Страница 10 из 11
– Ух, ты. Классно! – Катькин мутный взгляд остановился на оливках с сыром. Она пошарила у себя за спиной, нащупала сумку и на свет появилась бутылка коньяка.
– Что, опять? – оторопела Михалина. – Куда тебе?
– Не мне, а нам! Да вы не стесняйтесь, – тоном своего в доску парня пригласила пьянчужка, – присаживайтесь.
Михася приткнулась с нею рядом и посмотрела несчастными глазами на Чарнецкого – тот озадаченно молчал.
– Как вы говорите? Если повезет с попутчиками – повезет в поездке?
– Сейчас границу пересекать будем, – проводив бутылку сумрачным взглядом, остановил Катьку Борис. – Спрячь это.
…Михалина могла голову дать на отсечение: служебно – розыскная собака(кокер – спаниель по кличке Гребешок) дергала носом в сторону Катькиной сумки, куда та сунула коньяк.
Поезд загнали в тоннель, пассажирам раздали декларации.
Идея накатить в режиме особой секретности Катьку возбуждала.
Михася нещадно трусила и пыталась пробудить в своих соседях по купе хоть какую – то социальную ответственность, но ей всучили стакан со словами:
– Или все, или никто. Не порть людям вечер.
Разливала крашеная выдра. Очевидно, решила всех споить, потому не скупилась.
– Все – все, хватит! – придушено охнула Михася, когда дошла очередь до ее стакана. – Куда? Это неразумно. Зачем напрашиваться на неприятности?
– Ой, да ладно тебе, – поморщилась выдра. – Строишь из себя принцессу крови. Выпьем за обратную дорогу.
Платон Фархатович многозначительно хмыкнул, и было не понятно, к чему это хмыканье относится: к тосту или к принцессе крови.
Михалина предпочла думать, что к принцессе.
– За что? За обратную дорогу? Не рановато? На место еще не прибыли, – заметил Фархатович.
– Мне нужно чем – то запить, – без всякой логики потребовала Михася.
– Коньяк? Запить? – ужаснулась выдра.
– Я не пью крепкие напитки. – Все – таки Михалина была человеком с убеждениями.
– Гос-с-с-поди. – Бестия посмотрела на нее с отвращением. – Какая же ты зану – уда!
– Один момент. – Борис поставил свой стакан, спустил с верхней полки сумку, рука его нырнула в боковой карман, откуда он извлек примятый пластиковый стаканчик и пакет сока.
Михалина вознесла молитву Богородице: стакан был матовым.
– Спасибо, – грудным голосом поблагодарила она своего спасителя.
Катька раздула ноздри:
– Все? Погнали?
– Сколько угодно, – разрешила «принцесса крови».
Пить она не собиралась, поэтому прибегла к проверенному трюку: глотать коньяк не стала. Набрав в рот, осторожно (здесь не обойтись без натуралистической подробности) выпустила в стакан с соком.
– Мы можем в Варшаве встретиться, – внес неожиданное предложение Чарнецкий.
– За встречу в Варшаве, – тут же провозгласила Катька.
Прозвучало почти как за встречу на Эльбе.
Начался всеобщий обмен телефонными номерами. Михасю эта процедура не коснулась, потому что сотового телефона у нее не было в заводе, и она совершенно устранилась, благодаря чему успела заметить: Катька не пила, и свой стакан замаскировала пакетом с остатками ужина бедуина.
Тут в вагоне послышался шум, раздались шаги и голоса, бутылка и стаканы моментально испарились, но вошедшие пограничники все равно дергали носами, как давешний кокер – спаниель.
Едва поезд выехал из санитарной зоны, Михалина снялась с места и, захватив с собой рюкзак, улизнула за дверь.
Очередь от туалета змеилась до середины вагона (работал один туалет, как в каком – нибудь задрипанном совковом поезде «Москва – Барнаул»), и когда Михася вернулась в купе, мужчины храпели, а Катьки на месте не оказалось.
Михалина решила, что пьянчужке снова стало плохо.
Испытывая по этому поводу недостойное католички торжество, она устроила рюкзак на крючок в изголовье, легла, еще несколько минут воевала с подушкой и рюкзаком (одно исключало другое), наконец, с удовольствием вытянулась на хрустящей простыне и мгновенно заснула.
… Поезд стоял.
Выпутавшись из простыни, Михася посмотрела на часы – они показывали половину пятого утра.
Стараясь не шуметь, привстала и выглянула в окно – прямо напротив вагона выступало из предрассветной дымки здание вокзала, на нем крупными буквами была обозначена привязка к местности: «Siedlce». Седльце, перевела она.
Сон улетучился. Под ребрами у Михалины пульсировало, разрасталось и тяжело ворочалось счастье.
В голове фейерверками расцветало: через час тебя встретит Стефа. Через час для тебя наступит Юрьев день. Через час ты пополнишь сонм счастливчиков, посетивших древний город… Станешь другим человеком, освобожденной женщиной Востока.
Подождав, пока поезд отойдет от станции, Михася тихонько соскользнула со своего места и с удивлением обнаружила, что Катькина полка над ней пуста.
«Вот бестия, везде успеет», – беззлобно подумала, имея в виду туалет.
Туалет оказался свободен, так что Катьку она подозревала незаслуженно.
Завершив все процедуры, Михася поддалась наитию и заглянула к проводникам:
– Доброе утро, – она лучезарно улыбнулась. – Не знаете, куда подевалась наша попутчица из восьмого купе?
– Сошла.
– Как сошла?
– А так: ногами по ступенькам сошла в Седльце, – равнодушно бросила снулая тетка и отвернулась.
Что – то удивило в ответе, но Михалина не поняла, что именно. Сам ответ или тот факт, что Катька болтала много, но ничего, ни слова, ни полслова не сказала про Седльце. Зато Катька говорила про Варшаву. Они собирались там встретиться с Борисом.
Мысли о крашеной выдре быстро вытиснились другими, и Михалина забыла думать об этих странностях – ей не терпелось ступить на землю предков.
Будить спящих попутчиков она не стала из благих побуждений: до станции Варшава – Западная, куда ехали журналист и его друг, время еще было, а после вчерашнего у них минута сна за час шла, как на войне.
Решив, что так даже лучше – не прощаясь, – Михася осторожно откатила двери и вынесла свой архи скромный багаж.
До Центрального вокзала так и простояла в тамбуре, нетерпеливо, как цирковая лошадь перед номером, перебирая ногами.
За окном проплывали холмы, усыпанные нарядными деревеньками, особенно рассматривать было нечего, но Михася щурилась от счастья и даже что – то тихонько мурлыкала себе под нос. И это был не псалом.
…Угодив из поезда в распростертые объятия Стефании, она услышала:
– Матка Боска! Ты чего такая зеленая? Или это из – за света искусственного? – Стефа отступила на шаг и продолжала с пристрастием разглядывать сестру. – И что это на тебе, Мисюсик?
– Отстань, – нежным голосом попросила путешественница и поцеловала Стефу.
Одевалась Михалина по принципу: бедненько, но чистенько. Этот стиль одежды, прическу (хвост, как правило), макияж или, точнее сказать, его отсутствие Стефания подвергала беспощадной критике.
Вкусу сестры Михалина привыкла доверять – он развит был до уровня инстинкта. В данный момент на Стефе были черные джинсы и свободный жакет, тоже черный, из – под которого выглядывали невероятная, нежно – лиловых оттенков рубашка и густо – сиреневая жилетка. Фиолетовые замшевые ботиночки сразили Михасю наповал. Сначала ей стало себя жалко, а потом по дну души анакондой проползла настоящая, постыдная, можно сказать, порочащая католичку зависть. Михася попыталась придушить ее смирением (каждому воздается по заслугам, в конце концов, у тебя двое сыновей, а у Стефании только ботиночки), но и оно оказалось весьма сомнительным.
– Где твои вещи?
– Все здесь, – Михася потрясла рюкзаком.
– Позоришь фамилию.
Сестры направились к эскалатору, поднялись с нулевого этажа на первый, мимо магазинчиков и касс вышли на городскую площадь, набирающую разбег перед будним днем.
С Балтики тянулись облака, и без того неяркий солнечный свет путался в них, рассеивался, пробившись, осторожно касался крыш, верхушек деревьев и асфальта.