Деньги за путину

— Во повезло! — воскликнул Витек. — Дурак я, не взял свою «Смену». Сейчас бы, может, тоже «Салют» имел.

Корецкий пожал плечами:

— Ну и бригадир, не приведи господь. Жалеет банку икры…

— А что тут особенного? — удивился Анимподист. — Подумаешь, какие-то там три-пять сотен!

Корецкий досадливо крякнул, но продолжать бессмысленный разговор не стал — бесполезно.

Савелий долго не притрагивался к подарку, потом не выдержал, зарядил пленку. Сфотографировались вначале вместе, потом снял каждого в отдельности. И даже Сынка. Потом явился Нноко и сообщил: сегодня вечером уезжают девчата с рыббазы. Савелий чуть не выронил фотоаппарат: а как же Илона? Значит, не хочет даже попрощаться?

Вечером ноги сами понесли его на рыббазу. И долго еще не решался он показаться на пирсе, где собрались отъезжающие. Подошел катер. Высоким хмельным голосом затянула песню Маня. Было грустно глядеть на этих рыбачек. У всех у них был одинокий вид. Савелий пробился сквозь чемоданы и рюкзаки, встал почти вплотную за спиной Илоны. Она, казалось, не спешила и все глядела вдоль берега, где курился еле приметный дымок рыболовецкого стана Шелегеды.

— Илона, — тихо шепнул Савелий.

Она резко обернулась. Широко и удивленно распахнулись ее глаза. Косынка скользнула на плечи, открыв тяжелые волны ореховых волос.

— Ты-ы! — Она на мгновение ткнулась в его плечо. — Ты просто молодчага!

Савелий никак не ожидал увидеть ее такой. Он подготовил себя к тому, чтобы распрощаться как можно беспечнее. Он и на рыббазу-то попал как бы случайно. И потому растерялся.

Сипло прогудел катер. Илона вдруг решительно обхватила его шею одной рукой и сильно почти по-мужски, поцеловала в губы, на короткий миг прижалась к щеке и резко отстранилась.

— Прости меня за все, ладно? Я, кажется, тебя люблю. Нет, не то говорю. Короче, напишу до востребования, — выпалила она одним махом.

— Милая… Я буду ждать. Я ведь тебя сам…

Когда катер отошел от пирса, Савелий вдруг заорал истошным голосом:

— Ило-она! Моя фамилия Водичка. Во-ди-чка.

Из рубки высунулось должностное лицо с рупором:

— Вода? Где вода? — И все на борту посмотрели себе под ноги.

— Это фамилия, фамилия. Илона, ты поняла? — кричал, надрываясь, Савелий.

Она стояла на носу и взмахивала косынкой.

Мрачный мужик не выдержал:

— Чего орешь как резаный? Там же двигателя. «Водичка». Э-эх!.. Чего тут только не насмотришься с этими вербованными!

Савелий еще некоторое время постоял на пирсе, проклиная свою судьбу и фамилию. Потом поплелся вдоль берега, фотоаппарат на длинном ремне болтался у самой земли, иногда задевая за кочки. Но Савелий этого не замечал.

Дни становились все короче, все промозглее. В палатке с вечера засвечивали фонарь, прозванный «племянником солнца». Все понемногу устали друг от друга, подолгу лежали на нарах, разглядывая хлопающий брезентовый потолок. Пропал сон даже у Омельчука, воображение его постоянно уносило к жарким пляжным пескам. Нестерпимо раздражительным стал Корецкий. Почему-то он не мог равнодушно слушать даже сообщения радиодикторов о точном времени. Если, скажем, «Спидола» вещала: «В столице сейчас четыре утра», то он непременно со злобой реагировал: «Да хоть десять!» А когда его подушка ошибочно оказалась на другой постели, что вообще-то было нередко, Корецкий достал авторучку и прямо на середине наволочки крупно вывел свои инициалы.

Один Витек продолжал невозмутимо философствовать на самые неожиданные темы. Однажды он толкнул Савелия в бок.

— А скажи-ка, земеля, как могут терпеть мужья актрис, когда те напропалую целуются с чужими мужиками? Можно сказать, на виду всей Советской страны и даже больше.

— Это искусство. Поцелуй, следовательно, получается не настоящий, — объяснял Савелий, хотя сам не мог представить, чтобы его Илонку даже ради искусства взял бы кто-нибудь да поцеловал.

Витек возмущался:

— Да как не настоящий! Я видел: аж кожа вокруг губ стягивается. Значит, настоящий. Не бревно ведь она…

— А думают они о другом, — не сдавался Савелий. — И поцелуй получается механический.

— Х-м! — недовольно бурчал Витек и отворачивался к стене.

Вдоль берега все чаще стали барражировать лодки рыбинспекции. На невода заглядывали редко, и то — попить чайку, проверить квитанции сданной продукции. Каждый бригадир на период путины одновременно являлся и нештатным рыбинспектором. Однако дошли слухи, что со второй бригады был пойман рыбак, пытавшийся унести ведро икры в город.

— Так и надо дураку? С ведром по берегу? Ха! — Витек от такой наглости даже подскочил на нарах.

— Действительно, куда ему столько? — наивно спросил Савелий.

— Для дела… «Куда»… В прошлую путину один икру припасал для «авторитетных» людей — так он их называл.

— Это как?

— Ну вот, например, руководителю эстрадного оркестра. Ты — икорку, а он тебя обещает научить играть на трубе; мастеру спорта — а тот в бассейн, пожалуйста, в любое время. Или, скажем, художнику, директору кинотеатра…

— Директору кинотеатра — понятно. А зачем художник?

Витек многозначительно поднял указательный палец:

— Рассуждаем так: зима долгая, поселок маленький, заняться вечером нечем. А у меня, говорит, — общество. Галстук на шею, штиблеты в сверточек — и в свет. Встречаюсь с культурными людьми, веду серьезные разговоры. Все руки жмут, мол, пожалуйста, то да се, кофеек с коньячком, покер… Умора!

Анимподист Дьячков в такие вечера замирал над книгой, то и дело бормотал:

— Точно, так и было на самом деле.

— О чем ты, Подя? — спрашивал кто-нибудь.

— Роман Рытхэу. О первом Ревкоме Чукотки. Здорово написано! На самом деле так было. Мне отец рассказывал.

— Прочти.

— Книга на чукотском.

— Переведи.

— Это долго, — и Дьячков своими словами пересказывал иные главы.

Антонишин оглядывал свою курсовую работу, тоже с интересом слушал.

Когда Дьячкову надоедало рассказывать, он говорил:

— Да вы сами почитайте. Книга вначале вышла на русском языке. Называется «Конец вечной мерзлоты».

— А я ее читал, — раздался сверху голос Омельчука. — Ты рассказываешь подробнее.

— Это со слов отца.

— Неужели через пятьдесят лет они сохранились такими же, как и были в момент расстрела? — спросил Савелий.

— Конечно. Ведь они лежали в вечной мерзлоте.

— Пригласи, Подя, к себе в гости. Сфотографировать бы твоего отца.

— Приходи. Мы гостям всегда рады.

— Люди были! — произносил из угла Слава Фиалетов.

Он перешел ночевать в палатку, на катере стало спать холодно. С собой Слава всегда прихватывал инструмент и целыми вечерами возился с какими-то электроприборами.

— Люди были! На Балтике я ходил механиком по гидравлике. А теплоход наш носил имя погибшего в войну капитана. А потом оказалось, что он живой. В плену был, бежал… Но он не знал, что его имя на теплоходе. А потом приехал. Встречали как! Э-эх, уеду я на Балтику.

Витек повесил на стену плакат с дорожными знаками и каждое утро приставал к Савелию, чтобы тот его проэкзаменовал. Сам он закрывал глаза. Экзаменовать принималась вся бригада.

Заканчивалось это обычно свалкой, так как Витек не выдерживал и приоткрывал один глаз — подсматривал. На него набрасывались с подушками, заматывали лицо полотенцем, да еще и связывали по рукам и ногам.

В рамах всегда есть небольшой запас свежих кетин. Для ихтиологов. В ночные дежурства повадился на них Корецкий. Рисковое дело. Сноровка нужна: и чтобы удержаться самому во время болтанки на скользкой доске, и нашарить по плечо в воде самку с икрой. Обычно ее различают по тупому носу, короткой верхней губе. А как на ощупь? Освоил Корецкий и эту премудрость, доступную лишь очень старым и опытным рыбакам. У самок предхвостье обычно несколько удлинено, переход к плавникам мягче, нежнее. Когда подошло очередное дежурство Корецкого, Шелегеда хлопнул его по плечу:

— С сегодняшней ночи будешь работать на меня. Добычу пополам.