Страница 11 из 12
И когда поел и квасу попил, говорить не спешил: покачался в качалке медвежьей, приёмник покрутил, последние лесные новости послушал. А Медведь всё торопил его:
— Ну?.. Ну говори же скорее, умаял ты меня.
Поковырял Заяц в зубах для важности зубочисткой,
сказал:
— Ну что ж, теперь я могу тебе, Иваныч, и открыть
мою тайну. Всю жизнь мне мечталось побывать в гостях у тебя. И чтобы ты сам меня пригласил. Посидеть за твоим столом, в качалке твоей покачаться, послушать приёмник твой. Это и было моей тайной.
— И только-то?!
— Только. Другой у меня тайны, Иваныч, нет и никогда не было. Сбылась мечта моя: побыл я в гостях у тебя. На всю жизнь мне хватит рассказывать об этом... А теперь разреши мне домой пойти. Засиделся я у тебя, поздно уж. Жена хоть и знает, что ты меня в гости позвал, но всё равно волноваться будет.
ЛЕНЬ
Шла как-то вечером Лень по деревне, снежком похрупы- вала, на руки дула. Легко одета была — мёрзла.
Шла Лень и видит — огонёк желтеется. «Дай, — думает, — зайду, обогреюсь».
Вошла Лень в избу — тихо. Принюхалась — тыквой пареной пахнет. Посмотрела на печку — а там Колька Г рек у трубы сидит, уроки учит. Потопталась Лень у порога и говорит:
— Пусти погреться, пожалуйста.
— Залезай, — говорит Колька, а сам всё читает, старается.
Сбросила Лень пиджачишко с плеч, ботинки сняла дырявые, вскарабкалась на печку, греется, на Кольку поглядывает.
— Вот ведь, — говорит, — молодец ты какой: учишься. Ну учись, учись, а я тебе за это песенку спою.
Устроилась Лень поудобнее и запела. Глядел, глядел на неё Грек, отложил в сторону книжку и давай подпевать.
Так и сидели они рядыщком, покачивались под песню, пели. А потом соскочили на пол, плясать начали. Лень крендель ножкой выпишет-—и Грек за нею. Лень вприсядку пойдёт — и Грек тоже.
Вдруг — ку-ка-ре-ку!'-^ пропел петух во дворе.
— Эх, — остановился Грек, — а уроки-то?
А Лень хлопнула его по плечу и говорит:
— Нашёл о чём тужить! Уроки и утром выучишь. Встанешь пораньше и выучишь. Ты же сообразительный, много ли тебе времени надо.
Так Грек и сделал. Рано-раненько проснулся, хотел вставать, смотрит — Лень рядышком лежит и губами во сне причмокивает: чмок-чмок...
Жалко стало Греку Лень будить, пригрелся он у неё под боком, опять задремад.
И пошёл на этот раз Грек в школу неподготовленный. И дрожал весь день, не спросили чтоб. И ничего — отсиделся.
Возвратился домой — и за книжку скорее. Только страницу нужную нашёл, слышит — зовёт его кто-то. Оглянулся, а это Лень свесилась с печки, пальчиком манит:
— Иди, покажу что.
А сама подмаргивает таинственно так: смотри, дескать, мать не узнала чтоб.
Но матери не было дома, мать была на работе, и потому залез Грек на печь, а Лень ему карты самодельные показывает.
— Давай, — говорит, — в дурачка на щелчки сыграем.
— Давай, — отвечает Грек. — Только погоди, я за Ванькой Мартышкиным сбегаю, втроём веселее будет.
Привёл Грек Ваньку Мартышкина, сели- на печке. Лень карты разбросала, играют. Смотрит Грек, а у него одни шестёрки с семёрками. Как с такими картами выиграешь? Не выиграть с такими картами.
Проиграл Грек. Дали ему Лень с Ванькой по щелчку, снова раскинули карты.
И так до вечера. А вечером мать задержалась на ферме, и опять Г рек один остался с Ленью на печке. Сидели они друг против дружки и в шашки играли. Только и здесь не везло Греку, прямо хоть плачь — не вылезает из угла, и только. Часов до двенадцати играл, так и не отыгрался.
И пошёл на другой день в школу Грек опять неподготовленным. На третий день Лень его на салазках сманила кататься. На четвёртый — рыбу на пруду глушить.
И стали замечать в школе, что творится с Греком что-то неладное. Раньше руку поднимал, отвечал бойко, а теперь двух слов связать не может, словно говорить разучился. Двойки в журнале появляться начали.
Удивительно!
И решили ребята поговорить с Греком. Созвали после уроков собрание и поговорили.
Пришёл Грек домой пасмурный. Разделся, задачки решать приготовился. А Лень сидит на печке, ножки свесила и головой качает:
— Что это, Коленька, ты даже «здравствуй» не сказал мне сегодня? Или обидел кто?
Поглядел на неё Грек, приподнялся из-за стола и говорит:
— Слезай с печки! — и ухват в руки взял.
Забеспокоилась Лень:
— Что это с тобой, Коленька? Я для тебя и карты, и рыбу, а ты...
— Слезай!—затопал Грек ногами. — Бить тебя буду, а может, даже и убью!
Видит Лень: плохо дело. Спрыгнула с печки, за пиджачишко— и бежать. Грек пригрозил ей вдогонку:
— Придёшь ещё — смерть тебе будет!
И что же? С того дня, как ни придёт к Греку Ванька Мартышкин, всё Грек над уроками сидит. Не то чтобы в карты играть — разговаривать даже не хочет.
Удивительно!
ЕСТЬ ДРУГ И У ФИЛЬКИ
Вы, наверное, знаете уже, что барсук Филька жил диковато. Друзей у него не было, потому что Филька считал, что друг — это одно беспокойство: то сам к тебе в гости пожалует, то тебя к себе в гости зовёт. Потому и жил Филька без друзей, чтобы никакого беспокойства не было, и говорил, что только так жить и надо — ото всех наособицу.
И вот как-то поселился рядом с ним барсук из Осинни-
ков. Голодно ему там стало, он и перебрался с семьёй в Го- реловскую рощу. Вечером к Фильке пришёл:
— У тебя там не найдётся, сосед, пожевать чего-нибудь? Пока устраивался на новом месте, ничего добыть не успел. Я бы и так переспал, да ребятишки пристали — сходи попроси у соседа чего-нибудь.
В кладовке у Фильки были припрятаны три мыши да лягушка. Филька с запасцем жил, всего у него всегда вдосталь было. И есть он не хотел, поужинал уже. Можно было отдать соседу, но так рассудил Филька: бойкий какой сосед ему попался, видать, от всякого куска урвать норовит.
«Не успел оглядеться и уже просить идёт. Навадишь, потом не отстанет, так и будет ходить — дай да дай. Нет, милый, в чужой прудок не закидывай неводок», — подумал Филька, а вслух сказал:
- Со всей душой угостил бы тебя, да нечем: все запасы истощились.
- Ну и ладно, так переспим, — извинился сосед и закрыл за собой дверь.
Долго в эту ночь не мог уснуть Филька, всё ворочался, ворчал:
- Нестоящий сосед угодил мне. Охочий, видать, до чужого. Дай потачку, он и тропу к моему дому проторит. Навык, наверное, у себя в Осинниках шататься, и у нас с того же начинает. И совести хватило слово такое сказать — дай. Думал, наверное, что глупее себя нашёл.
Уснул уж под утро. И спал плохо: кошмарный сон сердце томил. Снилось Фильке, будто стоит перед ним сосед, рядом с ним жена его и дети. И все тянут нахально к Фильке лапы, и все просят:
«Дай, дай».
Филька так метался в постели, что с кровати свалился. Голова болела — ничуть не отдохнул. Вышел во двор, смотрит— а уж сосед с охоты возвращается, связку мышей несёт. Отобрал парочку пожирнее, протянул Фильке:
На, сосед, когда ты ещё себе добудешь, а перехватишь малость* оно на душе-то спокойнее будет. Бери.
Отчего не взять, коли дают? Взял Филька, подумал: «Чудной какой-то сосед у меня, легко говорит как — на! У самого детей куча, а он со мной делится».
В другой раз наловил сосед лягушек на озере и опять парочку Фильке занёс. Фильки у двора не было, так он ему в окошко подал.
— Развлекись маленько, пожуй.
Взял Филька, улыбнулся: ну и сосед! Глупый, видать: и не просишь, сам даёт. Нисколько экономить не умеет. Ну и пусть делится, разве Фильке от этого хуже!
А однажды увидел Филька — сосед суслика поймал. И захотелось ему суслятинки отведать. Пришёл он к соседу, просит:
— Дай кусочек.