Страница 11 из 14
Без четверти одиннадцать я оказался в районе Никитской и еще минут десять потратил, чтобы отыскать место на парковке. В итоге обрел его только на Вспольном переулке и отправился к месту встречи пешком.
Гостиница оказалась из новых, маленькая и уютная. Девушка-портье меня поприветствовала настолько радостно, словно я был ее братом, нашедшимся после многолетней разлуки.
– Я к Вячеславу, – сказал я и сообразил, что даже не знаю его фамилии.
– Вы Павел?
– Да.
– Проходите, пожалуйста, он ждет вас, номер двести третий. Вот сюда, по лестнице на второй этаж.
– Лифта нет? – буркнул я. Меня утомляла подобная заданная и заученная лучезарность.
– К сожалению, нет, – закручинилась рецепционистка. – У нас традиционная гостиница, старый фонд.
– Зря.
Я поднялся по лестнице. Гостиница и впрямь оказалась небольшой – на этаже только шесть номеров. Я подошел к комнате номер двести три – и меня охватило чувство, похожее на дежавю. Потому что дверь номера была приоткрыта.
Я толкнул дверь носком своих мокасин – она распахнулась. Номер оказался люксом или полулюксом – в общем, как говорят отельеры, улучшенный. С порога я видел только дверь в ванную, телевизор на стене и под ним письменный стол.
– Эгей! – негромко окликнул я. – Вячеслав!
Молчание было мне ответом. Наверное, я совершал ошибку – любопытство, как известно, сгубило даже кошку, – но я вошел внутрь. Снова, как позавчера в Марьине, достал из кармана бумажный носовой платок, обернул им руку и захлопнул за собой дверь. Я сделал несколько шагов в глубь комнаты, и передо мной открылось все ее убранство: широкая заправленная постель размера «кинг сайз», две тумбочки с красивыми лампами, а выше – картина полуэротического содержания. Номер дышал солидностью и спокойствием. В таком жить бы да радоваться – но не моему заказчику Вячеславу.
Его больше обрадовать не могло ничто.
Он, одетый в стиле «кэжуэл» – цветастая рубаха, белые брюки, – лежал на полу, частично привалившись спиной к кровати, и во лбу его красовалась маленькая круглая дырочка – пулевое отверстие. Можно было даже не слушать дыхание и не щупать пульс – Вячеслав был совершенно, непоправимо мертв.
Тут в коридоре раздались голоса. Я замер. Две мысли пронеслись у меня в голове. Первая – очевидная: «Моего заказчика убили». И вторая – тоже не бог весть что: «Его убили так, чтоб подставить меня».
В этот момент на письменном столе зазвонил гостиничный телефон. Я вздрогнул. Что-то мешало мне ответить: «Вячеслав подойти не может, потому что он мертв» – хотя это, возможно, было наиболее разумным решением. Равно как и другое, аналогичное: подождать, пока телефон отзвонит, самому набрать номер портье и сказать о страшной находке внутри номера. Телефон смолк, но я к нему не двинулся.
Мне подумалось, что где-то здесь, внутри комнаты, имеется моя расписка в том, что позавчера я получил от хозяина номера кругленькую сумму. Однако искать ее мне сейчас было бы весьма странно. Зато прямо на письменном столе, у стационарного телефона, лежал другой аппарат, мобильный. Не иначе, хозяина номера. Не знаю, зачем – наверное, чтобы хоть отчасти развеять туман вокруг личности Вячеслава и его задания, – я сделал неразумное и непозволительное: взял мобильник и сунул его в карман.
И тут в дверь номера забарабанили – отчетливо, по-хозяйски. Я не стал открывать дверь и не ответил. С момента, как я вошел сюда, меня подгонял не разум и даже не чувства. Скорее инстинкты. Теперь главным из них оказался один: бежать.
Я подошел к окну и распахнул его. Вспрыгнул на подоконник. Никитская подо мною была во все стороны практически пуста, только у мусорного бака копошился аккуратно одетый дворник. Неспешно проплывали машины – все больше недешевые лимузины. Ни на гостиницу, ни на меня в окне никто внимания не обращал.
И тогда я собрался и прыгнул вниз. Удар о тротуар оказался сильнее, чем я рассчитывал, – но я сразу понял, что ничего себе не сломал. Как учили, я упал вперед, на плечо и на бок, перекатился и встал. Бейсболка слетела с моей головы, я поднял ее, отряхнул и надел на голову.
Откуда-то со стороны Манежа раздался вой полицейской сирены. Он приближался.
Я пошел по Никитской в сторону Вспольного, где была припаркована моя машина. Быстро, по-деловому, но ни в коем случае не суетливо и не бегом.
Я понимал, что здорово влип, но пока не мог сообразить, как мне из сложившейся ситуации выпутываться.
Алена Румянцева.
Годом ранее
На следующий день, когда Алена Румянцева вышла с работы с черного хода салона и отправилась в сторону метро, ее встретил давешний знакомый – Андрей.
– Сюрприз, – сказал он и протянул огромный, словно свадебный, торт и безвкусный букет цветов. Но муж Зюзин ей не дарил цветы уже… Да трудно вспомнить, когда в последний раз и дарил.
– Как ты узнал, где я работаю? – удивилась она.
– Птичка в ухо насвистела, – он взял ее под руку – цепко, словно правонарушителя. Повлек к машине. – Поедем, поужинаем.
– Я говорила тебе, я замужем.
– Ничего страшного, муж твой монтирует сегодня сигнализацию в особняке в дальнем Подмосковье. Пока управится, пока потом в Москву вернется…
– Ты меня пугаешь, – искренне сказала она.
– Чем? – хохотнул Андрей.
– Откуда ты все знаешь?
– Я говорю: работа такая.
Он повез ее в ресторан не первой руки, но и не в шалман какой-нибудь. Все было мило, вежливо, вкусно. Обслуга приветствовала Андрея с подобострастием. Он прямо-таки заставил ее выпить два больших коктейля, да и сам налегал на виски, несмотря на то что был за рулем. Последнее обстоятельство, даже в большей степени, чем его всеведение, доказало Алене, что он и впрямь имеет отношение к правоохранительным органам. У них, как известно, свой свояка видит издалека и рука руку моет.
Довольно пьяненькую, он повез ее домой в Марьино. Правой рукой гладил ее бедро, на светофорах целовал в губы и шею. Алене это доставляло сладкую, греховную, но радость. Ничего подобного она так давно не чувствовала с мужем!
Не доезжая до ее дома, он остановил машину в глухом месте на набережной Москвы-реки. Они долго и сладко целовались, но потом Андрей сказал:
– Что мы как подростки американские! Все должно быть красиво. – Перестал приставать и повез к ее дому.
Она пришла раскрасневшаяся, растрепанная, с огромным букетом – а муж ничего и не заметил. Только про цветы спросил. Она, особенно не стараясь, наврала, что клиент подарил, чрезвычайно впечатленный ее работой, – а Зюзин подобным, шитым на живую нитку, враньем легко удовлетворился.
Потом Андрея не было целую неделю, и Румянцева уже начала недоумевать, злиться и спрашивать себя, что с ней не так или что она сделала неправильно. А потом он вдруг возник и не стал ничего объяснять. Это, впрочем, было в его манере: никогда ничего не объяснять, тем более не оправдываться и никогда ни перед кем не извиняться. Редкостная уверенность в себе – но это в нем и привлекало.
В этот раз он был без машины и сказал: «Пойдем в гости к моему другу». Друг, оказалось, живет недалеко, на Сретенке, в хрущевской башне, чудом затесавшейся среди старорежимных особнячков. Квартира друга, однокомнатная, с низкими потолками, была, впрочем, довольно стильно превращена в современную студию с кремовыми стенами, зеркалами и кроватью, заправленной алым покрывалом. Стол был застелен белоснежной скатертью, уставлен яствами и накрыт на двоих. Оставалось только свечи зажечь и «Моет» откупорить.
– А где твой друг? – с ехидцей спросила Алена.
– Он улетел, но обещал вернуться, – усмехнулся Андрей, процитировав старый советский мультик. – Прошу к столу!
Тогда и случилось то, к чему все и шло. Андрей, в отличие от Зюзина, в постели никогда ничего не просил, ее не добивался, и о партнерше ничуть не думал. Брал Алену – уверенно, жестко, нахрапом. Приказывал. А она – подчинялась. И – удивительно, с первого раза, безо всякой притирки – ей не пришлось изображать страстное наслаждение – наоборот, потребовалось сдерживать рвущийся изнутри крик, чтобы не обеспокоить своими звуками других жителей панельной «хрущевки».