Шишкин

Еловый лес. Этюд. 1889-1890 Государственная Третьяковская галерея, Москва

Бурелом (Вологодский лес) был написан в 1888 году. Драматичное действие разворачивается будто на сцене. Поваленные еловые деревья создают сложную картину движения. Вертикали пересекаются косыми линиями. Замшелые выкорчеванные пни, острые сучья, торчащие в строгом ритме, обломанные ветви создают сложную композицию, отмеченную контрастами света и тени. Мрачный задник угрожающе вздымается над лесным хаосом, царящим на высветленной прогалине с болотистым ручьем. Стволы объемны, упруги, скульптурно выразительны. Цвет колеблется от резких контрастов до тончайших тональных переходов. Шишкин показал экспрессивную картину гибели леса, борение жизни и смерти, видимых и скрытых сил природы. Нет сомнения, что художник прибег к прямому изображению, но даже оно вызывает ассоциации, кажется иносказанием. Преодоление единичного изобразительного смысла — свойство любого большого искусства.

Еловый лес. 1892 Государственная Третьяковская галерея, Москва

Бурелом полон экспрессии, заключенной в экспозиции, в рисунке, в светотени, в ритме. Обычно экспрессия Шишкину не свойственна, и здесь она — свидетельство широты его живописно-пластических возможностей.

Несмотря на то, что лес уподоблен поверженному гиганту, художник строго следует натурному впечатлению в обрисовке упругих гладкоствольных елей. Но именно натуральность в обрисовке прочных стволов создает второй план значений, усиливающих сюжет особым смыслом, своего рода подтекстом.

Обычно олицетворение, если оно предусмотрено художником, содержится в структуре изображения. Очевидно, изображение имеет потаенный смысл, если оно вызывает ассоциации. Перемещение и взаимодополнение смыслов происходит в картине Лесное кладбище (1893). Изображен своего рода лесной могильник, захоронение старых, отживших свой век деревьев. Ощущение кладбища возникает помимо замысла автора. Его же прельщает совсем другое — пластическая красота замшелых стволов, заключенных в бугристые объемы. Колорит картины радостный, контрастирующий со смыслом, ассоциацией. Солнечное освещение леса внушает оптимистическое восприятие. Красивое свечение на зеленом покрове опушки говорит об упоении виденным. Пластическая задача привлекала художника не меньше, чем второй план предметных значений. Художник вполне сознательно использует вторые смысловые ряды натуры, чтобы создать впечатляющий образ жизни и смерти природы. Образное обогащение происходит как бы на двух уровнях: на сюжетном, откровенно смысловом, и живописном, облекающем замысел в пластическую одежду, скроенную словно по фигуре смысла, и от этого заставляющем любоваться эстетично пригнанной к нему живописной пластикой.

Сосновый лес. 1889 Частное собрание

Особая образность шишкинского живописания природы сказывается также и в том, что второй план смысловых значений словно проступает через натурное изображение, через специфическую избранность натурного описания. Уже говорилось, что в картине Рожь сосны кажутся торжественными античными колоннами, некими остатками величественных сооружений. Подобное же отношение к дереву — к сосне и ели, как к колонне художник сохранил во многих своих работах: Бурелом, Корабельная роща и других. Изображению дубов соответствует другая интерпретация: они словно антиподы елям и соснам, их отличает эпическая мощь. Мордвиновские дубы — это некие аналоги васнецовским богатырям. Подтекст прочитывается и в этих натурно емких и точных изображениях деревьев, но как бы с иным знаком, с другой эмоциональной и смысловой принадлежностью. В подобных непроизвольных уподоблениях не видится ничего намеренного. Дело в том, что художник как бы выявляет внутреннюю сущность изображенных предметов. Олицетворение, понимаемое как некое сходство природных предметов с человеком, объясняется идентичной животворностью этих двух организмов, производных великой природы. Единородность сущностей человека, дерева, травы, не только сообщает им подобность, но и служит базой для художественного олицетворения, то есть для проявления скрытого смысла предметов.

Многие молодые художники жаждали советов Шишкина. Около него клубилась молодежь, с которой он выезжал на этюды, которую учил рисунку. Среди учеников выделялась Ольга Антоновна Лагода.

В лесу графини Мордвиновой. 1891 Государственная Третьяковская галерея, Москва

События разворачивались стремительно. В 1880 году Шишкин женился на Лагоде, а в июне 1881 года у них родилась дочь Ксения. Через месяц Ольга Лагода умерла. Шишкин, бросивший было пить, опять впал в уныние. Теперь у него на руках остались две дочери, одна из которых находилась в Елабуге у матери художника. Заботы о родившейся малютке взяла на себя сестра Лагоды — Виктория Антоновна. Быт, казалось бы, опять стал налаживаться. В 1885 году Шишкин выехал на лето в Сестрорецк, где написал свои знаменитые дубы.

Лирика

Несмотря на то, что лирика не была стихией Шишкина, он отдал ей дань. Среди работ Шишкина имеется одна, мимо которой обычно проходят исследователи. А она очень «шишкинская», поскольку в ней отчетливо обозначена тема леса, и вместе с тем представляет некое исключение, ибо в ней отложилось вроде бы не свойственное художнику состояние, близкое «унынию» произведений русских художников 1870-х годов. Картина эта называется Первый снег( 1875). Все в ней сыро, мокро, вязко и тоскливо. Все необычно точно по ощущению, даже невольному осязанию изображенных хлябей, тяжелого, обмякшего снега, проступающей воды, не принимаемой землей, серого, сумрачного неба и неверного света, вносящего беспокойство в панораму поздней осени. Кажется, что реализм Шишкина достиг здесь апогея. Он ничего не утрирует, не акцентирует, не преувеличивает. Настроение создается самой унылой естественностью сырого промозглого леса. Натурализм поднялся здесь до своих вершин.

Первый снег. 1885 Киевский музей русского искусства

В 1880-е годы Шишкин создал удивительно тонкие по колориту работы, отличающиеся чувствительным переживанием природы. Одна из них — Перед грозой (1884), другая — Туманное утро (1885). Однако «настроенчество» Шишкина тяготело не к новому лиризму, а к старому, к семидесятым годам. Левитановские пейзажи вызывают массу ассоциаций. Природа в них становится как бы выразителем музыки человеческой души. При посредстве ее состояний человек размышляет о жизни. Шишкин безусловно усилил эмоциональное и лирическое звучание своих пейзажей, но они по преимуществу выражали состояние природы и чувства человека, отзывающегося на это состояние.

Туманное утро. 1875 Нижегородский государственный художественный музей

Туманное утро — редкостное в творчестве Шишкина произведение, казалось бы, не похожее на остальные, на привычную эпичность его полотен. Однако редкостность — впечатление кажущееся. Диапазон шишкинского творчества достаточно широк. Знакомство с многочисленными произведениями это подтверждает. Можно назвать и другие «настроенческие» пейзажи, совсем в духе нового искусства 1880–1890 годов и не менее эмоционально обостренные, такие, как Перед грозой или Дождь в дубовом лесу, и изящные, почти салонные композиции (Сумерки. Заход солнца, 1874; Прогулка в лесу, 1880; Осень, 1892). Однако лирические пейзажи все же оставляют странное впечатление: несмотря на остроэмоциональное ощущение природы, они продолжают быть столь же эпичными, монументальными, как и стержневые работы художника. Кажущийся случайным сюжет, частный мотив неизменно нагружен ощущением значительности. К примеру, предчувствие грозы у Федора Васильева (Перед грозой) сопряжено с изяществом исполнения, верностью и красотой цвета, легкой и чуткой живописью. И это вопреки угрожающему грозовому сюжету. В 1880-е годы уже проявилась тенденция мыслить в живописи цветовыми массами. Подробности рисунка поглощались обобщенным письмом, детали едва обозначались. Такую манеру предпочитали Василий Поленов, Илья Репин, Исаак Левитан, Константин Коровин. У Шишкина подобных поисков нет. Он придерживался старых живописных приемов: создания иллюзии натуральности. С одной стороны, обилие деталей делает картину природы убедительной, с другой — обременяет лишними подробностями. Так, в картине Перед грозой засохшие деревья справа или бурый конский щавель слева ничего не добавляют к общему впечатлению надвигающейся грозы. Зато вода, средний план с лугом, освещенным неверными солнечными лучами, дальний лес и мрачное темно-синее небо написаны выразительным тягучим мазком. Контраст между залитым солнцем лугом и свинцовым набрякшим небом создает впечатление надвигающейся угрозы светлому лику природы. С известной натяжкой пейзаж Шишкина, в отличие от левитановского пейзажа настроения, можно квалифицировать как пейзаж впечатления. В пейзаже, безусловно, выражено концентрированное психологическое состояние человека, испытывающего приближение грозы. В нем необычайно остро отражены онемение природы, замершей перед бурей, тревожная тишина. В этом целостном переживании трудно отдать предпочтение настроению художника или реальному состоянию природы. Это естественно. Произведениям Шишкина, несмотря на некоторое единообразие, свойственно многоголосие.