Союз нерушимый...

Искомый человек принадлежал к четвёртому типу торговцев — тех, что уже не испытывали потребности в каких-либо вывесках. Он жил и работал в тесной развалюхе, одна из стен которой представляла собой старый рекламный щит с выцветшим до неузнаваемости рисунком.

Я трижды постучал кулаком в добротную стальную дверь, вытащенную, видимо, из какого-то жилого дома.

— Откг'ыто! — послышался картавящий голос. — Входите!

Внутри было темно. На самодельных деревянных стеллажах громоздились старые системные блоки, мотки изоленты, инструменты и ещё целая куча неузнанного мной электронного барахла. Под ногами загремела какая-то деталь.

— Остог'ожнее, не пег'еломайте ноги. Чем могу быть полезен, молодой человек?

Я не сразу увидел за стойкой хозяина заведения — старого мужичка с огромным носом, который так и тянуло назвать шнобелем, и грустными глазами, выражавшими всю мировую скорбь. Хозяин был почти полностью лыс, лишь на боках и затылке ещё курчавились пожелтевшие волосы.

— Извините… — я прошёл внутрь, внимательно глядя под ноги, чтобы снова не наступить на что-нибудь. — Вы Моисей?

— А кто спг'ашивает? — прищурил глаз владелец лавочки.

— Выгодный клиент, — уклончиво ответил я и, похоже, собеседника это устроило.

— Тогда Моисей пег'ед вами собственной пег'соной. Что я могу для вас сделать?

— У меня есть друг. Он воевал, — я вызвал в памяти досье пьянчуги, доставленного вчера в отдел.

— Ага, — кивнул Моисей. Ничего не выдавало напряжения, но я всей кожей ощутил, как он подобрался.

— После войны он работал на людей, которых я представляю. Мы сумели активировать его комплект имплантатов, но теперь возникли некоторые затруднения. И нам нужно отключить их обратно.

— Так за чем же дело стало? — спросил хозяин, как ни в чём ни бывало, но я чувствовал: что-то пошло не так. Впрочем, возможно у меня просто паранойя разыгралась — Если кто-то у вас смог включить, так пусть и отключит.

Чутьё подсказывало, что я на верном пути.

— Сейчас у нас нет, так сказать, прямого доступа к голове нашего человека. Нам нужно сделать это удалённо. И я пришёл просить вас об этом.

— А с чего вы взяли, что это вообще возможно? — с каждым словом прищур становился всё уже и уже. Это даже начинало забавлять, и я попробовал представить, сколько ещё нужно задать вопросов для того, чтобы хозяин полностью закрыл глаз.

— Я не знаю, возможно ли это, — пожал я плечами. — И поэтому пришёл именно к вам. Мне порекомендовали вас как хорошего специалиста. Вы сможете что-нибудь сделать?

Моисей расслабился — я понял это по исчезнувшему прищуру. Попался.

— Это пг'авильно, шо меня вам посоветовали. А кто, говог'ите, дал вам г'екомендацию?

— Я не хотел бы разглашать эту информацию, — снова уклонение от неудобного вопроса.

Хозяин кивнул, показав на миг свою розовую, как у младенца, лысину.

— Г'езонно, понимаю… Что ж. Но ви должны понимать, шо услуга такого г'ода обойдётся недёшево.

— Разумеется, — я позволил себе полуулыбку. — Сколько вы хотите?

— О-о-о, — Моисей сделал вид, что разочарован. — Молодой человек! Нет-нет, ви ничего не говог'или, а я не слышал вашего непг'офесионализма! Кому нужны деньги в Стг'ане Советов?

— Ах да… Простите. Перефразирую — чего вы хотите?

— Знаете… — задумался хозяин. — Я уже стаг'. И мне давно пог'а было бы остепениться, но всё никак не собег'усь. Мне нужна кваг'тиг'ка. Двушка поближе к центг'у. И с польской мягкой мебелью! — торопливо добавил он, видя, что я собираюсь возразить.

— Могу предложить вам только комнату в дезактивированном доме. Без мебели.

Начался торг. Даже не так — торжище.

Несколько раз я делал оскорблённый вид и собирался уходить, но Моисей неизменно меня останавливал. Несколько раз сам хозяин говорил мне немедленно покинуть его мастерскую, но позже сменял гнев на милость. Это было очень интересно, весело и познавательно, под конец мы уже бились исключительно из спортивного интереса — кто кого. И к моему стыду, последнее слово осталось всё-таки за хозяином.

Мы сошлись на однокомнатной с мебельным гарнитуром. Румынским.

— Яшенька! — крикнул Моисей куда-то вглубь мастерской. — Ехай сюда, золотой, тут есть дело.

Послышалось жужжание небольшого электродвигателя, и вскоре я увидел, кого звал хозяин.

В инвалидном кресле полубоком сидел скрюченный ребёнок лет шести. Он был невыносимо, концлагерно худ. Но не это заставило меня внутренне содрогнуться, а то, что мальчик был прикован к креслу во всех смыслах: из каждого его сустава торчал длинный провод, уходивший в какую-то странную конструкцию за его коляской. Из головы, посреди взлохмаченной копны чёрных волос, тоже торчал какой-то длинный хромированный штырь.

А ещё мальчик был совершенно слеп — белые-белые глаза, без малейшего признака радужки или зрачка.

— Что такое, дядя Моисей? — тихим голосом спросил он, въезжая, и тут же остановился. Он «смотрел» прямо на меня с видом не менее ошарашенным, чем, должно быть, был у меня сейчас. — Ой! Это ты! Я давно хотел сказать тебе спасибо!

— За что? — в горле внезапно пересохло, а в душе заворочался какой-то иррациональный страх.

— За то, что спас всех нас.

«Что? Чертовщина какая-то».

— Но я же никого не спасал, — сказал я, косясь на Моисея, который упорно прятал взгляд.

— А… Извини, — мальчик улыбнулся. Его зубы оказались неожиданно белыми и здоровыми. — Я постоянно путаю. Что нужно, дядя? — к счастью, он перевёл взгляд на Моисея.

— Этот молодой человек хочет, чтобы ты дезактивиг'овал имплантат у одного человека.

— Что за имплантат? — деловито поинтересовался ребёнок.

— «Зайцев-79-У». Серийный номер… — я назвал длинный ряд цифр, чувствуя себя полным идиотом. Мальчик всё это время «смотрел» на меня пустыми глазами и не делал никаких попыток его записать.

— Но он ведь уже отключен, — округлил пустые белые глаза Яша, когда я закончил.

— Что? — даже не пришлось включать актёрское мастерство и изображать удивление. Малец просто не мог сам догадаться.

— Он отключен! — уверенно повторил мальчик. — Могу его включить. Хотите?

— Что, так просто? — я изобразил «улыбку номер шесть» — недоверчивую. — Этого не могло быть никак. Ты не мог так быстро взломать его чип.

— Я и не ломал его, — мальчик едва заметно дёрнул плечами, наверное, это означало пожатие ими. — Это как… Я просто спросил у него. Попытался найти. Но он был тёмный. Серый весь. Как будто мёртвый. Значит, давно уже, — непонятно закончил он фразу.

— Так. Ладно, — я взял себя в руки. Нельзя позволять сбить себя с толку. Да, это не цыгане, но, тем не менее, я был уверен, что попался на какой-то психологический трюк. — А ко мне можешь подключиться?

«Да!» — раздался неожиданно громкий детский голос в моей голове. Я рефлекторно отскочил, закрывая ладонями уши.

«Вот видишь. Я знаю. Он отключен».

— Тебе не о чем волноваться, — сказал ребёнок вслух.

— Хорошо, Яшенька, — несколько натянуто улыбнулся Моисей. — Езжай в свою комнату, побудь там, пока мы с товарищем побеседуем…

— Ладно. Только не бери с него ничего. Не будет добра с этого.

Взгляд хозяина ткнул меня, словно в голову вонзили вязальную спицу.

— Как он смог это сделать? — я был шокирован. — Что это… Что это вообще такое было?

— Яшенька… — хозяин замялся. — Уникум. Дитя Горбушки, — грустно усмехнулся Моисей, куда-то сразу же задевав акцент. — Родился тут, на пепелище. Мутант. Овощ. Ходить не мог, говорить не мог, ничего не мог. Даже дышать. В больнице сказали, что он не жилец, поэтому мы здесь собирали для него железки всем миром, и вот… собрали. Он теперь живёт больше в Сети, чем тут. Поэтому и может очень много. Так! — Моисей встрепенулся, к нему тут же вернулся деловой тон. — Думаю, нам больше не о чем говог'ить. Если уж Яшенька сказал, бог с ней, с мебелью. Всего добг'ого.

— Да… До свидания, — пробормотал я и, повернувшись, покинул мастерскую.