Чудо

И сворачиваясь поудобне под одеялом, Сейран еще раз попросил ИХ помочь ему. Он мечтал пройти сквозь этажи, подойти к ее постели, провести пальцами по пшеничным прядям вьющихся волос, прикоснуться к сомкнутым ее векам... Он долго и занудливо молил ИХ об этом, уговаривал, убеждал. Ведь для НИХ, силою своей воли перекрывающих времена и пространства, провести его сквозь несколько этажей было сущим пустяком. Но ОНИ не отзывались.

Может быть, оттого, что ИМ было ведомо чувство меры?..

Танцы в санатории... Зрелище смешное и жалкое.

Как правило, они проходят в небольшом зале для лекций и собраний. Перед танцами ряды кресел сдвигаются, образуя пятачок, густо набитый толпой курортников. Женщины, пришедшие пораньше, усаживаются на свободные места, забрасывая пальто на задние ряды. К восьми вечера зал уже заполнен до отказа. Негде не только сидеть, но и стоять, и остальные подходящие поклонники Терпсихоры плотною стеной выстраиваются в дверях, любуясь зрелищем, оскорбляющим и хороший вкус, и здравый смысл. Топчутся на месте сотни страдальцев от тридцати и выше, пыхтят, потеют, мало вслушиваясь в мелодии и ритмы, громыхающие на эстраде. Впрочем, это даже к лучшему. Как правило, санаторные музыканты уступают даже прославленному крыловскому "квартету", который обладал хотя бы внутренним музыкальным чутьем, подсказывающим им, что музыка их "на лад нейдет". Репертуар этих ансамблей составляют худшие и пошлейшие образчики отечественной и зарубежной эстрады, аранжированные под самый непритязательный вкус. Порой, исполняя шлягеры давно минувших дней, выпаливают они в микрофоны наборы англоязычных звуков. Но гораздо хуже, когда горе-музыканты начинают исполнять песенки на собственные доморощенные вирши. И какой-нибудь патлатый идол, забившись в угол, бубнит в микрофон что-то вроде:

А когда на море качка-ачка

Иль бушует ураган,

Приходи ко мне, рыбачка-бачка,

Я любовь тебе отдам...

Сейран был совершенно равнодушен к танцам и музыке. Он воспринимал ее, как бессмысленный набор случайных звуков. А если откровенно, то вообще не воспринимал. Да и могли ли сравниться колебания воздуха с могучими симфониями звездных сфер, с величавым ритмом вращения Галактики, которым он внимал по ночам?

И могла ли человеческая фантазия изобрести нечто, хоть отдаленно напоминающее напряженный поток квантов, летящих в Бесконечность, неистощимый ток нейтрино, мчащихся в Никуда из Ниоткуда, сталкиваясь с мириадами элементарнейших частиц, каждая из которых сама по себе была целым миром?..

Он учился понимать и познавать эти неслышимые и непередаваемые ритмы и созвучия, и наслаждался своей приобщенностью к ним, как к сонму небожителей.

Воистину, ИМ было ведомо чувство гармонии...

Аню со стайкой подружек он нашел в этом столпотворении, только когда музыканты, отыграв с полчаса, отложили инструменты и принялись подключать к усилителям магнитофон. Он включаться не хотел. Динамики гудели и хрипели.

Они встретились глазами и заулыбались. Сейран подошел к ней близко, очень близко и... ничего не сказал. Она протянула ему руку, и он легонько сжал ее пальчики в своей большой мозолистой ладони. Она ответила ему легким пожатием.

Отчаявшись добиться чего-либо от усилителей, музыканты прибавили звук магнитофона, поставили микрофон поближе к его динамикам, отчего по залу пронесся резкий оглушающий фон, и понеслись звуки не менее примитивные, чем ранее, но более грамотно подобранные, поскакала модная в те дни песенка "Зу-зу", невесть каким ветром занесенная в эту провинцию. Сейран и Аня переглянулись и пошли танцевать.

Будем снисходительны: их па не отличались грацией и изяществом и не выходили за рамки общепринятого уровня. Глядя на их телодвижения, поморщился бы австралийский абориген, содрогнулся бы Джон Траволта и перевернулся бы в своем гробу Мариус Петипа. Но нашим танцорам не было никакого дела до авторитетов. Они прилежно топали ногами и помахивали руками, во все глаза глядя друг на друга. И взгляд его был полон любви и нежности, а ее - теплоты и одобрения. Они нравились друг другу.

Он был в коричневом кримпленовом пиджаке, в синих вельветовых брюках. Шею его стягивал широкий галстук всех цветов радуги с большим узлом. Она была одета в серое, с громадными зелеными цветами платье, в своей неизменной вязаной шапочке и туфельках на маленьком каблучке. Они очень подходили друг другу. И, очевидно, это понимали.

Неожиданно Аня прекратила танцевать и беспомощно оглянулась. Их окружила компания вчерашних парней. Все они щеголяли дорогими кожаными куртками, джинсами, лаковыми остроносыми туфлями и плясали, изощряясь в обезьяньих ужимках. Один из них будто крестил другого, другой - трясся, как припадочный, третий - безостановочно вертел головой, обхватив ее руками, четвертый - удивительно точно подражал марионетке, корчащейся в пальцах пьяного кукольника.

Вот, один из них, тот самый, златозубый, который вчера бил Аню, сделал шаг вперед и с силой ударил ее по заду. Она повернулась, но другой повторил шлепок. Она попыталась вырваться из круга, но ее втолкнули обратно. Сейран рванулся к обидчику и двинул его кулаком по скуле, но ему подставили ножку, и он повалился на пол, увлекая за собой кого-то из компании. И тогда они стали бить его ногами. Но женщины подняли визг. Сквозь толпу протиснулся высокий, с длинным горбатым носом милиционер, поднял и повел с собой Сейрана. Его противники мгновенно растаяли в толпе.

Время близилось к полуночи.

- Живо! Живо! - прикрикивал, подталкивая его, лейтенант. Одной рукой он вывернул его левую руку, а другой крепко сжал пояс за спиной.

- Да отпустите вы меня! - возмущался Сейран. Ему было стыдно ловить на себе любопытные взоры прохожих. Недавно кончилось кино, на улицах было много отдыхающих, расходившихся по корпусам или совершающих променаж перед сном.

- Живо!

Лейтенант подвел его к зданию, терявшемуся в тени деревьев, отпер дверь и втолкнул Сейрана в помещение, где горел яркий свет. В небольшой комнатке стоял стол и два стула. Лейтенант велел сесть, уселся сам, достал чистый лист бумаги и принялся писать. Задал стандартные вопросы: имя, фамилия, год рождения, где и кем работает, семейное положение. Потом отложил ручку и спросил: