Страница 14 из 25
— Не знаю.
— Давай разберемся. Ты не можешь простить, что я тогда…
— Давно забыла! Об этом не надо. Ладно, Василий, давай разбираться… Скажи мне только по правде, для чего ты живешь? Какая цель у тебя?
— Гм… Построение коммунизма во всем мире.
— Какие насмешливые и колючие стали у тебя глаза. Ты циник, Василий!
— Какая ты дура, Таиска! Набили тебе мозги. — Он ухмыльнулся. — Я ж тебе предложение делаю, а ты сразу мне устную анкету. В школе, что ли, вас так натаскали? Приходилось мне присутствовать на приемных экзаменах в институт… Такой низкий культурный уровень и такой высокий идейный — удавиться можно! Все эти высокие слова — чепуха на постном масле! На самом деле каждый живет для себя, для своей семьи и в жизни ищет только успеха да благополучия. И прикрывает это высокими словами. На собраниях выступают, а ты на самом деле так думаешь. Потому ты и есть дура. Но я тебя и дурочку люблю! Я вышла на крыльцо. Комаров не было. Дул ветер. Я села на ступеньки. Василий вышел вслед за мной, сел рядом.
— Что же будем делать? — спросил он уныло.
— Расставаться, Василий. Не могу понять, зачем тебе именно я?
— Ты меня освежаешь, как утро, как ветерок, Таиска! Не представляю, как я буду жить без тебя… Я бы мог обмануть… Прикинуться дурачком. Но учти, я тебя не обманывал никогда. Я — весь тут! Полюби меня черненьким, а беленького всякая полюбит.
Я не выдержала и заплакала.
— Ну, не плачь, я завтра уеду. Все-таки я еще буду ждать тебя год, два, три… не знаю сколько. Подумай! Потом, наверно, женюсь. Если решишь — позови меня.
— Я… не позову.
— Ну, ладно, не плачь. Завтра ведь уезжаю. Чего еще там! Разве я тебе причинил зло?
— Нет. — Слезы у меня так и лились. Носовой платок я оставила в сумке и вытирала слезы подолом широкой юбки.
— Зачем ты юбкой-то? Эх! — Он вытащил носовой платок и сам вытер мне слезы со щек и подбородка.
Мы долго сидели, обнявшись на прощанье. Шумели на ветру сосны. Василий рассказывал о своих ребятишках, о работе, о людях, которые его окружали. По безмолвному договору мы не касались больше острых тем.
Когда он далеко за полночь собрался уходить, я неожиданно для себя сказала:
— Если хочешь, оставайся до утра. Это ведь не имеет значения.
Он с любопытством посмотрел на меня и вдруг улыбнулся добро и хорошо. Мы стояли посреди комнаты.
— Какой щедрый дар! Жалко меня стало! Ты добрая, Таиска. Но я в милостыне не нуждаюсь. Да и жаль тебя. Знаешь, Таиса, что-то есть в тебе от Дон Кихота — беззащитное, ранимое. Потому я никогда не мог тебя обидеть. До свидания. Не говорю — прощай. Не поминай лихом. — Он низко, по-деревенски как-то, поклонился.
— До свидания, Василий!!!
Я проводила его до дороги. Он ушел.
7. НА ПЛОТУ ПО ЫЙДЫГЕ
Третья неделя на исходе. Река, быстрое течение, холодные брызги, солнечный блеск, ветер, рябь, отражение темных кедров в воде, острые камни, песчаные перекаты, водоросли на дне, мелькание рыб, тени от птиц, прозрачное небо, белые и холодные, как сугробы снега, облака.
Мы загорели, обветрели, похудели, ладони в мозолях. Кузя и я у передней греби, наш лоцман Григорий Иванович Стрельцов и Автоном Викентьевич Ярышкин у задней греби. Мария Кирилловна подменяет — чаще всего меня, иногда Кузю.
Рана Ефрема Георгиевича затянулась, и его отправили самолетом в санаторий. Там он поправится окончательно и наберется сил. Мария Кирилловна решила его проводить, но Пинегин, зная, как ей хотелось участвовать в экспедиции, отказался наотрез и уехал один. Даня остался у гостеприимной Франсуазы Гастоновны.
Интересные люди — рабочие экспедиции. Стрельцов — человек бывалый, про таких говорят: прошел огонь, воду и медные трубы. До революции он был десять лет на каторге за нечаянное убийство кума — в драке, «во хмелю». После революции ему дали десять лет за вооруженный грабеж. Был в какой-то банде. Они грабили прииски — намытое золото, приготовленное к отправке в жилуху.[1] Нападали обычно по дороге на станцию: железная дорога от города Незаметного километров семьсот или около того. Главарей банды расстреляли, а Стрельцов отделался десятью годами, да и те полностью не отсидел: отпустили по зачету, то есть за хорошую работу в лагере. После этого он бродяжил, искал золотишко в тайге, находил, прогуливал в жилухе и снова искал. Вообще всю жизнь «промышлял» в тайге.
Если б только бедная мама знала, с кем я еду! Но Мария Кирилловна уверяет, что он отличный проводник и лоцман; уже много лет ходит с разными экспедициями по тайге, а что касается прошлого, то он давно «завязал».
Григорий Иванович — высокий, жилистый старик с глубоко посаженными пронзительными голубыми глазами. В черных, как смола, волосах ни одного седого волоса, но густую бороду уже запушил иней. Это сильный и ловкий таежный волк. Лучшего лоцмана нам, конечно, не найти. Как он управляет плотом — залюбуешься! А управлять плотом на таежной реке не такое легкое дело. Правда, Ефрем Георгиевич сделал нам очень хороший плот: прочный, устойчивый, ходкий, с хорошей оснасткой, отлично управляемый. Я прежде думала, что плот — это просто несколько бревен, скрепленных вместе, а это— судно.
Посреди плота шалаш на случай дождя, перед шалашом очаг — камни, гравий, песок. Основной груз — продукты, одежда, спальные принадлежности, тщательно упакованные в рюкзаки и мешки, — мы разместили на грузовой площадке у задней подгребицы и накрыли сверху палаткой. Посуду, консервы, резиновую лодку и походную метеорологическую станцию мы привязывали у передней подгребицы. Середина плота вокруг очага свободна. Некоторые ценные приборы хранятся в шалаше.
За первые два дня мы научились хорошо понимать команду лоцмана.
— Нос вправо!
Я изо всех сих налегаю на переднюю гребь — плот смещается вправо.
— Ош!
Мы с Кузей разом прекращаем греблю.
— Гребь на плот!
Мы вытаскиваем гребь на плот и закрепляем специальными веревками.
— Сушить гребь!
Мы поднимаем гребь горизонтально и закрепляем петлей за рукоятку.
— Пошел!
Мы спрыгиваем с плота при швартовке.
Если я по неразумению своему и предполагала, что, спускаясь на плоту по Ыйдыге, можно любоваться пейзажем, то в первый же день путешествия убедилась, что это далеко не так. Сплав на плоту по таежной реке, конечно, полон неожиданностей и приключений, но прежде всего это тяжелый, очень тяжелый труд, осилить который могут, по выражению Стрельцова, лишь люди «первой категории здоровья». Перекаты, мели, завалы, подводные и надводные камни, скалы, валуны, буруны, пороги, шиверы, встречный ветер… Кроме здоровья, здесь нужна сноровка и опыт. А приобретение опыта — весьма трудоемкий процесс!
Но закончу про рабочих экспедиции. История Автонома Викентьевича Ярышкина произвела на меня потрясающее впечатление. Вы читали у Вашингтона Ирвинга историю о Рип-Ван-Винкле, проспавшем целых двадцать лет? Автоном Викентьевич — тот же Рип-Ван-Винкль!
На ночь мы останавливались у какого-нибудь песчаного островка или пологого берега, мужчины разбивали палатку — Мария Кирилловна и я спали на плоту в шалаше, — разводили костер, готовили ужин, а после ужина, невыразимо вкусного, еще беседовали с часок у костра. Вот я и спросила раз у Автонома Викентьевича, откуда он родом. Оказалось, земляк — москвич. Из Москвы только два года. Я оживилась.
— А где вы там работали?
— В Сергиевской лавре я служил, — простодушно ответил Ярышкин.
Я совсем запамятовала, что его в лесхозе звали расстригой, и удивилась:
— Не понимаю… кем?
— Разве вы не знаете, Таисия Константиновна? Я же расстрига. Сан у меня был священнический.
Кузя от удивления присвистнул.
— Простите… Вы — поп?
— Бывший… Я в прошлом году сложил сан.
Кажется, Кузя был шокирован. А на меня напал неуместный смех — едва подавила его.
1
Так на воровском жаргоне называется европейская часть СССР