Кривич

   -Наза-ад! - срываясь на фальцет, закричал Позвизд, последним покидая место сшибки. Отступая, русичи уносили на себе раненых.

   -Выпускай свинью! - проревел Ищенко, и первым, держа в обеих руках по мечу, возглавил ударный клин.

   Клин был невелик, но в толчее и неразберихе прохода, да сопровождаемый стрелами лучников, он достиг цели. Крики, стоны, ругань, непонятые команды византийских начальников, наносили моральный ущерб отряду, не хуже чем от боевого железа славян. Где-то в свалке затерялся комит, были погибшие кентархи. Давка, много крови и раненых, жалобный плач лошадей, все смешалось. Но уже чувствовался порядок и напор в задних рядах византийцев. Скоро они полностью придут в себя и тогда...

   -Отходи-и! - подал команду сотник.

   Не все русичи вышли из боя, половина погибла, или из-за ран не смогла отойти. Здесь знал каждый, потери неизбежны, а задача должна быть выполнена.

   Все, кто смог выйти из боя, бегом бросились бежать по дороге к месту отхода. Времени на отход почти небыло. Вскоре со своих гнезд уйдут лучники, и тогда времени не останется вовсе. Поэтому беги боец, беги пока есть возможность и боги смотрят в твою сторону. Фортуна в войне переменчива и не всегда справедлива. Беги русич, беги! Тебе еще предстоит на горных тропах прикрывать отход своих. Беги, и может быть, пройдя долгий путь, ты останешься жив и вернешься к родному очагу. Ну, а если погибнешь, что ж, да свершится предначертанное каждому. Мертвые сраму не имут!

   Обливаясь потом, отхаркивая вязкую слюну, Андрей и оставшиеся в живых вои, встали у тропы, ожидая тех, кто еще мог вернуться. Дождались не всех. Вымотанные с пустыми колчанами, семеро лучников пробежали по тропе вниз. Андрей последним встал на тропу.

   На дороге показались всадники, нахлестывающие лошадей, стремящиеся достать варваров, уничтожить всех, вырвать упущенную добычу.

   Комит медленно приходил в себя. Щурясь от солнечного света, он прикрыл рукой лицо, ощупал ладонью виски и лоб. Ощутил на пальцах что-то липкое и влажное. Кровь! Кровь перемешанная с дорожной пылью. Голова гудела, как после дикого похмелья, к этому примешивалась сухость во рту, язык напильником прошелся по горячим губам. Закрыв солнце, на тело комита легла тень. Всмотревшись, Лактрис узнал отрядного эскулапа.

   -Что там? - спросил медика, имея ввиду сразу все происходящее вокруг.

   -Жить будешь, твоя милость. У тебя на теле считай, и ран то нет.

   -А, это что? - Василий выставил испачканную пятерню. - Или кровь не моя?

   -Твоя. Это тебе в свалке шлем с головы сшибли, ну и кожу на виске оцарапали. А так, ты цел, чего не скажешь о твоей тагме.

   -Смутно все, как в тумане. Мы отбились?

   Доморощенный Гиппократ, подсунув руку под спину комиту, приподнял его тело в положение "сидя".

   -Смотри.

   Василий окинул взглядом неширокий проход между скал.

   -Ох-х! - непроизвольно вырвался стон.

   Совсем короткий отрезок дороги превратился в баррикаду из трупов людей и лошадей его тагмы. Нет, не только его, вон поодаль лежит варвар, вон еще один, и вон. "О боже! Сколько же здесь полегло моих?".

   Будто услышав невысказанный вслух вопрос, медик произнес:

   -Сорок семь погибших, больше трех десятков раненых, правда, половина из них сравнительно легко. Лучники у противника постарались.

   -Где волчонок?

   -...

   -Славянский пленник где?

   -А-ах, этот! Дикари его освободили, с собой увели.

   -Проклятье! Ы-ы-ыг! Где мой отряд?

   -Отсюда неподалеку. У тропы стоят, по которой варвары ушли. С кентархом Спатой стоят. Единственный оставшийся в живых сотник остался, остальные уже на небесах, у врат святого Петра в очередь встали.

   -Помоги лучше подняться и подведи во-он ту лошадь.

   -Слаб ты еще.

   -Делай что говорят.

   Уже с высоты седла оглядел место бойни, ужасаясь увиденным, тронул поводья, поскакал по дороге, оставляя за спиной эскулапа, раненых и погибших воинов, оставляя свои амбиции, а вместе с ними свои сомнения и страхи.

   -Почему стоим? Кентарха ко мне.

   -Здесь, комит!

   Собравшееся у козьей тропы византийское воинство, можно было назвать толпой, спорившей, ругающейся, напоминающей разбуженный пчелиный рой, не решающейся на какие либо действия.

   -Спата, почему не организована погоня?

   Седой воин, должность сотника и звание кентарха которого, были потолком в его военной карьере, благоразумно промолчал, преданно поедая глазами начальство.

   Донимающая головная боль и разгильдяйство подчиненных, привели комита в бешенство. Сдерживаясь, скрепя зубами, скомандовал, приводя толпу в порядок:

   -Строиться по кентархиям вдоль дороги. В две шеренги станови-ись!

   Привычка подчиняться приказам мгновенно взяла верх над остальными чувствами. Уже находясь перед строем, комит почувствовал себя лучше, даже боль отпустила.

   -Доложить о потерях! Декарх Лесандр Меот, ко мне!

   Вскоре десятник Меот, сопровождаемый пятью стратиотами, на копытах своей лошади нес стратигу Херсонеса весть о варварах, высадившихся на побережье в тридцати верстах от фемы Клематов. О том, что есть необходимость послать хотя бы банд, а лучше таксиархию скутатов, пройтись вдоль побережья. Отправить фемный флот на перехват вражеского корабля, ведь на чем-то варвары приплыли к берегам Тавриды.

   Вместе с тем, сотня воинов покинув седла, без привычки, понукаемая командами декархов, ступила на тропу, ругая северных дикарей осмелившихся малым числом ступить на земли империи. Освоившись на серпантине, византийцы набрали приличный темп, передвигаясь между поросшими кустарником скалами. Одно неловкое движение и вниз с шумом катится щебень, заставляя скользить подбитые толстой кожей подошвы, рассчитанные на передвижение в стременном седле. Хотелось прижаться к отполированному ветрами и временем гранитному утесу, не идти дальше по горным карнизам.

   -Шевелись, сонные тараканы! Проморгали пленника, позволили убивать себя, теперь терпите, - буйствовал Лактрис, передвигаясь в средине колонны. - Не стонать! Декархам обеспечить порядок на дистанции. Темп, те-емп!

   -А-а-а-а! - послышался рядом удаляющийся в неглубокую пропасть вопль человека, тупой звук падения и удара о земную твердь: "бфп-пп, бфп-пп". И только шелест каменной крошки под ногой. В самом низу сломанной куклой, больше похожей на груду тряпья, лежало тело еще миг назад живого человека.

   -Боже, царица небесная, спаси и сохрани нас грешников. Не дайте погибнуть в этом гиблом месте! - из строя прозвучали призывные слова, обращенные к богу.

   Тропа змеей петляла по горам, уводила людей в сторону Херсонеса.

   Поредевшее, вымотанное горными тропами и погоней, Андрюхино воинство тащилось между скал, минуя обрывы и пропасти. Грязные, давно небритые, голодные бойцы, несли на себе раненых товарищей. Для одетых в кольчуги воинов каждая пройденная верста давалась нелегко. Никто не бросил оружие, за спинами виднелись окружности щитов, единственное, что было выброшено, так это колчаны. Зачем их нести, если нет стрел? Полтора десятка стрел остались на весь отряд.

   Позади, послышался шелест щебня на тропе, а вскоре оглянувшийся сотник увидел бегущего воя, оставленного в замыкании.

   -Сотник, вороги неподалеку, прут буром аки кабаны, - отдышавшись, выпалил он. - Ежели не поторопимся, к полудню догонят.

   -Выходит, эти сучьи дети, тоже всю ночь без отдыха шагали. Липень, ты своими глазами их видел?

   -Издаля, как тебя вижу, батька.

   -Ускорили шаг, браты! - Подбодрил бойцов Андрей. - Кто жрать хочет, испейте водицы, ничего другого не предложу.

   Часа через полтора русичи вышли к неширокой луговине с высокой травой, в зелень которой, где-нигде вкраплялись мелкие белые цветки. Луг плавно клонился к низу на юг, стремясь другой оконечностью вверх на север, туда, где лезли в небо отроги недалеких гор. Тропа пересекала этот небольшой пятачок альпийского луга прямо посередине, удаляясь дальше в покрытые кустами и порослью кавказской сосны скальные выступы. Звонкий ручей, дающий жизнь этому великолепию, журчал неподалеку от строения, сколоченного из неструганных досок, обломков лесин, обложенного понизу валунами, посаженными для крепости на глину. Не строение, а сплошное недоразумение, продуваемое ветрами, брошенное, пришедшее в упадок. Рядом порушенная, рассохшаяся изгородь для скота, и открытый очаг.