Страница 112 из 113
Впрочем, на долгие воспоминания у Никиты не было времени. Там, в коридоре, шла отчаянная драка не на жизнь, а на смерть. На бетонном полу сиротливо валялись два фонарика, светившие в разные стороны, а прямо перед дверью с телефонным диском на полу ворочалась куча мала из трех тел. Саня, всей тушей навалившись на Ежика, кулаком левой руки колотил Женьку по и без того разбитой морде. Ежик визжал, матерился, но не отпускал рук, крепко стиснувших Сане горло. Саня хрипел, но еще не задыхался. В правой у него была финка, которую он наверняка уже всадил бы Ежику в глаз, в бок или в горло, если б в эту руку не вцепилась руками и зубами рычащая, как пантера, Светка. По руке у Сани текла кровь — похоже, зубастая Булка ему вену надкусила.
Никита долбанул Саню по макушке автоматным прикладом. Крепко, но не насмерть. Поп обмяк и выронил финку, звякнувшую о бетонный пол. В ту же секунду Светка подхватила ее, цапнула за рукоять, левой откинула Сане голову вверх и с яростью полоснула ему по горлу выше кадыка. Ежик еле успел откатиться в сторону от потока хлынувшей крови. А Светке этого было мало. Опрокинув уже бездыханного Саню на спину, она с размаху всадила ему финку сперва в один глаз, потом в другой… С визгом и сладострастным сопением!
— Сучий потрох! Падла! Ублюдок! — выкрикивала она и кромсала лицо Попа ножевыми ударами. — Коз-зел!
— Уймись! — заорал Никита. — Не сходи с ума! Он уже дохлый, соображай!
Светка еще раз ударила труп, всадив нож прямо в рот, и прошипела:
— Отсоси, паскуда!
Потом она оторвалась от своей жертвы, медленно встала на колени, уперлась руками и привалилась лбом к холодной стене. Ее затрясло, а потом начало рвать.
— Отвернитесь вы, недоноски! — простонала она. — Не пяльтесь!
Никита подобрал с полу фонарь, который слишком хорошо освещал Светку, и навел его на Ежика, с трудом поднявшегося на ноги и запрокинувшего голову, чтоб унять кровь, струившуюся из носа.
— Во гад! Во сука! — бормотал Женька. — Подлюка!
Все остальные слова, что у него, что у Светки, были одним сплошным матом.
— Пошли наверх! — предложил Никита. — Снег приложишь, уймешь кровянку…
— Стойте, — сказала Светка, утирая рожу и поднимаясь на ноги. — Надо забрать отсюда кое-что.
— Куда забирать-то будешь? — вздохнул Никита. — Санькин джип угнали, а все остальные сожгли…
— Как в прошлый раз, прямо! — шмыгнув разбитым носом, усмехнулся Ежик, несмотря на свое невеселое состояние. — «Угнали?! Надо было ставить „Клиффорд“!» У меня на «Чероки» стоял… Капитально выгорел?
— Напрочь, оба. И твой, и Клизменштейна.
— Козел! Предатель! — прорычала Светка. — Все продали, все! Так верила им: офицеры, «афганцы», честь и совесть… Суки!
— Когда есть честь и совесть, — хмыкнул Никита, — офицеры в бандиты не идут…
— Тоже верно, — заметил Ежик. — Но так скурвиться — даже по-блатному, по понятиям — западло.
— Золото все позастило… — вздохнула Светка. — Ладно, все-таки надо забрать отсюда один ящичек. Тут, вот за этой дверью. А поедем на «Буране». До Дорошина горючки хватит. Там на какой-нибудь грузовой порожняк сядем или на электричку. В городе звякнем на завод, пришлют машину…
Она вошла в спецпомещение и вынесла плоский стальной чемоданчик форматом с «дипломат», покрытый остатками серо-зеленой масляной краски и ржавчиной, но явно не проржавевший насквозь.
— Где ты это выкопала?
— Там, — махнула Светка в сторону спецпомещения, — в стене был замаскированный сейф. Маскировка от времени обвалилась, стала видна бетонная ниша. А в ней вот эта штука.
— Это не мина? — спросил Ежик опасливо.
— Не похоже, — сказал Никита, — по-моему, просто чемоданчик для секретных документов. Тут даже есть скважина для ключа.
Только после того, как он произнес эту свою предположительную фразу, ему вспомнилась предпоследняя глава из повести генерала Белкина.
— Там, где мы были, в углу, имеется книжный шкаф! — торопливо сообщила Ханнелора. — Вынешь вторую сверху полку. После этого можно будет поднять и откинуть одну из досок в задней стенке шкафа. Она замаскирована под бетон и неотличима от остальной стены. За этой доской — стальной сейф. Ключ от него лежит в пенале, спрятанном в полке, которую ты снимаешь в самом начале. Полка, кажущаяся цельной, на самом деле полая… Внутри сейфа — стальной чемодан. В чемодане — эбонитовая герметизированная коробка, а в ней — три кроваво-красные папки с оттиснутыми на них золотом орлами. На каждой папке — надпись: «Sireng geheim!» — «Совершенно секретно!». Папки толстые, и в них должны быть отпечатанные на машинке документы, схемы сооружений, фотографии различных аппаратов, наклеенные на картон, карты и чертежи. Содержание у всех папок разное, но все они связаны друг с другом. И я бы рассказала, какое, если б мне гарантировали жизнь. Понимаешь?
Конечно, Никита не вспомнил все наизусть прямо по тексту, но основные моменты из этого отрывка запечатлелись четко. Помнил он и о том, что разобраться во всем этом могла только Ханнелора, которую сгоряча застрелил Юрка.
— Ключа, конечно, не нашла? — спросил Никита.
— Почему? Нашла, — ухмыльнулась Светка. — Валялся в трухе среди гнилых досок. Сейф был замаскирован шкафом. Шкаф черви и гниль разъела, а ключ уцелел. Наверно, был из нержавейки. Поржавел сверху, конечно, но вполне крепкий.
И показала парням ключик.
— Может, это как раз, чтоб часовой механизм заводить?! — засомневался Ежик. — Повернем — а оно и бахнет!
— Ладно тебе, — отмахнулась Светка. — Посмотрим…
— Золота там, конечно, не будет, — сказал Никита, подержав чемоданчик за ручку. — Легкий. Для взрывчатки — тоже. Наверняка бумаги, какие-нибудь секреты стародавние. Правда, навряд ли они уцелели. Чемодан не герметичный, тут сырость жуткая, так что давно их плесень съела. Ну а если что-то осталось, то сдашь ты это в особый архив, туда, где челюсть Гитлера лежит. Тебе там скажут «спасибо», но ничегошеньки не заплатят. Потому что все это жутко устарело и абсолютно никому уже не нужно, кроме военных историков. А они у нас народ бедный и неплатежеспособный.
— Все равно возьму, — буркнула Светка, — не хочу с пустыми руками уходить… С паршивой овцы — хоть шерсти клок!
— Да, — хмыкнул Ветров, — клевая логика. Все четко!
ЭПИЛОГ
Через два дня Никита садился в поезд на знакомом вокзале в областном центре. Подстриженный, свежевыбритый, даже наодеколоненный — Светка заставила, он был одет приличней, чем обычно. Правда, на сей раз его просто отвезли к вокзалу, без долгих провожаний и церемоний. Поезд был проходной, стоял всего двадцать минут, и вообще нечего было рассусоливать — не на фронт провожали, а домой.
Поднявшись в вагон, Ветров нашел свое купе, где у столика сидели две бойкие старушки. Они, должно быть, возвращались в столицу с каких-то похорон, потому что весело и оживленно обсуждали, кому и что теперь отойдет из наследства покойного. А на одной из верхних полок, прикрыв ноги одеялом, лежала девица, читавшая, судя по обложке, Жоржа Сименона. Из-за этой книги лицо просматривалось плохо, и поэтому Никита узнал попутчицу только после того, как, повесив пальто на крючок у двери, совершенно неожиданно услышал за спиной слегка ехидное:
— Здравствуйте, господин «Красный рабочий»!
Никита обернулся. Там, на верхней полке, скромно улыбалась Анюта Белкина. Генеральская воображуля, какой он ее запомнил. Само собой вспомнилось, что эта девица знает его как корреспондента здешней областной газеты.
— Здравствуйте! — отозвался он удивленно. — Отдыхать ездили?
— Да, каникулы провожу… — произнесла Анюта. — На деревню к дедушке ездила…
А сама подумала: «Жаль, что нельзя этому придурку-писаке ничего рассказать! Хотя бы про остров, коллектор и ползанье по трубам… Небось заслушался бы, рот разинул, сдох от зависти!»
Конечно, рассказывать о том, как она, заинтересовавшись дедушкиной рукописью лишь после того, как Никита вернул ей оригинал, прочитала ее, припомнила то, что когда-то слышала от Юрия Петровича, и, прихватив рюкзачок с бутербродами да охотничьи лыжи, отправилась в поход «по местам боевой славы», Анна Андреевна, даже если бы можно было, не стала бы. И как лыжу поломала, и как в трубе замерзала — уж слишком нелепо себя вела и невыигрышно выглядела. А вот о том, как они с Юлькой и Механиком бегали и на краденом джипе с крадеными сокровищами катались — рассказала бы с удовольствием. Но на это было наложено самое строгое табу.