Дочь

Тео, сверкая веснушками на бледном лице, выкрикнул что-то нечленораздельное и принялся поглощать тосты один за другим, быстро опустошая миску.

Наоми прошла к выходу через кухню. Влажные волосы свисали густыми прядями, закрывая шею. Пока она двигалась к двери, я поспешно затолкала ей в рюкзак сверток с сэндвичами, а потом несколько минут постояла в дверном проходе, глядя ей вслед. Школьный театр находился недалеко, на соседней улице, но Наоми вечно опаздывала. Она перестала бегать по утрам, всю энергию отнимал спектакль. Ни на что другое сил не оставалось.

«Пятнадцатилетняя Мария в исполнении Наоми Малколм выглядит не по годам зрелой». «Завораживающая игра Наоми делает Марию одновременно и невинной, и невероятно сексуальной. Мы присутствуем при рождении новой звезды».

Наверное, стоило переутомиться и немного понервничать ради подобных отзывов на форуме школьного сайта. Ей осталось сыграть еще два спектакля: сегодня и завтра, в пятницу. А потом все опять вернется в прежнее русло.

Дорсет, 2010

Год спустя

Сегодня пятница. Я это знаю, потому что к дому подъехала продавец рыбы, приземистая полная женщина. Это событие застает меня под лестницей, откуда я через мутное стекло входной двери наблюдаю очертания белого автомобиля. Она нажимает кнопку звонка и ждет, чуть покачивая головой и поглядывая на окна. Пусть звонит, сегодня я ее надежд не оправдаю. Это исключено. Ведь, открыв дверь, мне придется улыбаться и произносить слова, на которые нет никаких сил.

Я стою, застыв в нелепой позе, следя за движениями ползущего по руке паучка, затем перевожу взгляд на пыльный ковер. Наконец фургончик с шумом отъезжает.

В этот день мне необходимо быть одной. Переждать, затаившись, пока он кончится. По пятницам рана кровоточит особенно болезненно.

Через некоторое время я захожу в гостиную и беру альбом для рисования, который оставила вчера вечером у камина. Переворачиваю страницу с рисунком ее туфель и на следующей вычерчиваю наплывающие друг на друга серебряные кольца.

Бристоль, 2009

Ночь исчезновения

На кухне я опустилась на колени рядом с открытой медицинской сумкой, сверяя лекарства по списку – сделать это на работе никогда не хватало времени, – и так увлеклась, что не заметила появления Наоми.

Она бы так и ушла, не окликнув меня, если бы не задела мое плечо сумкой. Я вскинула глаза, держа палец на том месте в списке, где значились парацетамол и петидин. Наоми рассеянно глянула вниз, явно занятая своими мыслями. Она уже загримировалась для спектакля, но темные круги под глазами все равно были отчетливо видны. И вообще, она выглядела измученной. Так что сейчас был не самый подходящий момент спрашивать о том, что меня интересовало.

– Скоро все закончится, дорогая, – весело произнесла я. – Сегодня твой предпоследний спектакль.

Из полиэтиленовой сумки выглядывала одежда – возможно, это был ее сценический костюм. На покрытом линолеумом полу виднелись маленькие углубления, оставленные каблуками туфель.

– Завтра мы с папой придем посмотреть на тебя. – Я сидела на корточках и смотрела вверх, вглядываясь в ее лицо. С подведенными черным глазами Наоми казалась старше своих пятнадцати лет. – Очень хочется сравнить премьерный спектакль с последними.

Она посмотрела на меня пустыми глазами и улыбнулась – по-новому, приподняв лишь один угол рта, будто не мне, а своим мыслям.

– Во сколько ты собираешься вернуться? – спросила я, поднимаясь на ноги, так и не закончив проверку лекарств. – Сегодня ведь четверг. Папа обычно забирает тебя по четвергам.

– Я ему уже давным-давно сказала не беспокоиться насчет этого. Мне интереснее пройтись пешком с приятелями. – Она помолчала, затем добавила скучающим тоном: – Сегодня ужин закончится где-то в полночь. Но меня подвезет Шен.

– Почему так поздно? – Помимо воли я повысила голос: она уже сейчас выглядела усталой. – У тебя завтра последний спектакль, и сразу после этого вы пойдете отмечать это событие. Можешь, конечно, поужинать с приятелями, но я жду тебя в половине одиннадцатого.

– Ничего не поздно, – фыркнула она, барабаня пальцами по столу. На свету поблескивало колечко, подаренное школьным приятелем. – Почему я должна уходить раньше остальных?

– Тогда в одиннадцать.

– Я уже не ребенок, – бросила она резким, злым тоном, который меня удивил. Никогда прежде дочка так со мной не разговаривала.

Препираться времени не было. Ей нужно уходить, а мне закончить с лекарствами и начать готовить ужин.

– Ты должна быть дома в половине двенадцатого. И ни секундой позже.

Наоми пожала плечами. Затем, наклонившись к спящему у плиты Берти, нежно погладила его за ушами. Пес чуть пошевелился и пару раз ударил хвостом по полу.

Я тронула ее за руку:

– Он у нас старый, дорогая. А старики любят поспать.

Наоми отдернула руку как ужаленная.

– Все в порядке, успокойся, – продолжала я, вглядываясь в ее напряженное лицо. – В театре у тебя большой успех, не забывай об этом.

В ответ на мое быстрое объятие Наоми отвернулась.

– Остался всего один день.

Мелодично пискнул ее мобильный. Звонила Никита. Дочь отошла поговорить, а я некоторое время стояла, любуясь ее длинными пальцами с милыми маленькими веснушками, заканчивающимися у второй фаланги. Повинуясь невольному импульсу, я быстро приблизилась, взяла ее свободную кисть в свои ладони и поцеловала. Думаю, увлеченная разговором, Наоми этого даже не заметила.

Затем, убрав телефон, она повернулась и взмахнула у двери рукой:

– Пока, мам.

Ближе к полуночи я неожиданно заснула. Где-то около одиннадцати я включила чайник, чтобы согреть воды для грелки в постель Наоми, прилегла на диван и отключилась.

Когда я проснулась, шея у меня затекла, во рту был противный привкус. Я поднялась, одернула джемпер. Потрогала чайник – холодный. Посмотрела на часы и оторопела. Два часа ночи. Значит, она пришла… или нет? У меня защемило сердце. Так поздно она еще никогда не приходила. С полминуты я стояла, пытаясь унять болезненную пульсацию крови в ушах, призывая себя мыслить здраво. Ну конечно, все в порядке. Она вошла в переднюю дверь и поднялась к себе. А я спала тут внизу на кухне и не слышала. Она, наверное, сняла туфли еще на веранде и, зная, что провинилась, на цыпочках прокралась мимо нашей спальни в свою комнату на третьем этаже.

Ожидая, когда вскипит чайник, я потянулась. Грелку в постель ей все же положить стоит. Сделаю это незаметно. Заверну во что-нибудь и суну под бок. Пусть девочка поспит в приятном тепле.

Я медленно поднялась наверх, минуя комнаты мальчиков. Эд неожиданно вскрикнул во сне, заставив меня вздрогнуть. Еще один пролет – и вот ее комната. Войти мне удалось бесшумно, дверь была приоткрыта. В комнате пахло земляничным шампунем и чем-то цитрусовым.

На ощупь я прошла к комоду, вытащила рубашку, чтобы завернуть грелку. Затем осторожно приблизилась к кровати, по пути наступая на разбросанную по полу одежду. Протянула руку приподнять одеяло, но постель была аккуратно застелена.

Я щелкнула выключателем. Беспорядок в комнате был невероятный. И это у Наоми, славившейся своей аккуратностью. Почти все ящики комода выдвинуты, из них высовывались колготки, полотенца и другие вещи. На полу разбросана обувь. На прикроватном столике поверх красного кружевного лифчика брошены тонкие прозрачные трусики. Рядом на стуле черный лифчик с половинной чашечкой. Ни одну из этих вещей я не узнавала. Неужели у нее здесь переодевались подруги? Почему?

На туалетном столике из опрокинутого флакона с тональным кремом натекла небольшая бежевая лужица, в которой валялся тюбик губной помады. На полу я заметила и ее серый школьный пуловер с белой рубашкой.

Покрывало на кровати было слегка смято в том месте, где она сидела, но подушки никто не касался.

Я отошла к окну, оперлась рукой о стену. Этот холод каким-то образом проник в низ живота, но паника не успела разрастись. Через несколько секунд до меня донеслись спасительные звуки: двумя этажами ниже хлопнула входная дверь.