Страница 8 из 11
Но последняя выходка Вэнь Хана испугала ее. Она даже предположить не могла, что у него так вытянется лицо и опустятся уголки рта, верхняя губа вздернется, а нижняя опустится на полцуня[19], ну, совок, да и только, и он утробно загундосит, и каждое слово зазвучит у него так торжественно, почти театрально! Что произошло? Или передо мной разыгрывается спектакль под названием "Творческая личность"?
Юйлин переменилась в лице:
- Ты...
Что-то почувствовав или услышав, хотя Вэнь Хан и старался приглушить голос, Чжао встал и ушел, не попрощавшись.
А потом была ссора между супругами, первая их бурная распря за последние два года. В один миг Юйлин припомнила все, чем пожертвовала ради мужа и его занятий. Начала с того, что многие друзья отговаривали ее выходить за Ма Вэньхэна. Человек, влюбленный в литературу, говорили они, во-первых, изгой общества, которого не минует ни одна политическая кампания, на него навесят ярлыки, отправят на трудовое перевоспитание, и он всегда будет хоть на шаг, но в отдалении от тебя; во-вторых, ему не до дома, по хозяйству он тебе не помощник - ни о ребенке позаботиться, ни печь растопить, ни овощи потушить, ни мебель починить или подремонтировать что-нибудь; в-третьих, проснувшись однажды знаменитым, пустится во все тяжкие и бросит тебя... Но ее это не поколебало, и свою молодость и красоту она подарила этому невзрачному маленькому молчуну кассиру. И теперь целыми днями тот разглагольствует о Бо Лэ[20] да тысячеверстых скакунах, а кто тут Бо Лэ, если откровенно? Редактор "Литературного ежемесячника"? Руководитель Союза писателей? Нет, это она, Юйлин, настоящий Бо Лэ, это она, Юйлин, вышла за Ма Вэньхэна, когда тот загибался в своей кассе, ухаживала за ним, согревала, подбадривала... Ах, не ту, видите ли, ложку подали. А каких только блюд она ему ни готовила! Теперь он уже вылупился из яйца, стал писателем, две премии получил! И что же? Даже от меня отворачиваешься, губы сжал, слова цедишь сквозь зубы, будто они все разом заболели...
- Что с тобой происходит? - с отчаянием воскликнула Юйлин.
Вэнь Хан и не предполагал, что этот его поступок сможет так взволновать Юйлин, он давно привык к тому, что она понимает его, заботится о нем. Перемены в жене привели его в недоумение, и он парировал:
- А с тобой-то что?
В уголках глаз Юйлин выступили слезинки, горло перехватило, и она не смогла выдавить из себя ни слова. Вэнь Хан опешил. Может, что-то с нервами?
- Да ничего со мной не случилось!
- Взгляни на себя - прямо собачья морда...
- Ты... зачем ругаешься? В чем дело?
- Совсем взбесился... Чжао ведь наш старый друг, сосед, и мы попросили его кое-что сделать для нас... А ты, как ты мог вот так просто повернуться и уйти, бросить гостя!
- А, так вот оно что, - Вэнь Хан немного успокоился или решил сделать вид, что успокоился. - Ты же знаешь, я сейчас как раз пишу, - примирительно принялся он объяснять, - навязали мне работу, а когда я весь ухожу в это, мне трудно вынести любое вторжение. Вот так выдернуть меня из мира творчества, заставить два часа выслушивать разглагольствования о продталонах да мясе в уйгурском котле - это же негуманно, это просто... насилие над моей свободной волей!
С пафосом закончив, он встал и зашагал по комнате взад и вперед.
- Да, ты пишешь, оправдание у тебя есть, всем известно, что ты человек творческий. Но разве к тебе невнимательны, не поддерживают тебя? Не терроризируй людей! Разве нужен какой-то талант, чтобы после еды чуть расслабиться, с приятелем поболтать? Человек может творить, но он также должен и жить! Кто заставлял тебя заводить семью, ребенка? А есть еще соседи, друзья, множество самых разных занятий... Сегодня творят не в уединении горных монастырей, как древние поэты! Понормальнее надо быть...
Голос у Юйлин упал, но это заключительное "понормальнее" уязвило Вэнь Хана, в носу засвербило, губы скривились, и голос у него задрожал:
- Понормальнее? Нормальные люди писателями не становятся, писатель это тот, кому среди бела дня духи являются. Да, он живет, как говорится, в этом мире. И в то же время все двадцать четыре часа в сутки, даже во сне, глубинами своей души он прибывает в другом мире...
- О! Так ты из другого мира! Писатель, писатель... С другими еще можешь играть в писателя, но со мной...
- Писатель не писатель, но это профессия, это занятие. Не всем это, конечно, видно, не все признают, не все понимают, что это - нелегкий труд! Я писатель, и без всяких скидок! Я не такой, как обычные люди! И не лезь ко мне, не лезь...
- Вот так так! И как это ты живешь со мной, обычным человеком, ничего не видящим, не понимающим, не признающим? Ты не такой, как обычные люди? А я - такая, как все, из плоти и крови... Так что же нам теперь делать?
И оба уставились друг на друга, будто чужие.
- Ну что ты так взвилась, может, какая-то причина есть? - поспешил он отступить.
- Я... - и Юйлин разрыдалась.
- Ну, вот! - Вэнь Хан вздохнул, застегнулся и направился к выходу. Вот дуреха! Ну, беда!..
Он вышел на берег рассекающей город реки, спрятанной в зеленой листве, прошагал с юга на север и обратно, несчетное количество раз поднимался на бетонный мост и спускался с него и все бормотал, бормотал: "Ну, беда...", поглядывая на разрезающие ночную тьму полосы света от редких фонарей на мосту, пока не почувствовал, что вокруг него - беспросветный мрак.
6
Озлобление Вэнь Хана против пошлого мира и его известность в литературных сферах стимулировали друг друга, провоцировали друг друга и соответственно раздувались, как пузыри. В очередном своем произведении устами одного персонажа он объявил: "Трагедия Китая в том, что девяносто девять процентов бездельников, неизвестно чем поддерживающих свое существование, совместно грабят один процент тех, кто вкалывает с утра до вечера, крадут их время". Это произведение он назвал "Ползучий гад" - в кафкианском духе. Предостережения писателя вызвали восторг, но в звуках одобрения ему послышались десятка два резких и даже колких фраз.
После публикации этого набатного произведения его перепечатали два альманаха, и он получил три гонорара. Юйлин предложила купить трехстворчатый чешский шкаф, но он отказался. Довольно этого нестерпимо пошлого транжирства! Вот так, в один миг обменять вознаграждение, полученное за вдохновение, за полет души, - на домашнюю утварь, на курицу или рыбу... Нет, увольте! Когда-то, еще во времена своего кассирства, он завидовал тем, кто питался недоступной ему пищей или обставил дом мебелью, какой у него не было. Но теперь эти раковые клетки пошлости ужасали и отвращали его.