Гувернёр

Если снова вернуться к биографии ныне покойно-воскрешенного Луи Уильяма Уизли, можно столкнуться с интереснейшей дилеммой: будучи самым человечным жителем квартиры на Шафтсбери-авеню, он был единственным из своих друзей, кто мало того, что принимал свою сверхъестественную сущность оборотня, но и любил ее, гордился ею, чувствуя себя не просто существом, воющим на луну раз в месяц, но частью словно какого-то малочисленного народа, сакрального единства, только ему понятного.

Конечно, такое мировоззрение пришло к Луи не в первый же день после укуса оборотня, прошло десять, а может даже больше лет, чтоб метаморфозы полнолуния не просто вошли в его привычную жизнь, а стали неотъемлемой частью его личности. Существенный фактор повлиял на процесс: осознание того, что пресловутый Фенрир Сивый (отец стереотипа о жестокости оборотней) – не единственный представитель этого рода.

Свою будущую бывшую жену Луи встретил случайно, сам того не желая в те самые серые времена, когда Скорпиус Малфой проживал первый год своего воскрешения и потихоньку разлагался и понятия не имел, что со всем этим делать. Проснувшись ноябрьским утром после полнолуния в крохотном лондонском лесу, Луи обнаружил, что к нему кто-то прижимается. Скорпиус, пришедший принести ему сумку с одеждой, ахнул и боязно тыкнул пальцем в лежащую рядом с другом девушку, которая, сонно рыкнув на попытку разбудить ее, оказалась самым настоящим оборотнем.

Луи поступил как истинный джентльмен двадцать первого века: по-тихому свалил, перепугавшись, что могло произойти под покровом ночи между двумя обезумевшими оборотнями, но в следующее же полнолуние снова проснулся рядом с девушкой, на этот раз под мостом.

Как понял позже, оборотни бегут на зов себеподобных, что и притягивало к нему незнакомку, с которой, в порыве страсти (уже человеческой) и решил связать свою судьбу, не так из великой любви, как из осознания того, что он не один такой. Не один оборотень. И не ошибся.

Его новая семья, обитающая в деревне Билбери, графство Глостершир, или стая, как называли себя родственники Джейд Галлагер, едва ли не давала фору многочисленным Уизли. Родители, шесть братьев, две сестры, многочисленные тети и дяди, бабушки и дедушки, племянники и племянницы, невестки и зяти – да они бы запросто могли занять целый факультетский стол в Большом зале Хогвартса!

И все оборотни. Даже самые маленькие, дошкольники, – без всякого труда превращаются в волчат по желанию, и не шалеют от полной луны.

Луи, да ты не просто не один, ты часть чего-то огромного!

И все Галлагеры такие… нормальные. Не едят из посуды, сделанной из человеческих костей, не живут в землянках, не питаются падалью. Люди как люди, только немножечко «с изюминкой».

Ликантропия дала Луи не проклятье, а семью, которая его приняла и помогла. И если мой случайный читатель хотя бы чуть-чуть понял это странное, доселе непонятную любовь оборотня к своей ночной сущности, то, вероятно, поймет, почему в этот дождливый вечер, Луи Уильям Уизли был не на шутку взволнован.

- Луи! – окликнул Скорпиус, приподняв бровь.

Луи, постояв пару секунд у настежь открытого окна, рванул на второй этаж и, спустя полминуты, пулей устремился снова в гостиную.

- Луи, ты нас пугаешь, – протянул Альбус, потягивая вторую отрицательную из кружки.

Внимательно наблюдая за беготней друга по квартире, Скорпиус, поймав себя на мысли, что его худенькая кошка из Малфой-мэнора, ведет себя точно так же, когда хочет есть, усмехнулся.

Наконец, Луи замер перед диваном, на котором сидел Ал и полулежал Скорпиус, и указал пальцем на часы.

- Без пяти девять, – констатировал Ал.

- «Сплетница» скоро, – напомнил Скорпиус, ясно дав понять, чтоб сегодня он проведет вечер за просмотром истинно девичьего серила и никто не смеет называть его за это педиком.

Луи, закатив глаза, ткнул пальцем и в окно.

В позолоченный диск луны, скрытый завесой облака.

- Я не чувствую полнолуние, – произнес оборотень.

Скорпиус аж приподнялся и так и замер, с сигаретой во рту.

- Это как? – Ал же был более скептичен.

Луи приподнял верхнюю губу.

- Клыков нет. Запахи не так остро чувствую. Зрение такое же. Судорог тоже нет, – сказал он, заламывая руки, словно пытаясь вызвать эти самые судороги. – Уже часов десять как я должен был все чувствовать.

Раньше такого не было, можно было и не спрашивать, уж Скорпиус-то точно знал. Помнится, в те дни, когда он шатался по квартире в сущности неупокоенного духа, Луи, предчувствуя полнолуние, становился раздражительным за несколько дней до заклятой ночи: как-то даже сломал соседу челюсть только за то, что тот пожелал ему доброго утра (бедному соседу потом пришлось стереть память и долго лечить). Скорпиус даже за глаза называл это волчьим ПМС (ну да, скажи он такое при Луи, умер бы во второй раз).

- Спокойно, – сказал Ал. – До полуночи еще есть время. Будем ждать.

- Здесь? – вскинул брови Луи. – Да я квартиру разнесу и соседей загрызу.

- Вообще не вопрос, – заверил Скорпиус. – Ты уже проводил полнолуние в квартире.

- Почему я не помню?

- Потому что Доминик наколола тебя транквилизаторами и, на всякий, оглушила сковородой. Ал, сковорода!

- Никто не будет никого оглушать, – отрезал Альбус. – В лесу подождем. Скорпиус, я лично скачаю тебе твою «Сплетницу», собирайся.

Скорпиус кивнул и, потушив сигарету, поднялся наверх.

- Вам опасно, – напомнил Луи.

- Луи, у нас философский кирпич. Какая разница?

Аргумент сильный, да и Скорпиус уже настроился на ночную прогулку до крохотного лондонского леса. Поэтому, нервно закусив губу, Луи в последний раз взглянул на часы и первым вышел из квартиры.

- Луи, спокойно, – прошептал Скорпиус, крепко сжав его руку.

- Еще подождем, – натянуто бодро сказал Ал.

- Половина первого ночи, – безжизненно выдохнул Луи. – Половина первого ночи…

Что-то явно шло не так. Минутная стрелка неумолимо проскочила отметку полуночи, а огромный бурый волк, дремлющий в теле Луи, никак не высвобождался, притом, что ранее появлялся всегда вовремя.

Постояв еще какое-то время посреди лесной чащи, на холодном ветру, растрепавшим волосы, они снова робко взглянули на часы.

Почти второй час ночи.

Луна насмешливо скрылась за облаком.

- Луи, ты излечился от ликантропии, – констатировал Альбус.

- Это не болезнь, – огрызнулся Луи. – Но что не так?

Ничего не оставалось, как вернутся домой.

Бросив куртку на диван, Луи, принявшись расхаживать по комнате, едва ли на стену не лез от раздирающих его чувств.

Скорпиус же, что удивительно, начал понимать все раньше друзей. Воистину редкость.

Вытащив из шкафа похрапывающий портрет, завернутый в простыню, Скорпиус, сдернув ткань, громко позвал:

- Дедушка Фламель!

Фламель, приоткрыв глаз, завидел ненавистную ему физиономию гувернера и всхрапнул еще громче.

- Ал, тащи паяльную лампу, – совершенно другим голосом произнес Скорпиус.

Луи, не поняв, с чего бы Скорпиусу запугивать портрет алхимика паяльной лампой, немало удивился, но спрашивать не стал.

- Что тебе, нехристь? – буркнул Фламель. – Небось уже продал мой рецепт камня каким-нибудь богатеньким снобам?

- Не дождетесь, – пообещал Скорпиус. – А у вашего чудо-камня есть побочные эффекты?

- О, конечно, – обрадовался возможности ляпнуть что-нибудь гаденькое, произнес Фламель.

- Какие?

- Проблемы с эрекцией.

- Да что вы гоните! – возмутился Луи. – Проверено, с эрекцией все в порядке.

Скорпиус, машинально достав смартфон и включив диктофон, тихонечко забубнил:

- Запись номер двадцать восемь. Посредством экспериментальных потрахушек Луи Уильяма Уизли с объектом предположительно женского пола, удалось выяснить, что воздействие философского камня не имеет негативных последствий, в частности, не влияет на эрекцию.

- Вы что, идиот? – вскинул брови Фламель.