грамотного пресс-агента», — ответил собеседник. Он знал, что Золтан был в сомнениях, в то время как партнер Золтана оставил все свои сомнения в австрийском городе, откуда он переехал в Нацилэнд.

Позднее в то же утро герр приват-доцент позвонил и пригласил Ланни прокатиться. Пасынок Дэтаза сказал, что он хотел бы, чтобы его отчима сделали основоположником новой эры в изобразительном искусстве и предложил платить десять тысяч марок в неделю, за неделю, предшествующую выставке, и двух недель во время неё, на условиях, что публикаций должно быть много, а их качество должно соответствовать предложенному образцу. Герр приват-доцент условия принял, и они вернулись в отель, где Золтан, не будучи простаком, каким казался, сел с ними, чтобы наметить план кампании.

Были арендованы подходящие залы, и Джерри Пендлтон, на которого всегда можно положиться, следил за упаковкой картин в Бьенвеню. Он нанял фургон и вёл его по очереди с водителем, они спали внутри и доставили этот драгоценный груз до места. Бьюти и ее муж приехали на поезде, её никак нельзя было не привлечь к выставке. Так или иначе, расходы на её путешествие возмещались вспомогательным экспонатом. Ей было за пятьдесят, она не могла скрыть свой возраст, находясь рядом с Ланни. Но она по-прежнему была красивой женщиной, а если задаться вопросом, какой была она когда-то, то были две прекрасных картины, дающих ответ на это. Ничто не интриговало публику больше, чем сравнения оригинала, стоящего рядом с картинами. Там всегда присутствовали вдова этого основоположника новой эры и ее сын, но не сын художника. Нет, эти негроидные расы были сексуально распущенными, а что касается американцев, то для них разводы шутка, у них есть специальный городок на диком Западе, где светские дамы с разбитыми сердцами пребывают в течение нескольких недель, ожидая развода, получая утешения от ковбоев и индейцев.

Для «профессиональной красавицы» выставка стала своего рода званым приёмом в течение двух недель, и она не пропустила ни минуты. Это восхитительно иметь возможность пригласить друзей на выставку, где одновременно являешься: хозяйкой, биографом, историком, советником, гидом, а в случае необходимости ассистентом продавца! Она всегда была общительной и любезной, наперсницей великих, но не оставляя вниманием скромных любителей die schonen Kunste192. Золтан сделал ей памятный комплимент, сказав: «Моя дорогая Бьюти Бэдд, я бы попросил вас выйти за меня замуж и путешествовать со мной по миру, продвигая искусство». Бьюти со своей лучшей улыбкой с ямочками ответила: «А почему бы нет?» (Мистер Дингл отсутствовал, посещая одного из своих медиумов, пытаясь узнать что-то о Фредди, но вместо этого получал длинные сообщения от своего отца, который был так счастлив в мире духов и морально значительно окреп, о чём и заверил своего сына.)

В Германии остались еще богатые люди. Владельцы сталелитейных предприятий Рура, электростанций, заводов, которые могли производить военную продукцию, все они находились на вершине Фатерланда. После уничтожения профсоюзов они могли платить низкую заработную плату, не опасаясь забастовок, и, таким образом, рассчитывать на постоянно растущую прибыль. Они искали места для надёжных инвестиций, десять лет назад они узнали, что одним вложением капитала, спасающим от инфляции, являются алмазы, а другим — картины старых мастеров. Как правило, финансовые воротилы не обладали культурным багажом, но они умели читать. И когда они увидели во многих газетах, что выдвигается на передний план новая школа изобразительного искусства, они решили, что надо иметь, по крайней мере, один образец этого стиля в своих коллекциях. Пожилые и удалившиеся от дел люди приходили на выставку сами. Люди средних лет и занятые присылали своих жен или дочерей. Двадцать или тридцать тысяч марок за ландшафт их не шокировали, напротив, давали возможность похвастаться Дэтазом. Это давало доход Ланни, его матери и сестре за вычетом десяти процентов комиссии Золтану. Комиссия Золтану в двадцать раз превышала то, что они заплатили эффективному герру приват-доценту. И Золтан предложил заплатить ещё такому способному промоутеру и продолжить пускать пыль в глаза еще неделю. Даже Ирма была впечатлена и стала смотреть на знакомые картины новыми глазами. Она задумалась, а может быть лучше оставить их себе во дворец с современной сантехникой, который она собиралась когда-нибудь заиметь в Англии или во Франции. А мужу она заметила: «Ты видишь, как все хорошо идет, когда ты остепенился и перестал говорить, как красный!»

Выставка Дэтаза совпала по времени с одним из самых странных спектаклей, когда-либо поставленных на сцене и открытых для публики. Нацисты возложили вину на коммунистов за попытку сжечь рейхстаг, в то время как враги нацизма заявляли, что пожар был устроен гитлеровцами, чтобы позволить им захватить власть. Спор был усилен публикацией в Лондоне Коричневой книги о гитлеровском терроре, в которой утверждалось, что нацистский начальник полиции города Бреслау, один из самых отъявленных нацистских террористов, привел группу коричневорубашечников через туннель от резиденции Геринга в здание Рейхстага. Там они разложили горючие материалы по всему зданию, в то время как другая группа втащила в здание через окно полоумного голландского бродягу и заставила его поджигать домашней газовой горелкой. В это мог поверить весь мир, и нацисты не смогли спустить дело на тормозах. Шесть или семь месяцев они готовили доказательства, а в сентябре они начали большой открытый судебный процесс. Они обвиняли голландца в преступлении и трёх болгарских коммунистов и одного немца в пособничестве. Так началась трёхмесячная пропагандистская битва не только в Германии, но и везде, где читали новости и обсуждали злободневные вопросы. Были взяты десять тысяч страниц показаний, и сделаны семь тысяч записей из показаний для радиовещания.

Судебным органом стал Четвертый Уголовный Сенат Верховного суда Германии в Лейпциге. Как ни странно, это был тот же самый суд, перед которым три года назад Адольф Гитлер провозгласил, что «полетят головы». Теперь он собирался выполнить свою угрозу. К своему сожалению, он забыл «скоординировать» всех пятерых членов суда. А может быть, не отважился из-за мировой общественности. Здесь были в какой-то мере соблюдены процессуальные нормы, и в результате фиаско. Нацисты извлекли урок, и больше никогда не будет у подозреваемых в политических преступлениях шанса появиться на открытых судебных процессах и подвергать перекрёстному допросу обвинителей.

166

маленькие картофелины (нем.) В американском сленге картофелины — доллары