Страница 150 из 241
Если бы речь шла о каком-либо чрезвычайно важном деле, это можно было бы понять. Это можно было бы понять, если бы А.И. Солженицын имел генеральский чин. Между тем, он носил всего лишь капитанские погоны, да и предъявляемое ему обвинение не имело чрезвычайного характера. И уж тем более, казалось, не существовало оснований для срочного этапирования его в Москву под спецконвоем.
Есть в этом вопросе ещё одна странная деталь: дело о Н.Д. Виткевиче расследовалось фронтовой контрразведкой, затем рассматривалось фронтовым трибуналом; дело А.И. Солженицына расследовалось НКГБ и было решено Особым совещанием при НКГБ. А.И. Солженицын пишет, что в Особое совещание дело было передано только потому, что оснований для судебного приговора не было. Но почему же их оказалось достаточным для Н.Д. Виткевича и недостаточно для А.И. Солженицына? Значит, дело в чём-то другом.
Рассказывая о своём первом аресте, А.И. Солженицын пытался убедить читателей в том, каким «ленивым» был его следователь и сколько ловкости проявил он, чтобы не утянуть за собой кого-либо ещё. В этом отношении показательна история с его военным дневником, в который, если верить ему он на протяжении нескольких лет записывал всё, что слышал. «Эти дневники были — моя претензия стать писателем. Я не верил нашей удивительной памяти и все годы войны старался записывать всё, что видел (это бы ещё полбеды), и всё, что слышал от людей. Я безоглядчиво приводил там полные рассказы своих однополчан — о коллективизации, о голоде на Украине, о 37-м годе и по скрупулёзности и никогда не обжигавшись с НКВД, прозрачно обозначал, кто это мне всё рассказывал»[726].
Можно допустить (хотя и в это плохо верится), что первоначально А.И. Солженицын мог не задумываться о судьбе своих записей. Но неужели он продолжал сохранять подобную наивность и после того, как принял решение о необходимости создания антисоветской организации и стал вынашивать замыслы о привлечении в неё своих знакомых?
Как же повёл себя А.И. Солженицын на следствии, зная, какой криминал он привёз в своём чемодане?
«От самого ареста, когда дневники эти были брошены оперативниками в мой чемодан, осургучены и мне же дано везти тот чемодан в Москву — раскалённые клещи сжимали моё сердце. И вот эти рассказы, такие естественные на передовой, перед ликом смерти, теперь достигли подножия четырёхметрового кабинетного Сталина — и дышали сырою тюрьмою для чистых, мужественных, мятежных моих однополчан»[727].
«Эти дневники больше всего и давили на меня на следствии. И чтобы только следователь не взялся попотеть над ними и не вырвал бы оттуда жилу свободного фронтового племени — я, сколько надо было, раскаивался и, сколько надо было, прозревал от своих политических заблуждений. Я изнемогал от этого хождения по лезвию — пока не увидел, что никого не ведут ко мне на очную ставку; пока не повеяло явными признаками окончания следствия; пока на четвёртом месяце все блокноты моих военных дневников не зашвырнуты были в адский зев лубянской печи, не брызнули там красной лузгой ещё одного погибшего на Руси романа и чёрными бабочками копоти не взлетели из самой верхней трубы»[728]
Всё это очередная писательская фантазия. И про передовую, которой за три с лишним года пребывания в армии он ни разу не видел. И про четыре блокнота дневников, которые якобы сам привёз в Москву в осургученном чемодане. И про ленивого следователя, не удосужившегося заглянуть в дневник. И про то, что по окончании следствия дневники «зашвырнуты были в адский зев лубянской печи».
Во-первых, имеются сведения, что все свои блокноты с дневниковыми записями до лета 1944 г. Александр Ильич отправил в тыл вместе с Н.А. Решетовской, которая перед этим несколько месяцев жила у него «на передовой». Подтверждением этого является книга Л.И. Сараскина, в которой она не только ссылается на солженицынские дневники как один своих источников, но и цитирует их[729]. Поэтому изъять у А.И. Солженицына могли только один блокнот с записями, относящимися к последнему году его пребывания в армии.
Зачем же понадобилось увеличивать их количество в четыре раза? Чтобы читателю стало понятно, какой огромный труд представляло бы для следователя знакомство с ними. Однако независимо от того, сколько было изъято блокнотов с дневниковыми записями, следователь не мог не познакомиться с ними, так как знал, что по завершении следствия с его материалами будет знакомиться прокурор. И не дай бог, если бы он обнаружил в дневниках криминальные записи.
И действительно, если верить постановлению о реабилитации, следователь не только обратил внимание на дневник, но и использовал его в качестве обвинительного материала (см. далее). Причём сам дневник благополучно сохранился до начала перестройки. Сообщая о том, что в 1990 г. в КГБ СССР были уничтожены 105 дел, по которым проходил А.И. Солженицын, последний председатель КГБ СССР В. Бакатин писал: «Однако сохранилось досье, относящееся к его первому аресту в 1945 г.». И далее: «В этом деле были его фронтовые письма и рукописи, в том числе дневник. Бесценные документы было решено передать Солженицыну через Президента СССР Горбачёва. Тот в свою очередь попросил это сделать писателя Сергея Залыгина»[730]. В 1992 г. в интервью С. Говорухину А.И. Солженицын признал факт передачи ему документов его следственного дела, но дневник среди них не упомянул[731].
Почему же А.И. Солженицын на весь мир объявил о гибели своего военного дневника? А потому, что ничего криминального в нём не было. Откуда это известно, спросите Вы? А оттуда, что никого из его сослуживцев по «передовой» не только не арестовали, но даже не допросили.
Как бы там ни было, через три месяца следствие по делу А.И. Солженицына завершилось. 28 мая 1945 г. он был вызван на последний допрос, на котором, кроме капитана И.И. Езепова, присутствовал «военный прокурор Главной военной прокуратуры Красной армии подполковник юстиции Котов»[732]. Первым протокол этого допроса опубликовал Б.А. Викторов, затем К.А. Столяров. Сравните:
Б.А. Викторов
«В предъявленном мне обвинении виновным себя признаю».
Вопрос: «В чём именно?».
Ответ: «В том, что начиная с 1940 г. при встречах и в переписке с другом — Виткевичем Николаем Дмитриевичем, клеветал на вождя. В отдельных вопросах был убеждён, что Сталин не имеет ленинской глубины. Утверждал в этих письмах и разговорах, что мы не были полностью готовы к войне в 1941 г. Утверждал и соглашался в письмах и разговорах с Виткевичем об отсутствии свободы слова и печати в нашей стране. Мы действительно записались в так называемые революционеры.
Мы считали, что создание, я подчеркиваю, антисоветской организации непосильно нам двоим и предполагали, что у нас могут найтись единомышленники в столичных литературных и студенческих кругах. Вот на все эти темы я вёл разговоры с друзьями детства, ещё кроме Виткевича — Симоняном К.С., Решетовской Н.А. и Власовым Л.B.» (Викторов Б.А. Без грифа «секретно». М., 1990. С. 305–306).
К.А. Столяров
«Да, в предъявленном мне обвинении виновным себя признаю.
Вопрос: В чём именно?
Ответ: «В том, что начиная с 1940 г. при встречах и в переписке с другом детства ВИТКЕВИЧЕМ Николаем Дмитриевичем мы клеветали на вождя партии, отрицая его заслуги в области теории, утверждая, что в отдельных вопросах он якобы не имеет ленинской глубины… Мы клеветали на ряд мероприятий внутренней политики Советского правительства, утверждая, что якобы не были полностью готовы к войне 1941 т. В этих же беседах мы клеветнически утверждали, что в Советском Союзе отсутствует свобода слова и печати и что её не будет и по окончании войны. В связи с этим мы пришли к выводам о необходимости в будущем создания антисоветской организации и эти свои намерения мы записали в так называемой резолюции № 1. Мы считали, что создание антисоветской организации непосильно нам двоим и предполагали, что у нас могут найтись единомышленники в столичных литературных и студенческих кругах». (Столяров К.А. Палачи и жертвы. М., 1997. С. 341).
726
Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 103.
727
Там же. Т. 5. С. 103.
728
Там же.
729
Сараскина Л.И. Александр Солженицын. С. 202, 204, 210.
730
Бакатин В. Избавление от КГБ. М., 1992. С. 161. По свидетельству Л.И. Сараскиной, это произошло в 1989 г. (Сараскина Л.И. Александр Солженицын. С. 243).
731
Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 102. Солженицын А.И. Телеинтервью компании «Останкино» (интервью ведёт Станислав Говорухин). Кавендиш. 28 апреля 1992 гг. / Солженицын А.И. Публицистика. Т. 3. 1997. Ярославль.
732
Солженицын А.И. Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 340.