Ракетные войска СССР

Фактически, советское руководство волновала не победа социализма в Западном полушарии, а возможность разместить совсем рядом с территорией США баллистические ракеты с ядерными боеголовками, что могло в какой-то мере компенсировать громадное американское превосходство в стратегических вооружениях.

Вооруженные силы США к октябрю 1962 года имели почти триста межконтинентальных баллистических ракет (в их числе на боевых позициях были развернуты 126 ракет «Атлас», 54 ракеты «Титан-1» на жидком топливе и 20 твердотопливных МБР второго поколения «Минитмен-1») и огромным флотом стратегических бомбардировщиков (в общей сложности около 1700 машин).

Ракета «Атлас» могла доставить к цели термоядерную боеголовку мощностью три мегатонны, причем предельное отклонение от точки прицеливания составляло не более трех километров. МБР «Титан-1» имела аналогичные характеристики.

Принятая на вооружение в 1962 году баллистическая ракета «Титан-2» несла сверхмощную термоядерную боеголовку мощностью десять мегатонн и обладала высокой по тем временам точностью. Предельное отклонение от цели составляло два с половиной километра (советские межконтинентальные баллистические ракеты достигли подобной точности лишь к концу 60-х годов).

Флот США к тому моменту получил десять атомных ракетных подводных лодок типа «Джордж Вашингтон», каждая из которых несла 16 баллистических ракет «Поларис» (всего 160 БРПЛ).

Между тем, советский ВМФ до конца 1962 года получил от промышленности лишь четыре атомные ракетные подводные лодки проекта 658, каждая из которых несла всего три ракеты Р-13. При том, в отличие от американских ракетоносцев, советским для пуска ракет приходилось всплывать на поверхность воды, что делало их весьма уязвимыми для противолодочных сил противника. Кроме того, максимальная дальность полета Р-13 (600 км) была в три с лишним раза меньше, чем у американских «Поларисов».

Сама идея размещения на Кубе советских войск родилась в Москве, а не в Гаване. Н.С. Хрущев, главный виновник кризиса, позже следующим образом описывал ход своих рассуждений:

«Ездил я по Болгарии, а мой мозг неотвязно сверлила мысль: „Что будет с Кубой? Кубу мы потеряем!“ Это был бы большой удар по марксистско-ленинскому учению, и это отбросит нас от латиноамериканских стран, понизит наш престиж. И как на нас потом будут смотреть?

Советский Союз — такая мощная держава, а ничего не смог сделать, кроме пустых заявлений, кроме протестов и вынесения вопроса на обсуждение ООН, как это случается. На все такие протесты, которыми пользуются в подобных случаях, США и другие империалистические страны почти не обращают внимания. Идет, конечно, дуэль через печать, через радио и потом кончается так, как сделал агрессор. Это для меня было совершенно ясно…

Я, как Председатель Совета Министров СССР и Первый секретарь ЦК партии, должен был так решить вопрос, чтобы не вползти в войну. Ума-то никакого особого не требуется, чтобы начать войну. Требуется больше ума кончить ее. Дураки легко начинают войну, а потом и умные не знают, что делать. Существовала и другая трудность. Очень просто поддаться крикам со стороны США и перейти на словесную дуэль, которая в вопросах классовой борьбы мало чего стоит».

Итак, по мнению кремлевского вождя, словесная дуэль с США была абсолютно бесполезной. Его больше привлекала возможность бряцать оружием на международной арене, показывать мощь советской военной машины, дабы играть в мировой политике более весомую роль. Поскольку в области экономики (особенно в сфере жизненного уровня населения) шансов в соревновании с США Советский Союз практически не имел, «преимущества социализма» он мог демонстрировать лишь в военной сфере, тем более, что лозунг «пушки вместо масла!» по-прежнему оставался сутью советской политики.

И вот, вместо того, чтобы попытаться урегулировать напряженную ситуацию вокруг Кубы дипломатическими средствами, Хрущев сделал ставку на оружие. Значительный прогресс в области военного ракетостроения, успешное испытание термоядерной «царь-бомбы» мощностью 50 мегатонн в октябре 1961 года, вскружили голову эмоциональному Никите Сергеевичу. Уверовав в абсолютную мощь ядерных ракет, Хрущев рассчитывал, что американцы не смогут противостоять советскому давлению, и он станет хозяином положения.

К тому же, первый секретарь ЦК КПСС крайне низко оценивал своего основного противника — президента США Джона Кеннеди (1917–1963). Он полагал, что сравнительно молодой американский лидер не имеет достаточного политического опыта, а главное, желания и воли идти в противостоянии с СССР до конца. Поэтому появление советских ракет под боком у Вашингтона заставит президента США пойти на уступки.

В полном соответствии с лучшими советскими традициями, ракетно-ядерный сюрприз для Америки решили подготовить в обстановке строжайшей тайны. Хрущев вспоминал:

«Я подумал: а что, если мы, договорившись с правительством Кубы, тоже поставим там свои ракеты с атомными зарядами, но скрытно, чтобы от США это было сохранено в тайне? Надо будет поговорить с Фиделем Кастро, обсудить нашу тактику и цели, которые мы преследуем. Когда все будет обговорено, можно начинать такую операцию. Я пришел к выводу, что если мы все сделаем тайно и, если американцы узнают про это, когда ракеты уже будут стоять на месте, готовыми к бою, то перед тем, как принять решение ликвидировать их военными средствами, они должны будут призадуматься».

Никиту Сергеевича мало пугала высокая вероятность перерастания кризиса в термоядерную войну. Наоборот, он был оптимистом:

«Эти средства (советские ракеты — И.Д.) могут быть уничтожены США, но не все. Достаточно четверти, даже одной десятой того, что было бы поставлено, чтобы бросить на Нью-Йорк одну-две ядерные бомбы, и там мало что останется. Атомная бомба, сброшенная США на Хиросиму, имела мощность в 20 тысяч тонн взрывчатки. А нашу бомбу в миллион тонн еще никто не проверил на себе. Но по нашим испытаниям было известно, что разрушения производятся колоссальные. Я не говорю, что все бы там погибли. Нет, не все бы погибли, но трудно сказать, сколько не погибло бы…

Думалось, что это сможет удержать США от военных действий. Если бы сложилось так, то было бы неплохо: получилось бы в какой-то степени „равновесие страха“, как Запад это сформулировал».

Хрущеву очень хотелось иметь под боком Америки свои ядерные ракеты, но так, чтобы противник не подозревал об этом — тогда в случае острого военно-политического кризиса Советский Союз в решающий момент мог бросить на стол козырную карту, решив исход игры в свою пользу.

Было еще одно обстоятельство, заставлявшее советское руководство прибегать к подобной секретности: срок подготовки к старту ракет среднего радиуса действия Р-12 составлял не менее 16 часов, что делало их весьма уязвимыми в случае внезапного нападения противника. Они служили прекрасным средством первого удара, а вот для ответного подходили мало.

Вернувшись из Болгарии в Москву, Хрущев, немедленно собрал коллег по Президиуму ЦК КПСС и изложил им свою идею. Естественно, что все согласились с первым секретарем, лишь Микоян высказал определенные опасения:

«Его оговорки заключались в том, что мы решаемся на опасный шаг. Однако это я и сам сразу высказал. Я даже так заявил, что этот шаг, если грубо сформулировать, стоит на грани авантюры. Авантюризм заключается в том, что мы, желая спасти Кубу, сами можем ввязаться в тяжелейшую ракетно-ядерную войну».

Однако угроза третьей мировой войны партийных вождей СССР по большому счету не пугала — они были готовы пожертвовать своей страной и своим народом ради окончательного торжества идей коммунизма. Вот что говорил об этом Хрущев:

«Если жить только под давлением боязни и в том смысле, что всякая наша акция в защиту себя или в защиту наших друзей вызовет ракетно-ядерную войну, — это, следовательно, означает парализовать себя страхом. В таком случае война возникнет наверняка. Враг сразу почувствует, что ты боишься, если он придет с войной. Или же ты без войны станешь уступать постепенно свои позиции и дашь возможность врагу достичь его целей. Или же ты своей боязнью и уступчивостью так разохотишь врага, что он потеряет всякую осторожность, и уже не будет чувствовать той грани, за которой война станет неизбежной.