Страница 68 из 69
остановитесь вы хоть на минутку. Постойте с
нами.
Слова эти относились к энергичному до
суетливости Приезжеву, который вечно куда-то
торопился.
- Извините, господа, некогда. Сразу столько
дел навалилось, - ответил тот. - Всегда знал, что
должность
заведующего
тотализатором
хлопотная, но не думал, что настолько.
- Позвольте, а где наш Ляйхенфауст? -
удивился Стахович.
395
- Вы ещё не знаете? Умер Фёдор Иванович.
- Как умер? - опешил Сонцов. - Мы с ним
вчера виделись. Он мне о новых своих задумках
рассказывал.
- Часа полтора назад из жандармского нам
сообщили. Оказывается, его племянник с
социалистами в Германии спутался. Вот Фёдора
Ивановича и пригласили показания дать.
Переволновался, конечно. А сердце у него
больное было... Большая потеря. Настоящий
талант, поразительная скромность и кристальная
честность в одном человеке в наше время
соседствует так редко.
Почтенные
коннозаводчики
дружно
закивали. По их мнению, найти достойную замену
Фридриху-Иоганну Ляйхенфаусту будет очень
трудно.
Настенные часы пробили полночь. Сергей
отодвинул в сторону свой отчёт о закрытии
бегового сезона:
- Не нравится мне всё это.
- Давай сюда. Подправлю, - предложил
Алексей.
-
Да я не об отчёте. Мошенник,
работорговец, убийца...
- Последнее не доказано.
- Хорошо. Соучастник убийства, хозяин
нескольких притонов на Хитровке... А в памяти
396
людей останется добропорядочным человеком.
Как же так?
- Тут, друг мой, особый случай. Везучим
человеком был Фёдор Иванович. Удача от него
даже после смерти не отвернулась. Многие
оказались заинтересованы в молчании.
- Ты о жандармах?
Вечером Скандраков и Середа лично
заходили
в
редакцию.
Сославшись
на
соображения секретности, попросили историю с
билетами Дюнкеля огласке не предавать.
Намекнули на какие-то указания из Петербурга.
- Не только о них. В первую очередь, о нас
самих.
- О нас?!
- Вот именно! Представь, напишу я о том
как «дядя Фриц», под носом у беговой
администрации, два месяца удачливых игроков
«гамбургскими блинами» кормил. Любая газета
такой фельетон с руками оторвёт, экстренный
выпуск «Московского листка» обеспечен. По
всему городу разговор пойдёт, какие жулики на
ипподроме сидят, как они игроков обирают.
Играть люди, само собой, не перестанут. Только
они к букмекерам пойдут, у них, дескать, всё по-
честному... Городская дума порадуется, сочинит
очередную петицию генерал-губернатору о
необходимости закрытия тотализатора, как
рассадника преступности... Дальше продолжать?
397
- Не надо. Сам понимаю, что без
тотализатора Московское беговое общество
можно закрывать. А без него плохо придётся
всему нашему рысистому коннозаводству.
- Да и нам с тобой тоже. Подсчитал я на
досуге, что за пять месяцев журнал получил за
объявления две с половиной тысячи рублей. Из
них полторы тысячи за объявления о бегах...
Малинин принялся за отчёт.
- Пожалуй, следует дописать: «Не смотря на
скоропостижную
смерть
заведующего,
тотализатор в этот день работал без сбоев».
Одобряешь?
Лавровский не ответил.
- Лёша, ты часом не спишь?
- Извини, отвлёкся.
- О чём задумался?
- Понимаешь, у меня сегодня свидание с
барышней, а денег ни копейки.
- Так возьми из редакционной кассы.
- Мы же договаривались, на свои расходы
до конца года оттуда не брать.
- Верно, был такой уговор. Но тут, Лёша,
действительно, особый случай.
От автора
(вместо эпилога)
А теперь, как всегда, немного из будущего
наших героев.
398
Листая
русские
газеты
80-х
годов
позапрошлого века, убеждаешься, что подделка
государственных кредитных билетов была весьма
распространённым преступным промыслом. Часто
встречаются заметки об арестах и предании суду
«блинников».
Но процесса по делу о ввозе в Россию
фальшивых денег и других преступлениях шайки
Феди Счетовода не было. Сам он умер. Его
племянник Артур Виндрик отбывал наказание в
каторжной тюрьме по приговору берлинского
суда. Арон Гольдфарб, когда запахло жаренным,
даже не закончив своей «золотой жатвы»,
поспешил перебраться из Гамбурга за океан.
Германских подданных Адольфа и Карла Краузе,
без объяснения причин, выслали за пределы
Российской империи. Оказалось, что судить
некого.
Граф
Толстой,
хоть
и
возглавлял
министерство внутренних дел, но и дел
иностранных не чурался. Не одобрял он
происходивших в эти годы крутых изменений во
внешнеполитическом курсе нашей страны -
разрыва традиционного союза с Германской
империей
и
сближения
с
Французской
республикой. Чувствовал видимо, что рано или
поздно, втянут новые «друзья» Россию в большую
европейскую войну. Разумеется, Александру III
он своего мнения не высказывал. Себе дороже.
Однако собственными руками углублять пропасть
399
в отношениях с недавним союзником не
собирался.
Публичный
скандал
вокруг
германских подданных, один их которых являлся
сотрудником консульства в Москве, был ему не
нужен. Поэтому, всю историю с билетами
Дюнкеля предали забвению.
Начальник
охранного
отделения
Скандраков
и
начальник
губернского
жандармского управления Середа остались на
своих местах. В ближайшие годы каких-либо
изменений
в
руководстве
московскими
подразделениями
секретной
полиции
не
произошло. Судя по всему, министр действиями
своих подчиненных остался доволен.
Хозяин «Каторги» Иван Кулаков не упустил
момент, когда на Хитровке после неожиданной
смерти Феди Счетовода и высылки Адьки
Бешеного,
начался
очередной
передел
собственности. Он скупил ряд домов между
Хитровской
площадью
и
Свиньинским
переулком.
Так
и
возникла
знаменитая
«Кулаковка»
в
которую,
по
словам
современников, даже днём ходить опасно, отчего
полиция туда и не заглядывает. В мрачных
подземных коридорах и переходах «Кулаковки»
мы, вместе с Алексеем Лавровским и Сергеем
Малининым, ещё побываем.
Да, чуть не забыл о Ворчунье, той самой
серой кобыле, из-за которой наши главные герои
остались без денег. Прав оказался опытный
400
коннозаводчик Стахович, когда сказал, что это
лошадь высокого класса. В январе 1884 года в
Москве
Ворчунья
установила
новый
всероссийский рекорд для кобыл четырёхлетнего
возраста в беге на три версты по ледяной дорожке.
А меньше чем через месяц выиграла в Петербурге
престижный «Семёновский приз».
Вот, пожалуй, и всё. Спокойно можно
браться за новую повесть. Но вначале следует
поблагодарить
людей,
оказывавших
мне
огромную помощь в работе над этой и
предыдущими книгами. Прежде всего, мою жену
Наталию Прилепскую - первого читателя,
критика, художественного редактора и... цензора.
Когда я порой увлекался ненормативной
лексикой, она заявляла: «А это я набирать не
стану». И никакие уверения, что это и не мат