Страница 6 из 22
Помолчав некоторое время, Палий добавил:
– Чует мое сердце: Мазепа скоро с королем снюхается. Вот мы должны про то досконально знать. Мазепина шляхетская душа не даст ему до конца разорвать с королем.
Не любит гетман простого казака. Сейчас Мазепа заодно с Голицыным – одного поля ягоды. За Голицыным Софья стоит. Но кажется мне, не прочно ее правление. Подрастают царевичи, кто-то из них скинет с трона Софью. Ну, довольно, завтра про все уговоримся точнее. Спите.
Проснулись, едва начало всходить солнце. Пока казаки чистили и седлали лошадей, Федосья готовила завтрак. Палий взял ведро, пошел к колодцу умываться.
– Сынок, ты бы помог Семену Филипповичу! – крикнула мать Семашке.
Тот захватил дубовый ковш и пошел к колодцу.
– А ну-ка, плесни для начала на эту дурную голову, – пошутил Палий.
Семашко подал вышитый рушник, и Палий долго растирал сильное мускулистое тело. Парень несколько раз порывался что-то сказать, но не осмеливался. И вдруг, оглядевшись, одним духом выпалил:
– Семен Филиппович, возьмите меня с собой!
– Тебя? – рушник повис в разведенных руках полковника.
Он хотел еще что-то сказать, но к колодцу подошли Самусь и Искра, тоже освежиться водой.
– Плесни им водицы. Я спрошу их мнение о твоей просьбе.
– Какая просьба? – спросил Самусь.
– Парень просится с нами.
– А на кого он мать покинет?
– Она и без меня дома управится, а не возьмете, я все равно на Сечь убегу.
Палий видел – парень не шутит.
– Погоди, я поговорю с матерью.
Федосья не раз замечала, что парень томится, и может тайно уехать от нее, поэтому, поколебавшись немного, согласилась отпустить его с Палием. С ним парню не так страшно.
– Танцуй! – Палий шлепнул Семашко ладонью по плечу. – Теперь ты настоящий казачина. Поначалу будешь у меня джурой (денщиком), а то уставать я что-то стал, старею. Готовься в дорогу, а там дело покажет.
Парень от радости ног под собой не чуял, вынес из каморы отцовское оружие, стал примерять. Потом побежал к конюшне, перевернул по дороге ведро с водой под общий смех казаков.
За завтраком Федосья не сводила глаз с сына. А он нетерпеливо ждал отъезда и почти ничего не ел. Ему было и радостно, ибо он становился настоящим казаком, и вместе с тем больно, что приходится покидать мать.
– Ты чего не ешь? Рад, что меня бросаешь? Вот так, вынянчишь детей, а они потом забывают, что и мать есть на свете, – Федосья вытерла краем платка глаза.
У Семашки сжалось сердце, ему хотелось кинуться к матери, обнять, приголубить, успокоить ее, но он постеснялся казаков.
– Кушай, Семашко, кушай, – приговаривал приглашенный к столу сотник, – теперь, видать, не скоро попробуем вареников со сметаной.
Казаки выехали со двора, когда солнечные лучи всеми красками весело заиграли на каплях недавнего дождя, что густо усыпали траву и листья деревьев.
Во дворе остались Палий, Федосья и Семашко.
– Жди, Федосья, скоро вернемся, – сказал Палий и взял ее за руку. – За сына не тревожься, и о том, что я говорил, не забывай.
Федосья грустно улыбнулась.
– Буду ждать, Семен. Обоих буду ждать.
– Пора! – Палий крепко, может, крепче, чем сам ожидал, поцеловал Федосью, потом мать попрощалась с сыном.
Палий и Семашко вскочили в седла, пошли размашистою рысью догонять отряд.
– Дай вам Бог счастья на вашем пути, – прошептала Федосья, глядя вслед всадникам.
Дальше отряд продвигался умеренно. Палий и Самусь поотстали. Полковник давал своему другу последние советы.
Самусь слушал Палия внимательно, изредка кивал головой. Их связывала долголетняя дружба, скрепленная совместной борьбой, общими стремлениями. И хотя польский король назначил Самуся наказным гетманом Правобережья, последний издавна привык полагаться на Палия, на его ум и опыт. Никогда чувство зависти не закрадывалось в сердце Самуся – он любил Палия любовью старшего брата.
– Скоро развилка, и мы расстанемся с тобой. Искра поедет дальше со мной, от Фастова поедет один до Киева, – говорил Палий. – До Фастова осталось недалеко. Ты только, когда снова в Варшаву поедешь, пусть все казаки получше оденутся, иначе паны с тобой и разговаривать не захотят – ты же знаешь этих гонористых. Может, где придется и гаманцом (кошельком) побренчать – не жалей денег. Делай все разумно, не торопись. Недаром говорят: «Поспешишь – людей насмешишь». Разнюхай все хорошо, однако, долго не задерживайся. Вот и развилка: дорога прямо на Фастов, на юг – на Богуслав, тут и попрощаемся, – сказал Палий и, трижды расцеловавшись с Самусем, с Искрой поехал дальше.
Самусь еще раз крепко пожал Палию руку, дал коню шпоры и с отрядом круто свернул на юг, на Богуслав.
XII
Канцелярия Богуславского полка располагалась на заросянской стороне. В этом здании, помимо старшины полка, размещались сотник и есаул богуславской сотни. Богуславский полк состоял из нескольких сотен: одна из них располагалась в Медвине, другая в Стеблево.
Богуславский полк был восстановлен в 1685-ом году Самусем. Самусь и был его полковником.
Самусь переходил в Богуслав не один, с ним переходила из Винницы больше половины сотни казаков. Часть их Самусь разместил в Богуславе, а часть в Медвине и Стеблево. Приехавшие еще пока жили в шатрах, но, получив участки земли, строили хаты. Обустроившись на новом месте, Самусь выехал в Медвин. С ним поехал хорунжий полка и его личная охрана.
До Медвина от Богуслава более 25 верст. Самусь не был в Медвине с тех пор, как его оттуда увезли родители в Переяславль.
Кони шли тихо, хорунжий молчал, о чем-то думал. Вспоминал о Медвине и Самусь.
Он помнил, как 21-го октября 1664-го года домой не появился отец. Польская шляхта во главе с Чернецким и гетманом Тетерею обложили в Медвине казаков и войска русского воеводы Косачева, лубенского полковника Григория Гамалии и полковника прилуцкого полка Лазаря Горленко, которые направлялись в Умань. В течение месяца длились бои с переменным успехом. Потеряв под Медвином большое число войска убитыми и пленными, польские отряды отступили. Среди казаков был до последнего дня его отец. В конце ноября его раненого привезли домой казаки.
После Андрусовского перемирия 1667-го года Медвин снова отошел к Польше. Чаще стали нападать на Правобережную Украину, в том числе и на Медвин, крымские татары. Так как в 1670-ом году семья Ивана Головко переехала на левый берег Днепра, то Самусь только слышал от приезжих казаков в Переяславле, что в 1674-ом году московские войска и казацкие полки во главе с гетманом Левобережной Украины Иваном Самойловичем разбили под Медвином сердюков гетмана Правобережной Украины Петра Дорошенко и татар.
Медвинцы отворили ворота казацкому войску во главе с И. Самойловичем в декабре 1674-го года и объявили себя подданными России.
Однако по вечному миру за Россией оставалась только Левобережная Украина, а на правом берегу – Киев, русские войска вынуждены были уйти из Медвина. Медвин остался за Польшей.
Структура и управление Медвинской полковой сотни были по образцу, сложившемся при Великом Богдане Хмельницком. Казаки имели лошадей, ружья, копья, пистоли и сабли. Оружие получали из Швеции, Польши, Турции. Служащие казаки получали жалованье и одежду, в походах – продовольствие и фураж для лошадей. Одежда их была простой – рубаха, шаровары, юфтевые сапоги, пояс, кафтан, верхняя одежда – свита, шапка из овечьего меха с суконным верхом.
Жили медвинские казаки по околицам, по хатам, называемым куренями. Курени управлялись куренными атаманами. Десять куреней составляли сотню. Был сотенный атаман. В сотне знамена и войсковые значки хранил хорунжий, наблюдавший за военной службой. Медвинские казаки подбривали волосы на голове чуть выше ушей, подстригали их в кружок, носили огромные усы, служившие знаком казачества.
В походах предусматривалось кормить казаков пшенной кашей с толчеными сухарями. Сотник выбирался пожизненно. Казаки владели переходящей по наследству землей, имели право винокурения и продажи вина, меда, право торговли. Имели свой суд, закон, судей. Только суд мог исключить казака из своего сословия.