Страница 2 из 3
Между тем мы проваливались все чаще, все глубже, трясины сосали нас, не могли насосаться, мы извивались и выскальзывали, Кук падал и полз, искусанный, опухший, весь мокрый,-- и Боже мой, как он взвизгивал, когда принимались нас догонять, напрягаясь и пружинисто пролетая сажень и опять сажень, отвратительные стайки мелких, ярко-зеленых гидротиковых змей, привлеченных нашим потом. Меня же гораздо больше пугало другое: слева от меня,-- всегда почему-то слева,-- время от времени поднималось из болота, кренясь среди повторяющихся камышей, как бы подобие большого кресла, а в действительности -- странная, неповоротливая, серая амфибия, название которой Грегсон отказывался мне сообщить.
"Привал,-- сказал он внезапно,-- привал". Мы чудом выбрались на плоский каменный островок, со всех сторон окруженный болотными растениями. Грегсон снял заплечный мешок и выдал нам туземных лепешек, пахнущих ипекакуаной, и дюжину акреановых плодов. Как мне хотелось пить, как мало мне было скудного, вяжущего сока акреаны...
"Посмотри, это странно,-- обратился ко мне Грегсон, но не по-английски, а на каком-то другом языке, дабы не понял Кук.-Мы должны пробраться к холмам, но странно,-- неужели холмы были миражем,-- смотри, их теперь не видно".
Я приподнялся с подушки, облокотился на мягкую поверхность камня,-- да, действительно, холмов больше не было,-- дрожал пар над болотом... А вот опять все кругом стало двусмысленно сквозить, я откинулся и тихо сказал Грегсону: "Ты, вероятно, не видишь, что-то такое все хочет проступить..." "О чем ты?" -спросил Грегсон.
Я спохватился, что говорю глупость, и замолчал. Голова у меня кружилась, в ушах было жужжание. Грегсон, опустившись на одно колено, рылся в мешке, но лекарств там не было, а мой запас весь вышел. Кук сидел молча, угрюмо ковыряя камень. Разорванный, висящий рукав рубашки обнаружил его предплечье и странную на коже татуировку: граненый стакан с блестящей ложечкой,-- очень хорошо сделанный,
"Вальер болен, у тебя должны быть облатки",-- обратился к нему Грегсон. Я, правда, слов не слышал, но угадывал общий смысл разговоров, которые становились нелепыми и какими-то сферическими, когда я вслушивался в них.
Кук медленно повернулся, и стеклянистая татуировка соскользнула с его кожи в сторону, повисла в воздухе и поплыла, поплыла, и я ее догонял испуганным взглядом, но она смешалась с болотным паром и слегка лишь блеснула, как только я отвернулся.
"Поделом,-- пробормотал Кук.-- Пускай... Мы с вами тоже,-пускай..."
Он за последние минуты, то есть, вероятно, с тех пор, как мы расположились на каменном островке, стал как-то больше, раздулся, в нем появилось что-то издевательское и опасное. Грегсон снял шлем, отер грязным платком лоб,-- оранжевый над бровями, а повыше белый,-- надел шлем снова,-- наклонился ко мне и сказал: "Подтянись, я прошу тебя" (или тому подобные слова). "Мы попытаемся двинуться дальше. Испарения скрывают их, но они там... Я уверен, что около половины болота уже пройдено" (все это очень приблизительно).
"Убийца",-- вполголоса проговорил Кук. Татуировка оказалась снова на его предплечье,-- впрочем, не весь стакан, а один бок, другая часть не поместилась и, отсвечивая, дрожала в пустоте. "Убийца,-- с удовлетворением повторил Кук и поднял воспаленные глаза.-- Я говорил, что мы здесь застрянем. Черная собака объедается падалью. Ми-ре-фа-соль".
"Он шут,-- тихо сообщил я Грегсону,-- шекспировский шут".
"Шу-шу-шу,-- ответил мне Грегсон,-- шу-шу, шо-шо-шо..." "Ты слышишь,-- продолжал он, крича мне в ухо,-- надо встать. Надо двинуться дальше..."
Камень был бел и мягок, как постель. Я привстал, но тотчас снова упал на подушку.
"Придется его нести,-- сказал Грегсон далеким голосом.-Помоги..."
"Ну, знаете, это дудки,-- ответил Кук (или так мне показалось).-- дудки. Предлагаю поживиться его мясом, пока он не высох. Фа-соль-ми-ре".
"Он заболел, он тоже заболел,-- вскричал я.-- Ты здесь с двумя сумасшедшими. Уходи один. Ты дойдешь,-- уходи..."
"Так мы его и отпустим",-- проговорил Кук.
Между тем бредовые видения, пользуясь общим замешательством, тихо и прочно становились на свои места. По небу тянулись и скрещивались линии туманного потолка. Из болота поднималось, будто подпираемое снизу, большое кресло. Какие-то блистающие птицы летали в болотном тумане и, садясь, обращались мгновенно: та -- в деревянную шишку кровати, эта -- в графин. Собрав всю свою волю, я пристальным взглядом согнал эту опасную ерунду. Над камышами летали настоящие птицы с длинными огненными хвостами. В воздухе стояло жужжание насекомых. Грегсон отмахивался от пестрой мухи и одновременно старался выяснить, к какому она принадлежит виду. Наконец он не выдержал и поймал ее в сачок. Движения его странно менялись, точно их кто-то тасовал, я его зараз видел в разных позах, он снимал себя с себя, как будто состоял из многих стеклянных Грегсонов, не совпадающих очертаниями,-- но вот он снова уплотнился, крепко встал: он тряс Кука за плечо.
"Ты мне поможешь его нести,-- отчетливо говорил Грегсон.-Если бы ты не был предателем, мы бы не оказались в таком положении".
Кук молчал, медленно багровея.
"Смотри, Кук,-- будет худо,-- сказал Грегсон.-- Я тебе говорю в последний раз..."
И тут случилось то, что назревало давно. Кук, как бык, въехал головой Грегсону в живот, оба упали, Грегсон успел вытащить револьвер, но Куку удалось выбить револьвер из его руки,-- и тогда они обнялись и стали кататься в обнимку, оглушительно дыша. Я бессильно смотрел на них. Широкая спина Кука напрягалась, позвонки просвечивали сквозь рубашку, но вдруг, вместо спины, оказывалась на виду его же нога, с синей жилой вдоль рыжей голени, и сверху наваливался Грегсон, шлем его слетел и покатился, переваливаясь, как половина огромного картонного яйца. Откуда-то, из телесных лабиринтов, выюлили пальцы Кука, в них был зажат ржавый, но острый нож, нож вошел в спину Грегсона, как в глину, но Грегсон только крякнул, и оба несколько раз перевернулись, и когда опять показалась спина моего друга, там торчала рукоятка и верхняя половина лезвия, а сам он вцепился в толстую шею Кука и с треском давил, и Кук сучил ногами... В последний раз перевалились они полным оборотом, и уже виднелась лишь четверть лезвия.-- нет, пятая доля,-- нет, даже и этого не было видно: оно вошло до конца. Грегсон замер, навалившись на Кука, который затих тоже.