Страница 112 из 137
чтоб у нас коммунизм получился
не по шкурникам — по Ильичу.
……………………………………
Пусть запомнят внуки и внучки.
Все светлей и светлей становясь,
Этот свет им достался от Нюшки
Из деревни Великая Грязь…
Процкий слушал, держась за свой подбородок и стеная слегка. Когда Тушинский выдохся, он сказал ему: «Послушай, Янки, ну как ты мог наворотить такую паскудную советчину? Ведь ты поэт — нет? Где твои знаменитые рифмы? Влажу — мажу? Рожали — сажали?
Боже мой, ну почитай мне про снег! Ведь ты же снегом был славен! Ну — нет?» И Ян тут же менял пластинку.
А снег повалится, повалится,
И я прочту в его канве…
И далее старался без всяких «Ильичей». А в ответ сквозь хлюпанье наплывали приметы влажных берегов.
Выползая из недр океана, краб на пустынном
пляже
Зарывается в мокрый песок с кольцами мыльной
пряжи,
Дабы остынуть, и засыпает…
И так без конца, чуть ли не до утра, забыв про все обоюдные козни, долдонили и долдонили в пустом японском суши-баре, а буфетчик Долдони только и успевал не забывать менять кассетки в машинке своей под прилавком.
1975–1980
Крути-крути
Роберт Эр давно уже стал замечать за собой некоторую раздвоенность жизни, от которой страдал. Все-таки еще совсем недавно он полагал себя непременным членом «оттепельного» авангарда. Более того, одним из заводил. Решив вступить в партию, он собрался там как бы представлять послесталинских идеалистов, а получалось так, что он то и дело вроде бы ловил себя на том, что вместе с ним партаппаратная задница (ну, скажем, в образе того же Юрки Юрченко) как бы оседает в глубь авангарда.
Это еще полбеды. Свои и чужие. Чужие и свои. Две маски. Быстрая перемена двух личин. Однако появляется что-то еще, третье. И это третье опять же делится на постоянно делимые образины: «свои, но чужеватые», «чужие, но свойские», «чужеватые чужие», «свойские свои»; дальнейшее — мельканье. И явный дискомфорт, или, как говорили тогда, «вегетативка».
Перед «чужими, но свойскими», например, было ему как-то неловко демонстрировать своячество богемы, а перед «своими, но чужеватыми» было неловко садиться в номенклатурный автомобиль. Особенно малоприятно как-то получалось, когда в каком-нибудь сборище, ну, скажем, на концертах, сходились малоофициальные поэты и вполне официальные певцы и композиторы. Или вот, например, зимний сезон в Доме творчества «Малеевка». Приближается Новый год. Как организовать праздничный стол — вот головная боль и для Роберта, и для Анки. Ну, скажем, гармонируют ли друг с другом Ваксоны и Бокзоны. Во-первых, анекдотическое сходство фамильных окончаний. Это, впрочем, может помочь — будем все время хохмить на эту тему. Но все-таки, кто такой Эммануил Бокзон с его мужественным баритоном? Записной певец Армии и Флота, носитель бесценной патриотической идеи, исполнитель половины песен на слова Роберта Эра.
Об этом, товарищ,
Не вспомнить нельзя.
В одной эскадрилье
служили друзья.
И было на службе
И в сердце у них
Огромное небо —
Одно на двоих.
А кто такой Ваксон, сердешный дружище Вакса? Человек под строгим наблюдением, автор подозрительного романа. К тому же вместе с ним равно неотразимая и подозрительная жена, в которой Анка с ее патологически острым чутьем подозревала когда-то соперницу.
Малеевка вообще-то, товарищи, — это райский сугроб! Там миролюбиво ярится морозное солнце. Писатель там нагнетает картину просто при помощи ледяных слов; путем перечисления. Эту крамольную идею вшептывал Ваксон в любимое ухо во время прогулки. А девчонка их Вероникочка дергала его за капюшон парки и требовала; «Перестаньте шептаться!» Он повторяет громко то, что только что произносил тихо. Надо считаться с этой милейшей персоной: все-таки дочь бывшего посла.
По идеально расчищенным снежным дорожкам навстречу Ваксонам идет семья Эров. Солнце бьет последним в лицо, а первым греет зады. Может быть. Эры ослеплены, ничего не видят? Может быть, Ваксоны думают, что Эры их чураются? Эры тормозят. Ваксоны тоже.
«Привет!»
«Привет!»
«Вы где, ребята, встречаете Н. Г.?» — спросил Роберт.
«Здесь притулимся», — ответил Ваксон. Ралисса держала его под руку и задирала нос. Все-таки бывшая жена бывшего посла.
«Может, сядете за наш стол? — Роб подтолкнул друга. — Давай, Вакса, причаливайте!»
Вероникочка локотком, на манер голливудских кокеток, подтолкнула старшую дочь Эров, свою ровесницу.
«А ты, Полинка, с предками будешь?»
Та посмотрела на нее с отрепетированной надменностью и ничего не ответила.
Тогда вмешалась младшая крошка.
«Она будет, будет! Со всеми нами, с предками, будет сидеть как миленькая. И даже ее Тим будет с нами!» Все, конечно, расхохотались на «предков».
«Благодарим за приглашение, — с наигранной величавостью проговорила Ралик. — Мы им, конечно, воспользуемся. Не так ли, Вакс?»
«Охотно, — тут же подтвердил Ваксон. — Итак, до вечера, любезные Эры».
Стали расходиться на не очень-то широкой снежной аллее. Вероникочка, расходясь с Полинкой, довольно громко шепнула: «Вот увидишь, кадрану твоего Тимофея!»
Полинка за наглость такого рода столкнула ее в сугроб. Ну, променада семей продолжалась.
«Ты что, с ума сошел, Роб? — шепотом возмутилась Анка. — Зачем ты их пригласил? Ведь с нами будет Бокзон! Да и вообще, к чему это? Неужли ты не понимаешь, что мы расходимся с Ваксом? Может, ты просто хочешь, чтобы Ралик сидела рядом? Никак не можешь ее забыть? Признайся!»
Она дергала его за рукав, чтобы отвечал. Но он молчал. Подбежала и тоже дернула младшая дочь. «Папок, забрось меня на сугроб!» Нас просят, мы делаем. Теща Ритка, не выпуская изо рта сигареты, делает снимки своей «Практикоматкой». Идиллия!
После боя кремлевских курантов и брежневского чмоканья вся публика в колонном обеденном зале Дома творчества повернулась к популярнейшему Бокзону — «Эммануил, осчастливьте!» Певец с его неподвижной черной шапкой волос, с лицом, будто слепленным из папье-маше, и прямой несгибаемой статью спины прошел меж столов на маленькую сцену, где его приветствовало трио музыкантов. Ралисса подумала, что он похож на часового Букингемского дворца. Ваксон сразу понял, о чем она подумала, и улыбнулся ей. Вдвоем они были похожи на светскую пару иностранцев: мадам — декольте, месье — в лоснящемся такседо.
Бокзон скорее понравился им, чем нет. Во всяком случае, отвращения не вызвал; это факт. Он так запросто начал беседу: «Послушай, Вакс, у нас тут был спор в музыкальной среде о твоих сочинениях. Одни говорили, что лучшая вещь — это „Затоваренная бочкотара“, а вот мне, например, больше нравится „Затоваренная стеклотара“; а вот вы, Ралисса, как считаете?»
Замаскированный под Ралиссу Джон Аксельбант тут же сострил цитатой из Козьмы Пруткова; «Мне нравятся больше обои, сказал он и выбежал вон».