Страница 46 из 241
Действительно, сегодня с помощью процесса Хабера — Боша производится более 100 млн. тонн азотных удобрений. От трети до половины атомов азота в наших телах получены с помощью этого процесса [5]. Правда у него есть и обратная сторона: окисленный азот, в течение 50 лет поступающий в почву, нарушил её естественный баланс, что привело к тому, что сегодня наш организм получает продукты с его повышенным содержанием, что может вызвать отравление [73].
Научный подход подтолкнул исследователей из «Hoechst» освоить выпуск препарата нитрагина, содержащего культуру способных связывать неорганический атмосферный азот бактерий Rhizobium, которую фермеры подсаживали в свои земли. Разработка стала следствием открытия Германом Гельригелем азотфиксирующих бактерий [27]. Так на коммерческой основе зарождалась микробиология. В тех же краях, на франко-германской границе в районе Страсбурга русский учёный Сергей Виноградский, открыв хемосинтез, по сути заложил основы микробной экологии и биогеохимии. По возвращении на родину он стал директором Санкт-Петербургского института экспериментальной медицины, где ему помогал Д. Заболотный, основатель отечественной эпидемиологии [132].
Несмотря на продемонстрированную способность преодолевать нехватку ресурсов силой научной мысли, немцы войну всё-таки проиграли. Тем не менее, стало очевидно, что в германских руках находится универсальная военная машина, в которой сосредоточены лучшая в мире научная школа и технологическое производство — кое-кто увидел в этом универсальный инструмент, используя который можно проложить себе дорогу к мировому доминированию. Даже после окончания войны центростремительные силы немецкого химического производства усиливались. Так, в августе 1919 г. появился «Азотный синдикат» в рамках «Stickstoff Syndicat GmbH» с преобладающей долей «BASF» [375].
«В лице “ИГ” мы имеем организацию, зловещие предвоенные разветвления которой господствовали над всем миром — путём гегемонии над снабжением органическими химикалиями, необходимыми и для мирных и для военных целей. Эта организация была своего рода кровеносной системой германской агрессивной военной машины. Из немецких источников нельзя узнать многого о военной деятельности и будущем значении ИГ. Над всем этим делом как бы опущена завеса тайны, но те, кто опустил эту завесу, хорошо понимают значение “ИГ” как козыря в будущей игре» [12].
4. Рождение «IG Farben»
«После Первой мировой войны позиции германских монополий усилились в результате полученных во время войны огромных прибылей, разорения и ликвидации множества менее мощных предприятий, а также за счёт крупных займов, предоставленных главным образом США. Прошла новая волна концентрации производства и капитала, образовался ряд крупнейших монополистических объединений. В 1925 г. возник химический трест “ИнтерессенГемейншафт Фарбениндустри”. Он сосредоточил в своих руках все основные химические производства, почти всё производство красителей, значительную часть производства синтетического азота, бензина, каучука и других заменителей».
Свои активы немецкие химики начали терять непосредственно с началом Первой мировой, которая и остановила экономическую экспансию, построенную на их технической мысли. Воюющие стороны изымали активы по законам военного времени. В частности, российский «BASF» попал под особое правительственное управление под председательством представителя Министерства торговли и промышленности Н.А. Курова, с 1915 г. производя взрывчатые вещества уже для российской армии [63].
В тот же год британское правительство заявило, что аспирин больше не является эксклюзивным продуктом «Bayer», и вскоре в австралийском Мельбурне химик Джордж Николас выпустил новый бренд «Aspro», вскоре ставший лишь одной из множества вариаций препарата, который «Bayer» считал своим. Когда же дело дошло до оккупации вражескими войсками, то интерес к патентам у стран Антанты проявился ещё более откровенно. Британские и американские специалисты также обыскивали кабинеты и допрашивали специалистов [1].
«Анализ показывает великолепную структуру вязкой сети, в которую Германия запутала и в которой удерживала индустрию органической химии других стран. Хотя в начале войны союзники медленно осознавали военное значение красильной индустрии, они всё же быстро разрушили продолжение её мирного существования, не представляя для себя столь унизительного положения».
Пожалуй, это высказывание было бы ещё более верным, если бы анализ офицера английской химической службы продемонстрировал, что своё угрожающее технологическое отставание в потенциально военной сфере стало союзникам понятно ещё до начала войны, ими же с указанной целью и развязанной. В США после объявления войны Германии 6 апреля 1917 г. Конгресс провёл Акт о коммерческой деятельности с представителями врага, по которому был составлен список активов Германии, подлежащих изъятию. Офис Попечителей иностранной собственности возглавил конгрессмен из Пенсильвании А. Митчелл Палмер (A. Mitchell Palmer). Он и помощник министра юстиции Фрэнсис Гарван (Francis Garvan) с энтузиазмом принялись выявлять немецкую собственность, оцениваемую в 950 млн. долларов, укрытых в различных холдингах и трестах.
4 ноября 1918 г. наблюдатель совета директоров завода в Людвигхгафене заговорил об оккупации «BASF» вражескими войсками. Несколько тонн химических компонентов и готовой продукции были отправлены вглубь Германии. Технические приборы и разработки были разрушены или спрятаны, но производство селитры осталось целым и немецкое «ноу-хау» превратилось в трофей. Бош изыскивал разные отговорки не запускать завод, но французские и американские специалисты и без этого активно изучали технологические процессы [1].
Желание добраться до немецких секретов было велико. Примером тому непростая история открытия первого антибактериального лекарства под названием стрептоцон. В 1909 г. доктор Генрих Герлейн оформил патент на терракотовый краситель. Впоследствии работая для Interessen Gemeinschaft, он продолжил проверять каждое новое сульфонамидное соединение не только в качестве красителя, но и в качестве медикамента, чему особым стимулом послужило сообщение другого немецкого учёного, Эйзенберга, в 1913 г. о том, что коричневый краситель хризодин, связанный с сульфаниламидом, уничтожает некоторые бактерии. После Первой мировой войны, в 1919 г., два специалиста Рокфеллеровского института в США, д-р Гейдельбергер и д-р Джекобс, самостоятельно добились некоторых успехов в изучении сульфо-препаратов, но им не хватало опыта, наработанного исследователями в Германии. Заставить немецкий концерн поделиться секретами было бы не так просто, если бы не условия, на которых закончилась для Германии Первая мировая [1; 12; 37; 52].
В рапорте 1919 г. попечители иностранной собственности предлагали оценивать активы «IG» с учётом инвестиций в масштабе почти 400 млн. марок: «Не может быть сомнений, что огромная мощь этого коммерческого оружия была создана специально для предполагаемой войны, после войны предназначается для проведения в больших масштабах и с большим эффектом тех различных методов, которыми Германия обеспечивала конкурентные противостояния» [375]. 172-я статья Версальского договора гласила: «В течение трёх месяцев с момента вступления в силу настоящего договора правительство Германии раскроет правительствам стран Альянса состав и методы изготовления всех взрывчатых, отравляющих и прочих веществ, использованных в ходе войны или предназначенных для использования» [2]. То есть договор обязывал Германию раскрыть технологию всех военных секретов, несмотря на то, что в своё время именно стремление защитить технологические секреты послужило причиной создания в «BASF» собственного строительного подразделения, занимавшегося возведением и монтажом технологических линий новых предприятий [307].