Алый камень

Устроившись под тенью старого вяза, рыцарь достал из сумки две фляги с водой и вином, кусок солонины, ломоть хлеба и два яблока. Угостив яблоком лошадь, сир Нолан подлил к воде немного вина, дабы убедиться, что не подцепит ничего заразного. Отведав солонины, разломив ломоть хлеба и отхлебнув воды, сир Нолан почувствовал себя лучше и понял, что ему нужно немного вздремнуть. Подложив сумку под голову, рыцарь заснул мертвым сном без сновидений. Кошмары, наконец, оставили его, уступив место забытью.

Он проснулся, когда солнце уже стояло над горизонтом, сияя золотым диском на хмуром небе. «Так, поехали», – сказал сир Нолан, забравшись на лошадь и пришпоривая ее.

Странно, но еда, сон и отдых помогли слегка приглушить горечь прошлой ночи. Изумрудная трава, хмурое небо, деревья, то и дело попадающиеся на пути, словом – все вокруг выражало безмятежность, и сир Нолан внял этому чувству, сливаясь с окружающей природой, забывая о пережитом, не волнуясь о предстоящих трудностях и опасностях.

Тут из развилки на дорогу вышел путник. Он был очень высокого роста, одетый в полностью скрывавший тело потертый серо-зеленый плащ с капюшоном. Путник опирался на дубовый посох.

– Добрый день, – поприветствовал сир Нолан путника. Путник остановился, повернул голову. Его лицо закрывал темно-серебристый шарф, но были видны глаза – карие, с зеленоватыми искорками. Он поклонился и произнес:

– Добрый день, рыцарь! Куда путь держишь?

– Ищу ближайший лагерь королевских войск. Они должны были продвинуться на север, – сказал сир Нолан.

– Война, да, все спешат на войну… Но поблизости ничего нет. Только одинокая таверна, до которой день пути, – добавил путник.

– Благодарю, – ответил сир Нолан, – не желаете ли угоститься, у меня осталось немного снеди, а вы, должно быть, голодны?

– Нет, вы очень добры. И позвольте один совет: не езжайте этой дорогой. Через пять лиг сверните направо, потом вперед и по дороге. Та дорога, которой вы едете, ведет к низине у трех осин. Это место пользуется дурной славой.

– Я ценю ваш совет, но не думаю, что слухи или дурная слава могут мне повредить.

– Я просто вас предупредил. Но если вы не измените скорость или не свернете на другую тропу, то окажетесь у низины уже к вечеру. И я не думаю, что встречать там ночь – это лучшая идея. Остерегайтесь ночи, рыцарь, берегитесь ее порождений, – с этими словами путник скрылся за деревьями.

«Еще один сумасшедший», – сказал бы сир Нолан, если бы не опыт вчерашней ночи. После непродолжительного внутреннего спора рыцарь рассудил, что раз он пережил встречу с тем чудовищем, то какая-то низина ему нипочем. Хотя сердцем он ощущал смутную тревогу.

Повинуясь внутреннему чувству, рыцарь оторвался от своих мыслей и внимательно оглядел окружавшее его место. Что-то странное было в этом краю: днем под лучами солнца он казался отчужденным, словно спящим. Ни птиц, ни зверей, ни какой-либо другой живности, привычной для такой местности, рыцарь не заметил, словно их кто-то выгнал или истребил.

– Только из-за зверей не хватало волноваться, глупости, – подумал сир Нолан. Но внутренний голос ему возразил:

– Вчерашний граф – тоже глупости? Перебитый гарнизон – тоже глупости?

– Это просто дорога, я просто буду ехать по дороге, и все. Я рыцарь, а не лесник, пусть лесник ломает голову над исчезновением зверья, – заверил сам себя сир Нолан. Занятый своими мыслями, он не заметил, как солнце зашло за горизонт, одаряя прощальными розовыми сполохами фиолетовое небо. Стемнело.

Сир Нолан пришпорил лошадь. Стало холодать. Налетел сильный, пронизывающий до костей ветер. Он глухо завывал, подобно вышедшему на охоту зверю. Темные тучи неумолимо наползали, закрывая собой луну.

Рыцарь поежился. Ему стало как-то не по себе. Ему чудилось, что он слишком выделяется. Он словно чужой здесь, слишком теплый, слишком живой… Лошадь тоже это почуяла и стала беспокойно фыркать и хлопать ушами.

Сир Нолан разглядел вдалеке три высокие осины по левую сторону от дороги, правая сторона которой уходила вниз, дальше во тьму. Рыцарь понимал, что надо делать привал и устраивать ночлег. И он, и лошадь устали. Спина ныла, руки сводила судорога. Глаза слипались. Сир Нолан подъехал к осинам. Высокие, темные, они казались высохшими и мертвыми. Ветер раскачивал голые верхушки, отчего деревья скрипели, словно зубы злобного старика, выгнанного из дома в холодную ночь. Сир Нолан подошел к низине. Та уходила дальше вниз. Судя по запаху, на ее дне было небольшое болото. Но там было так темно, что ничего нельзя было разобрать. Когда сир Нолан приблизился к краю, он услышал страшный звук. Протяжный, глухой, он был похож на вой расстроенной трубы, в нем ясно читались отчаяние и злоба.

Внутри у рыцаря все похолодело. Его передернуло. Из глаз против его воли потекли слезы. Лошадь испуганно заржала; храпя, она чуть не вырвала узду из рук сира Нолана. Он перехватил ее и похлопал лошадь по спине: «Это всего лишь болото, это просто болото…» Сир Нолан слышал, что болото может издавать такие звуки. Но это казалось живым.

– Пора спать, – подумал сир Нолан и пошел к осинам. Он хотел развести костер, но почувствовал, что и без того привлекает слишком много внимания. Рыцарь привязал лошадь к дереву, сам устроившись под ним. Как только голова сира Нолана коснулась сумки, служившей ему подушкой, он тотчас уснул.

Ему приснилось, что он снова в катакомбах старого замка. Граф, сверкая алыми глазами, схватил его за горло и прижал к каменной стене. В неровном свете факелов сверкнули длинные клыки. Наступила тьма. Сир Нолан в ужасе проснулся. Холодный пот покрыл лоб рыцаря. Он открыл глаза. Ночное небо, звезды и луну заволокли тяжелые черные тучи, гонимые холодным завывающим ветром.

Сир Нолан оглянулся на лошадь. Та притихла и жалась к стволу высохшей осины, словно пытаясь найти у нее защиты. Неожиданно ветер согнал большую тучу, застилавшую луну. В ее тусклом свете тени от осин вновь простерли свои черные длани к низине. Из носа и рта рыцаря стали вырываться клубы пара, словно в морозную зимнюю ночь. Тонкий слой инея покрыл землю и сухие ветки.

Сиру Нолану почудилось чье-то присутствие. Рыцарь увидел, а вернее, почувствовал, как из теней выполз сгусток тьмы. Он вытянулся и принял очертания высокой фигуры, отдаленно напоминавшей человеческую. Угольно-черная кожа, казалось, поглощала весь падавший на нее свет. Длинные руки и ноги оканчивались острыми когтями. Волосы, точно дым от пожарища, окутывали черную голову. Леденящий взор двух глаз, светившихся тусклым лунным светом, застыл на сире Нолане. Вся фигура существа казалась призрачной, словно сотканной из мрака. Медленные движения были слишком легкими и плавными, чтобы принадлежать живому существу. На том месте, куда оно ступало, чернела трава, а земля покрывалась коркой льда.

Сир Нолан не мог пошевелиться. Ужас сковал его, и все что осталось рыцарю – это смотреть на неотвратимо приближающуюся к нему фигуру. Лошадь, до этого застывшая на месте, взбесилась от ужаса и страха и начала вырываться, пытаясь разорвать узду, привязанную к толстой ветке.

Существо медленно повернуло бесстрастное подобие лица к лошади, и на том месте, где должен был располагаться рот, раскрылась широкая пасть, полная бритвенно-острых черных зубов. Из нее лился тусклый белый свет. Издав душераздирающий вопль, создание скрылось в тени, из которой вышло. Секундой позже оно вышло из тени, отбрасываемой лошадью, и, широко открыв зияющую пасть, набросилось на лошадь, впитывая боль и ужас терзаемого им животного.

Чем глубже впивались в горячую плоть холодные черные зубы, тем ярче проступал на угольной коже узор из белых нитей, тускло светившихся в лунном свете. Они постоянно меняли свое положение: то складывались в руны на непонятном сиру Нолану языке, то повторяли расположение вен и сосудов человеческого тела. Когда последние хрипы лошади затихли, существо медленно перевело холодный взгляд на сира Нолана.

Рыцарь хотел закричать, но слова застыли у него в горле. Окутанная мраком сущность все приближалась. Она развела длинные черные руки, словно в приветственном жесте, и сверкнула белыми глазами. От бессилия перед наступающим чудовищем на сира Нолана накатила волна ярости, и, собрав всю свою волю, рыцарь потянулся к покрытому инеем мечу. Но клинок не желал покидать своих замерзших ножен.