Паноптикум

Барнум начал свою карьеру с того, что открыл в Нижнем Манхэттене музей, где выставлял разнообразные чучела и окаменелости вместе с сомнительными экспонатами вроде Русалки с Фиджи – туловища обезьяны с прикрепленным к нему рыбьим хвостом. Именно шарлатана Барнума профессор Сарди, считавший себя человеком истинной науки, и стремился превзойти в первую очередь. Но Барнум был звездой национального масштаба, и дела Профессора шли все хуже. Ребенком Коралия была одним из коронных номеров на Кони-Айленде, но она давно уже вышла из детского возраста. Хвост ее был изготовлен из тонких гибких полос бамбука, обтянутых шелком, который для повышения водостойкости был пропитан парафином и сульфатом меди. В боковой стенке аквариума была вмонтирована невидимая для публики дыхательная трубка. Поворачиваясь в воде, чтобы продемонстрировать свой голубой хвост, Коралия имела возможность вдохнуть воздух через трубку. Но отец боялся, что публика разгадает их секрет, и просил ее прикладываться к трубке как можно реже. Коралия с детства привыкла подолгу находиться под водой во время тренировок в ванне, и дыхательный объем ее легких намного превышал возможности обыкновенных женщин. Иногда ей казалось, что воздух ей почти и не нужен. По вечерам она залезала в ванну с теплой мыльной водой, оказывавшей целебное действие на ее замерзшее тело и бледные руки, которые она опускала каждое утро в банку с голубой краской.

У Коралии был врожденный дефект – сращение пальцев, и краска индиго делала эти тонкие перепонки заметнее. Поэтому, выходя из дома, она надевала перчатки. Хотя действовать руками этот дефект не мешал, из-за него она считала себя уродом. Ей часто хотелось обрезать лишнюю кожу ножницами. Однажды она взяла-таки острый нож для удаления сердцевины из яблок и надрезала кожу. Кровь полилась на ее колени такими крупными ярко-алыми каплями, что она испугалась и отбросила нож.

Хотя толпы любопытных схлынули, несколько верных поклонников Девушки-русалки осталось. Они собирались вокруг аквариума, и в их возбужденных взглядах читался недвусмысленный сексуальный интерес. У нее не было близости ни с одним из мужчин, хотя некоторые предлагали Профессору немыслимые суммы в обмен на ее невинность. Один зашел так далеко, что даже готов был жениться. Профессор отвергал все эти предложения с плохо скрытым негодованием. Коралия была уверена, что эти мужчины и не взглянули бы на нее, если бы она предстала перед ними всего лишь как бледная некрасивая дочь своего отца, одетая в черное и покупающая рыбу или репу со шпинатом на рыночных лотках Нептун-авеню. Самые горячие из ее поклонников искали удовлетворения своего необузданного и порочного желания обладать аномальным порождением природы. Они были бы шокированы, узнав, что на самом деле она обыкновенная девушка, которая больше всего любит читать какой-нибудь роман из библиотеки отца или обсуждать с Морин на заднем крыльце планы весенних посадок в огороде. Коралия не принадлежала к числу таинственных роковых женщин, она была всего лишь девушкой, которую заставили плавать перед зрителями в полуголом виде. В январе, когда Кони-Айленд был усыпан снегом, а темные волны Атлантики удерживали даже самых опытных рыбаков от выхода в море, Коралия, зайдя как-то в музей, обнаружила, что ее аквариума в центре зала больше нет. Поставив его на катки, служитель перевез его в угол и накрыл брезентом. Коралия всегда думала, что будет счастлива, когда ее освободят от этой тягостной обязанности, но тут вдруг почувствовала, что стала никем – перестала быть даже фиктивной русалкой. А кто же она тогда? Тихая, неприметная девушка, которую большинство мужчин даже не замечает. Она поняла, что сроднилась со своей вымышленной личностью. В качестве русалки она была уникальным существом, вызывающим всеобщее любопытство, а сама по себе она не представляет никакой ценности.

Отец, однако, смотрел в будущее и легко расставался со старым. Как только люди, служившие экспонатами музея, переставали привлекать публику с ее деньгами, он увольнял их, невзирая на их мольбы и слезы. Многие из «живых чудес», к которым Коралия привыкла с детства, бесследно исчезали из ее жизни, едва их популярность падала. Женщина, облепленная пчелами, отказалась сменить их на ос, поскольку их укусы могли оказаться смертельными. После разговора с Профессором на повышенных тонах она была вынуждена уйти. Он даже не дал ей взять с собой принадлежащий ей пчелиный рой, и его оставили в деревянном ящике в саду. Коралия пыталась выпустить их на волю, но они не желали покидать ящик, который был их домом, с наступлением холодов они ослабели и вскоре погибли.

Были и другие артисты, навсегда покидавшие музей. Публике быстро наскучил мальчик-козел, у которого вместо нормальных ступней были копыта, как и женщина-птица, носившая одежду из перьев и умевшая имитировать пение любой птицы – от трелей иволги до резких криков сороки. Лилипутка Мари де Монтегю надевала детские платьица и то пила из детского рожка (но не молоко, а слабый цейлонский чай «Ред роуз» с добавкой джина), то курила сигару. Интерес к ней тоже быстро угас, так как находились уникумы меньше нее. В конце концов она устроилась во второразрядный театрик на Нептун-авеню, где хриплоголосые зрители награждали ее унизительными прозвищами и швыряли ей монетки, чтобы она показала им свой миниатюрный зад или грудь, и она делала это, если в зале не было дам.

Если бы Коралия, подобно другим артистам, была нанята Профессором, он и ее бы давно прогнал. Порой она задумывалась, не пойти ли ей работать служанкой в какой-нибудь дом или продавщицей в один из ближайших магазинов, но отец обнимал ее и говорил, что ни за что ее не отпустит.

– Если у нас чего-то нет, мы создадим это, – уверял он.

У него уже созрел хитроумный план создания нового существа. Это будет крокодил или змея, или диковинный гибрид из обоих, изготовленный с выдумкой, и барнумская Русалка с Фиджи даже близко с ним не сравнится. В подвале их дома находилась мастерская, куда Коралии запрещено было заходить даже после того, как ей исполнилось десять. На дверях висели два замка, железный и медный, ключи от них Профессор носил на той же цепочке, что и карманные часы.

– Наш экспонат будет соответствовать самым безудержным фантазиям людей, – делился с Коралией своими соображениями Профессор. – Ибо если они уверуют во что-то, то выложат деньги, чтобы это увидеть.

Отец брал Коралию с собой на поиски подходящего материала. Ему удавалось заключать более выгодные сделки, когда он представал в качестве семейного человека. До начала сезона оставалось всего несколько недель, и за это время он должен был найти что-нибудь диковинное, что пробудило бы интерес не только у зрителей, но и у прессы. Сначала они попытали счастья в заливе Ред Хук, но там не оказалось ни кальмаров, ни китов размером с Левиафана, ни белых морских львов или медуз достаточной величины. Тогда они отправились на мясные рынки на западной окраине Манхэттена, где булыжная мостовая была залита кровью, стекавшей из многочисленных боен. Здесь среди отходов могли найтись черепа и кости, которые можно было пришить к шкуре живого существа. Пока Профессор бродил по рынку, возница сторожил экипаж, так как группа парней подозрительного вида проявляла интерес к упряжке и к Коралии, бросая ей грубые реплики. Выходя на улицу, Коралия часто брала с собой нож и сейчас с удовлетворением ощупывала в кармане его ручку. Именно этим ножом она пыталась срезать лишнюю кожу между своих пальцев.

Улица была пустынна, и парни подошли ближе. Сердце Коралии екнуло, но возница разогнал их несколькими метко пущенными камнями. Это был крепко сбитый молчаливый человек, отсидевший в свое время срок в тюрьме Синг-Синг[6]. За какие преступления его туда упрятали, он не объяснял. Устранив угрозу, он подошел к Коралии и поинтересовался, как она себя чувствует. Она ответила, что хочет подышать свежим воздухом, и выпрыгнула из экипажа к вознице, хотя знала, что ее отец бы этого не одобрил. Вскоре подошвы ее туфель покраснели от крови, текущей между камнями мостовой.

6

Прототипом возницы служит Эдвард Истмен по прозвищу Монах Истмен (1875–1920), главарь одной из двух крупнейших нью-йоркских банд на рубеже XIX–XX вв. В 1917 г. Истмен пошел добровольцем на фронт, воевал во Франции. Вернувшись в США, был убит в бандитской перестрелке и похоронен с воинскими почестями.