Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 73



В те времена руководители японской политики находили нужным считаться с мировым общественным мнением и, начиная войну с царской Россией без объявления войны, соблюдали известную осторожность. Это выразилось в том, что они предварительно разорвали дипломатические отношения с Россией. Но чтобы использовать элемент внезапности нападения, они постарались создать у царского правительства впечатление, что войны не будет и разрыв дипломатических отношений представляет собой лишь способ нажима на царское правительство с целью сделать его более уступчивым при решении вопросов, вызывавших тогда споры между этими двумя странами.

6 февраля 1904 г. бывший японский посланник в Петербурге Курино послал царскому правительству ноту, в которой заявлял, что он по поручению своего правительства прекращает переговоры ввиду их бесплодности. Затем в тот же день он направил царскому министру иностранных дел Ламздорфу еще одну ноту, в которой было сказано, что вследствие безрезультатности переговоров он уполномочен разорвать дипломатические сношения с Россией. Вероятно, умышленно в ноте было упомянуто о разрыве дипломатических отношений и об отзыве дипломатических представителей, но ничего не было сказано об отзыве консульских представителей. Имеются сведения, что Курино написал еще личное письмо Ламздорфу, в котором выражал сожаление о том, что вынужден покинуть пределы России, но надеется, что скоро вернется.

Царское правительство пришло к убеждению, что разрыв дипломатических отношений в данном случае не повлечет за собой военных действий со стороны Японии, что это просто маневр, к которому прибегло японское правительство, для того чтобы понудить царское правительство быть более уступчивым, более покладистым в своих отношениях с Японией. Исходя из этого, Ламздорф не нашел ничего лучшего, как послать телеграмму тогдашнему наместнику на Дальнем Востоке адмиралу Алексееву с предупреждением и указанием соблюдать максимальную осторожность и не допускать никаких шагов, которые могли бы быть истолкованы японским правительством как начало военных действий со стороны России.

В это время адмирал Алексеев уже вывел порт-артурскую эскадру в открытое море, полагая, что в открытом море русская эскадра будет находиться в лучшем положении в случае нападения на нее японцев, чем в порту или на рейде вне порта. Получив телеграмму Ламздорфа, Алексеев отдал распоряжение порт-артурской эскадре вернуться назад и стать на рейде, расположив свои корабли один рядом с другим. Для того чтобы лучше и ярче продемонстрировать свои мирные намерения, адмирал Алексеев устроил даже бал для офицеров эскадры и вызвал большинство из них для этого на берег.

Японцы намеревались внезапно атаковать порт-артурскую эскадру, чтобы ее полностью обезвредить и сделать неспособной мешать сколько-нибудь значительно переброскам японских войск с островов в Корею. 6 февраля японские морские силы вышли в открытое море в составе двух эскадр. Одна, самая большая, направилась к Порт-Артуру, а другая, маленькая, — к берегам Кореи. Вместе с тем японское правительство приняло меры к тому, чтобы целиком изолировать Японию от внешнего мира, и запретило посылку каких бы то ни было телеграмм из Японии за границу. Таким образом, царская миссия и ее морской атташе не имели возможности информировать Петербург о выходе японского военно-морского флота в море.

8 февраля японская эскадра, направленная к Корее, встретила два русских военных корабля — крейсер «Варяг» и канонерскую лодку «Кореец» — и в неравном бою, на глазах американских и английских моряков, потопила их. Тогда же основные силы японского военно-морского флота подошли к Порт-Артуру, атаковали стоявшие на рейде корабли порт-артурской эскадры, потопили значительную часть их, а некоторую часть вывели из строя. После этого русская порт-артурская эскадра оказалась небоеспособной и не могла препятствовать перевозке японских войск с островов на континент, что сыграло большую роль во всем ходе русско-японской войны.

Нельзя обойти молчанием исключительное вероломство, к которому в это время призывал германское правительство начальник германского генерального штаба известный генерал Шлиффен, который предлагал воспользоваться трудностями России на Дальнем Востоке, чтобы напасть на нее с запада. Правительство Вильгельма II не пошло на это, потому что считало себя недостаточно подготовленным к этой войне с Россией, которая должна была бы вызвать также войну с Францией и, возможно, с Англией. Германская армия еще не была достаточно хорошо вооружена, а к выполнению программы военно-морского строительства Германия только недавно приступила.

Между прочим в своей книге «Моя борьба» Гитлер высказывает мысль о том, что Шлиффен был тогда прав, а правительство Вильгельма II совершило ошибку. Он считает вполне естественным, чтобы германское правительство, которое толкало царскую Россию на войну с Японией, воспользовалось этой войной для удара по России через ее западную границу, несмотря на заверения в дружбе и прочее. Подлая, низкая политика, предлагавшаяся генералом Шлиффеном, разумеется, была по вкусу Гитлеру, для которого, чем гнуснее политика, чем больше в ней лжи и обмана, тем она привлекательнее.

Большой интерес представляют комментарии Исии относительно обстановки, при которой был заключен Портсмутский мирный договор.

США были против экспансии царской России на Дальнем Востоке. Сила Японии не представлялась США значительной. Позиция президента Теодора Рузвельта имела большое влияние на международные отношения.



Прежде всего Теодор Рузвельт считал, что Тихий океан представляет собой большую важность для США, чем Атлантический океан. В письме 17 июня 1905 г. он писал: «Я думаю, что наша будущая история больше будет определяться нашей позицией на Тихом океане в отношении Китая, чем нашей позицией на Атлантическом океане в отношении Европы».

Исходя из того, что победа России в войне в то время считалась более опасной для США, чем победа Японии, Теодор Рузвельт предпринимал шаги для того, чтобы воспрепятствовать Германии и Франции прийти на помощь царской России.

В письме английскому дипломату Сесилю Спринг-Райсу 24 июля 1905 г. Рузвельт сообщает: «Как только настоящая война разразилась, я уведомил Германию и Францию самым вежливым и скромным образом, что в случае какой-либо комбинации против Японии, которая попытается повторить то, что сделали Россия, Германия и Франция в отношении нее в 1894 г., я решительно приму сторону Японии и сделаю все возможное для того, чтобы ей помочь. Мне, конечно, известно, что ваше правительство будет солидарно со мной, и я считал, что будет лучше, если я не буду совещаться с вашим правительством до достижения моих собственных целей».

Можно категорически утверждать, что с самого начала русско-японской войны симпатии Теодора Рузвельта были на стороне Японии. За четыре недели до японского нападения на Порт-Артур японское правительство имело заверение от американского правительства, что оно будет придерживаться политики строгого и даже благоприятного для Японии нейтралитета.

20 февраля 1904 г., т. е. после начала русско-японской войны (8 февраля 1904 г.), правительство США даже обратилось к державам с нотой, в которой добивалось сотрудничества держав относительно сохранения нейтралитета и целостности Китая.

В этом обращении Корея не упоминалась. Было ясно, что США в лице Теодора Рузвельта не возражали против подчинения Кореи контролю Японии.

В 1905 г., когда Россия терпела в войне с Японией одну военную неудачу за другой, а Япония была сильно истощена, начались разговоры о мире. В феврале 1905 г. Витте установил контакт через того же германского дипломата Эккардштейна с японским посланником в Лондоне Хаяси.

Недовольный ослаблением позиции России в Европе, министр иностранных дел Франции Делькассе 5 апреля 1905 г. сообщил японскому посланнику в Париже, что он, Делькассе, готов принять меры к заключению мира между Японией и Россией. Надо полагать, что делал он это с согласия России.