Страница 38 из 38
— У меня зубы кривые, — с горечью сказал Николай Николаевич.
— Ну-ка, посмотрим, — она подошла, взяла его за подбородок, от прикосновения ее теплых пальцев он помертвел. «Живая», — подумал машинально.
— Откройте рот, не бойтесь, — ласково и проникновенно сказала фея. — Я не дантист.
Николай Николаевич оскалил зубы.
Она, щурясь, заглянула ему в рот.
— Великолепные зубы! — с восхищением сказала она. — Беленькие как снег. И знайте, что у вас не кривые, а хищные зубы.
Она взяла Николая Николаевича за руку и подтянула его к диванчику-уголку.
Николай Николаевич поддался ей, как ребенок.
Фея посадила его рядом с собой, так что левое его колено касалось ее правого, круглого, полуприкрытого краем застиранного темно-синего платья; ее единственного платья, как он теперь понимал.
— Итак, во-первых, возраст, — сказала она. — Это отпадает. Во-вторых, внешность. Тоже отпадает. Что в-третьих?
— В-третьих, — сказал он, успокоившись немного (она сидела рядом, держа его за руку, смотрела в лицо и ждала), — в-третьих, я сложный.
— Простота хуже воровства, — с чувством промолвила фея. — Кстати, я тоже не так проста, как вам кажется.
— Мне не кажется, — робко сказал Николай Николаевич.
— Значит, разбираетесь в людях. Что в-четвертых?
— В-четвертых, я неудачник, — весело сказал Николай Николаевич.
Его самого удивило, как легко у него получилось — Вот это хуже, — сказала она. — Вопрос, правда, откуда идет неудача: извне или изнутри?
— Извне, — твердо сказал Николай Николаевич.
— Можно сменить место работы.
— Нельзя, — с гордостью сказал Николай Николаевич. — Я там борюсь. И буду бороться.
— За что? — деловито спросила она.
— За открытый доступ.
— А что это такое?
— Долго объяснять.
— Долго не надо. Сама разберусь. Боритесь на здоровье, пока охота. Если вы считаете, что меня придется опекать, то это ошибка. Я помогать вам пришла, я вам нужна, я знаю. В-пятых есть или нет?
— Есть! — радостно сказал Николай Николаевич. — Я нервный.
— Да? — Она внимательно посмотрела ему в лицо. — Не замечала.
— Ну как же! — с восторгом сказал Николай Николаевич. — Я дергаюсь весь.
— Не знаю, не видела.
Николай Николаевич умолк, недоверчиво прислушиваясь к себе.
Что-то странное творилось в нем: перестали дрожать пальцы; перестали пульсировать глазные яблоки; исчезла рябь перед глазами; перестало щемить сердце; пропало гнетущее состояние внутреннего неблагополучия; худоба не ощущалась, как будто ее сроду не было.
Внутри Николая Николаевича царила тишина.
Это прекрасное ощущение — когда внутри тебя ничто не тикает, не дергается, не сосет.
Фея с беспокойством взглянула ему в лицо.
— Болит что-нибудь? Вы так замерли.
— Наоборот, — сказал Николай Николаевич и встал.
— Куда вы?
— Кота впустить. Что он за дверью стоит?
— Так это ваш кот?
— Мой! — поспешно подтвердил Николай Николаевич.
— Он очень любезен.
— И не только! Это совершенно нечеловеческий кот.
— А что с ним такое?
— Он разговаривает! — понизив голос, сказал Николай Николаевич.
— Да ну! — насмешливо проговорила она. — Быть того не может!
— Точно, — сказал Николай Николаевич и распахнул дверь в прихожую.
— Степан Васильевич! — сказал он ласково.
Дивная фея засмеялась.
Николай Николаевич тоже засмеялся и снова позвал:
— Стёпушка, где ты?
— Киса, киса, киса! — Фея тоже вышла в коридор.
— Удрал, негодник, — расстроенно сказал Николай Николаевич.
— Ничего, вернется, — уверенно ответила она. — Коты всегда чувствуют, когда в доме налаживается порядок. Поболтается под дождем — и придет.
Они вместе вступили в комнату.
Степан Васильевич, по-царски распушив золотой хвост, вольготно возлежал на человеческой постели.
Заслышав шаги людей, он повернул голову, пыхнул глазами.
— А вот это не дело, — возмутилась фея. — А ну-ка, брысь на пол, негодник!
Степан Васильич обиженно посмотрел на нее, раскрыл усатый рот и сипло сказал:
— Мяу.