Страница 71 из 84
Затем Сергей сказал, что Киму нужно посмотреть в Москве несколько квартир и выбрать одну для себя. А что Ким будет делать со своей квартирой в Бейруте? Со своей коллекцией пластинок, книгами, восточными коврами, испанским антикварным столом, подаренным ему Томми Харрисом. С получением этих вещей проблемы не будет, но потребуется некоторое время. (Их доставили в Москву в июне 1964 года.) А его трубки? Советское консульство в Лондоне пошлет кого-нибудь на Джермин-стрит, приобретет для него пару трубок и пошлет их в Москву дипломатической почтой.
Что касается финансовых вопросов, то Филби будут выплачивать 500 рублей ежемесячно в качестве основной зарплаты (около 200 фунтов стерлингов), производить определенные доплаты за особый характер его работы. Кроме этого, КГБ будет выплачивать ему 4000 фунтов стерлингов в год для оказания помощи оставшимся в Великобритании его детям, пока они не будут содержать себя сами. При необходимости Филби может пользоваться машиной с шофером и загородной дачей.
Что касается его личных дел, то при желании его жена может приехать к нему. О своем решении по этим вопросам он должен сообщить Сергею.
Филби отметил, что он напишет Элеоноре и попросит ее побыстрее приехать к нему. Это оказалось более трудным делом, чем он думал. Сразу после исчезновения Филби Элеонора стала поддерживать контакт с резидентурой СИС в Бейруте и, будучи неуверенной в том, что Филби выехал в Москву добровольно, согласилась информировать СИС о возможных подходах к ней со стороны русских. Поэтому, когда Элеоноре позвонил человек, которого когда-то Ким представил ей как корреспондента немецкой службы новостей в Бейруте, и сказал: «Я от Кима», она отказалась встречаться с ним и сразу же поставила в известность резидентуру СИС. Позднее в Лондоне, когда в СИС ей были показаны фотографии, Элеонора опознала того корреспондента.
Вместо того чтобы поехать из Бейрута в Москву, как этого хотел Филби, Элеонора в мае 1963 года выехала в Лондон. Собралось много представителей прессы, надеявшихся что-либо узнать о местонахождении Филби. Однако только в июле правительство, поставленное в трудное положение делом Профьюмо, признало, что Филби находится в Москве. Сотрудники СИС быстро увезли Элеонору из Лондона и упорно начали убеждать ее не ездить к Филби, пытаясь выведать все, что она знала. Они рассказали Элеоноре о предательстве Филби, убеждали ее в том, что, если она уедет в Москву, обратно может никогда не вернуться, направили ее к доктору, прописавшему ей успокоительные таблетки «либриум» и навещавшему ее раз в неделю. «Консультации этого доктора больше походили на психиатрические сеансы, — писала Элеонора. — Его вежливые, но настоятельные вопросы дали мне основание считать, что он каким-то образом связан с министерством иностранных дел».
В конце концов Элеонора уехала в Москву. По совету Филби она посетила консульство СССР в Лондоне, где ей выдали 500 фунтов стерлингов для приобретения теплой одежды и разрешили все формальности. 23 сентября 1963 года она прибыла на аэродром Внуково, где ее приняли по классу «VIР» (очень важное лицо). Элеонору встречали Филби и Сергей и сразу же повезли на новую квартиру Филби, находившуюся в жилом районе города в 15 минутах езды на метро от центра.
По советским стандартам квартира была большая и комфортабельная: четыре комнаты, в том числе большая гостиная, кабинет, столовая и спальная. Кухня была оборудована хорошо и по-современному, в квартире был телефон. Квартирная плата, включая отопление и свет, составляла двадцать пять рублей в месяц (около двадцати фунтов стерлингов). Каждый день для уборки и покупок к Филби приходила специально нанятая для этого женщина. Когда Элеонора распаковала свой багаж, они вместе с Кимом выпили шампанское за первый день их новой жизни в Советском Союзе.
Два других беженца, Гай Берджесс и Дональд Маклин, жили в Советском Союзе уже двенадцать лет. Первые сообщения о них появились в 1951 году, в основном благодаря усилиям Ричарда Хьюджесса, ближневосточного корреспондента газеты «Санди таймc», который обратился к советским властям с просьбой дать разрешение взять у них интервью. Была организована прессконференция, на которой Берджесс и Маклин зачитали заранее подготовленные заявления. В Лондоне распространились противоречащие версии относительно их жизни в Советском Союзе: они ненавидят Советский Союз, они счастливы в СССР; КГБ относится к ним с подозрением, они работают в КГБ; они хотели бы посетить Великобританию, они никогда не хотят появляться там.
Новостей о Берджессе было больше, чем о Маклине. Берджесс переписывался со всеми своими старыми друзьями и в четверг утром еженедельно звонил одному из них, Питеру Поллоку. Но Поллок посчитал необходимым информировать об этих звонках МИ-5, и спустя какое-то время звонки прекратились. Другой приятель Берджесса, Том Драйберг, поехал в Москву, чтобы навестить Берджесса. Драйбергу Берджесс признался, что у него есть определенные проблемы.
Свое поведение Берджесс не изменил. На приеме в новом китайском посольстве он изрядно выпил и устроил там настоящий скандал. Китайцы высказали свое возмущение. Этот инцидент явился причиной серьезной ссоры между Берджессом и Маклином, дипломатическую чувствительность которого Берджесс оскорбил своим поведением. После этого они почти не разговаривали друг с другом. В дальнейшем Берджесс все больше и больше времени стал проводить дома, в своей квартире, читая книги, слушая музыку, выпивая, испытывая все большую ностальгию по своей родной Англии. После пребывания в госпитале 19 августа 1963 года он умер от печеночной недостаточности и сужения артерий; Маклин присутствовал на его похоронах, он произнес похоронную речь, духовой оркестр исполнил «Интернационал». Берджесс оценил бы вынесенный ему профессором Кирнаном вердикт: «Он сделал то, что считал необходимым сделать. Я чту его память».
Берджесс знал, что Филби находится в Советском Союзе. Западные журналисты, с которыми он поддерживал контакт, рассказали ему о побеге Филби из Бейрута. Кроме того, 3 июля 1963 года, за шесть недель до смерти Берджесса, газета «Известия» поместила заметку о предоставлении Филби советского гражданства. По завещанию Берджесс оставил Филби свою библиотеку, насчитывающую 4 тысячи книг, несколько зимних пальто, некоторые предметы мебели и 2 тысячи фунтов стерлингов. Имеются сообщения, что они встречались: Филби навестил Берджесса в госпитале. Некоторые сообщают, что якобы Берджесс с тревогой говорил: «Не может быть, чтобы Филби находился в Москве. Я был бы первым человеком, с которым он захотел бы встретиться».
Я спросил об этом Филби. Филби ответил: «Берджесс действительно создавал здесь определенные трудности. Для него было сделано все необходимое: предоставлена квартира, терпеливо относились к его отклонениям в личном плане. Но Берджесс создавал и более сложные проблемы: он хотел работать здесь в должности начальника английской секции КГБ. Но по различным причинам это было нереально, что вызывало у него болезненные переживания».
«Он и Маклин какое-то время болтались по Москве, ничего не делая, сопровождаемые толпой журналистов. КГБ решил дать им возможность начать новую жизнь: Берджесс и Маклин были направлены в Куйбышев. Маклин прижился там очень хорошо: он получил место преподавателя и был доволен. Берджесс продолжал свои похождения (своему лондонскому другу он так описывал Куйбышев: «Можешь ли ты представить себе Глазго в субботнюю ночь в девятнадцатом веке. Таков Куйбышев»).
«После пары лет, — продолжал Филби, — Маклину надоел Куйбышев, он хотел возвратиться в Москву. Маклин написал письмо непосредственно министру иностранных дел Молотову, который взял его на работу в свое министерство. Дела в МИД у него шли хорошо. Маклин написал интересную книгу «Британская внешняя политика после Суэца». Она получила хорошие отклики, в том числе на Западе. Что касается Берджесса, то он так и не вжился в советскую действительность. Ему разрешили вернуться в Москву, но это ничего не изменило — он продолжал катиться вниз. Как я уже говорил, для избежания взаимных объяснений, мы с ним не виделись. Но он был хорошим другом».