Страница 12 из 22
XXVI
Татары ехали быстро, сменяя загнанных коней. Пестрые знамена растянулись на много верст. Орда сперва шла массой, потом расползлась во все стороны. Всадники словно и не придерживались порядка, однако, начальник мог в любой момент повернуть свой отряд в нужном направлении.
Палий знал, что стоит лишь переправиться через Кодым, и он уйдет от преследователей. Надо только торопиться к переправе.
И он гнал, не останавливаясь. Наконец, усталые лошади натянули поводья, почуяв воду.
XXVII
В 1697-ом году во время бывшего в Польше бескоролевия по кончине короля Яна Собеского, сотник Палиева полка Цвиль со своими казаками напал на кантурового судью Сурина, ездившего для исполнения своей судебной обязанности в село Калиновку. Казаки, встретивши его на дороге, закричали: «Бийте ляхов, бийте! Нехай не ездять на суды, тут наш казацкий суд!». С такими словами казаки выбросили из рыдвана Сурина, отстегав плетьми и намазав синяками и ссадины «пластырем», от которого приходилось затыкать нос, усадили снова в рыдван, обрезали вожжи и под веселый хохот казаков погнали лошадей. Даже сотник не мог удержаться от смеха, когда перепуганный Сурин, пытаясь остановить лошадей, стал хватать их за хвосты, а те еще сильнее понесли рыдван по кочкам. В конце концов, рыдван перевернулся, лошади поволокли его дальше, а судья вскочил на ноги и, что было духу, побежал следом за ним.
XXVIII
При короле Августе II, тотчас после примирения с Турцией, в 1699-ом году в Польше собран был примирительный сейм, названный так потому, что был созван с целью утвердить мирный договор с Турцией. На этом сейме было постановлено распустить войско и уничтожить казачество, так как восстановление его при покойном короле было предпринято только с временной целью ввиду войны с турками. Палий владел Фастовом с королевского дозволения, но теперь Речь Посполитая в его услугах уже не нуждалась, и опасно было держать в соседстве этого холопа, который не только никогда не слушал гетманских ордонансов, но и захватил имения разных панов вблизи Фастова, обратив их в поместья своим казакам, так что разве только самые великие паны могли брать какие-нибудь доходы со своих местностей. В подтверждение этому известию можно указать на многие в 1699-ом году жалобы владельцев на то, что по причине подстрекания казаками посполитов, владельцы не получали со своих местностей никаких доходов.
XXIX
Наступила зима, тихая, без метелей и больших морозов. Жизнь в Фастове проходила размеренно, спокойно.
Свой полк Палий расквартировал на зиму в Иваньковской волости в Мотовиловке, Поволочной и Котельной, в панских поместьях. Часть полка кормилась из «медовой дани», как называли ее сами крестьяне, охотно привозившие съестные припасы на содержание полка. Полковая рада обложила всех окрестных панов податью. Палий заставил платить даже панов, удравших на Волынь. Он задерживал их обозы, забирал товары, а панам посылал нечто вроде расписок – на право возврата товаров в случае выплаты панами подати.
К региментарию Дружкевичу потянулась шляхта с бесчисленными жалобами. Разгневанный Дружкевич не раз писал королю.
Зимой в Фастове несколько дней гостил минский воевода Завиша. Его принимали с почетом и уважением. В этом отношении у Палия были свои планы. Он все еще побаивался, что поляки могут объявить посполитное решение (ополчение) и послать против него, поэтому, неплохо было иметь в сейме хотя бы несколько голосов в свою пользу. С этой целью он переписывался с литовским гетманом Сапегой – тот имел влияние на короля – и крупным магнатом Франтишеком Замойским. Эти были убеждены в верности Палия и во всем винили задиристую мелкую шляхту, которая, дескать, сама восстанавливает против себя этого доброжелательного, хорошего полковника.
Зима подходила к концу. Чувствуя близкую гибель, она злилась, и в весенние месяцы над землей еще свистели метели. Ветры швыряли в окно снег, наметали у тынов сугробы. Но, в конце концов, метели выбились из сил и умчались на север.
Дружкевич лютовал. Он злобно поглядывал на улицу, проклинал метели, ожидая весны. О! У региментария был определенный план. Нужны только терпение и спокойствие. Пусть нескоро, но он все же дождется.
И дождался.
XXX
Едва на холмах зачернела земля, как Палий пошел в поход на татар. На этот раз с Лубенским, Полтавским и двумя охотными полками.
Возвращались из похода через два месяца. Каждый вел на поводу одного, а то и двух коней с полными тороками: в степях разбили Буджацкую орду, ходили под сильную крепость Кизикермень, сожгли ее, и только дожди помешали пойти на Бендеры. Войско устало, к тому же много казаков погибло в битве с буджаками.
За полками ехали освобожденные из татарского плена невольники. Здесь были не только украинцы, но и русские, белорусы, поляки, грузины, черкесы. Некоторые возвращались с женами и детьми.
Как-то вечером, проходя по их табору, Палий подошел к одному из костров, чтобы раскурить погасшую люльку. На ковре сидела татарка с двумя детьми. Палий положил в люльку тлеющий уголек и хотел, было, уходить, но заметил невдалеке мужчину. Он сидел лицом на восток, молитвенно подняв руки.
«Это не татарин», – подумал Палий, и тихонько кашлянул. Мужчина повернул голову и застыл в испуге. Полковник сделал к нему несколько шагов, окинул его внимательным взглядом.
– Ты кто будешь? – негромко спросил он.
Татарка с детьми испуганно отползла в сторону, завесилась попоной, хотя Палий не обращал на нее никакого внимания.
– Ты кто будешь? – повторил он свой вопрос.
– Я? Не знаю. Казак.
– Казак?
Палий властно распахнул одежду на груди мужчины. Да, креста на шее не было.
– Долго у татар пробыл?
– Шестнадцать лет.
– На Украину хочешь? Правду говори. Смотри мне в глаза.
– Хочу, давно в мыслях держу. – Человек упал на колени. – Пан полковник, не губите.
– Врешь, не хочешь ты на Украину, избасурманился. Да и жилось тебе, видать, там неплохо. Вишь, чекмель на тебе какой дорогой, верно, заморский.
Полковник прошел мимо человека, а тот продолжал стоять на коленях с поднятыми вверх, словно для намаза, руками. Палий вышел в степь и бродил там до тех пор, пока вечерний сумрак не упал на землю. На сердце было тяжело.
Утром, прежде чем выступить, он приказал собрать всех освобожденных. Никто из них не знал, зачем их собрали вместе, что они должны делать. С разных сторон в толпе слышались тревожные голоса, плач. Когда Палий подошел, толпа притихла. Только изредка какая-нибудь женщина шепотом успокаивала ребенка.
– Так вот, – начал Палий, – не знаю, как вас и называть. Единоверцы? Так нет же. Общество, громада – тоже не так. Пусть будет просто: люди. Хочу я вам слово молвить. Знаю, многие из вас долго жили среди татар, породнились с ними, кровь свою смешали, веру сменили. Землей родной они считают уже не Украину или, скажем, Кавказ, а Татарию. И думают, если с нами не пойдут, так мы их всех порубаем. Не собираюсь я вас силой вести в свои земли, силою святые кресты на шеи надевать. Кто хочет, идите обратно, никто вам ничего плохого чинить не будет. Харчей на дорогу дадим.
Несколько последних фраз Палий повторил по-татарски.
Толпа по-прежнему молчала.
– Ну, чего же вы молчите? Я от имени всех казаков обещаю, что никто вас не тронет. Кто хочет вернуться, отходите в сторону, вот сюда, к балке. Только быстрее, не задерживайте нас.
Из первого ряда вышла татарка с ребенком на руках и отошла в сторону.
– Куда ты, подожди, – кинулся, было, за ней тонкоусый красивый грузин, видимо, ее муж, но сразу остановился, потянув к ней руки. – Ты же говорила, ко мне, на Кавказ.
Татарка даже не оглянулась.
– Ну, что ж, иди и ты, – сказал по-татарски Палий.
Грузин отрицательно покачал головой и вернулся в толпу.