Страница 3 из 4
Но всякие такие каверзы только подлили масла в огонь — задело его за живое' и положил он взять во что бы то ни стало верх.
Чарноцкий в ту пору работал над новой системой пожарных насосов; предполагалось, что по своей эффективности они превзойдут все дотоле применявшиеся. Гасить теперь будет не вода, а особый газ — окутывая густыми клубами пылающее здание и перекрывая доступ кислороду; тем самым он сможет в зародыше гасить огонь.
— Ручаюсь, для пожаров это будет бич божий, — ребячески похвалялся он перед знакомым инженером за шахматной партией. — Не исключено, что, когда мое изобретение запатентуют, вред от огня сведется почти к нулю.
И он самодовольно подкручивал свой ус.
Было это где-то в середине января; за каких-нибудь два-три месяца Чарноцкий рассчитывал доработать проект в деталях и отослать в министерство. А пока что из вечера в вечер трудился над своими чертежами, нередко засиживаясь до полуночи…
Однажды, вот так же полуночничая над бумагами, он рассеянно следил, как старый слуга Мартин выгребает из печки уголья, и вдруг головешки эти приковали к себе его внимание.
— Погоди-ка, старче, — задержал он слугу уже на пороге. — А высыпь-ка ты мне золу сюда на стол, на газету.
Мартин, слегка сбитый с толку, сделал что было велено.
— Вот так. Хорошо. А теперь иди к себе.
Оставшись один, Чарноцкий еще раз осмотрел как следует угольки. Бросалась в глаза их форма. По странному капризу огня они приобрели очертания букв. С изумлением вглядывался он в четко обрисованные контуры; сомневаться не приходилось, перед ним лежали крупные, мастерски сработанные из угля литеры.
Оригинальная головоломка, думал он, с любопытством раскладывая головешки то так, то эдак. МоЖет, удастся что-то из них составить?
И вот не прошло и четверти часа, как под его рукой появились слова: «Жаровник» — «Искряк» — «Водопугало» — «Дымодуй».
— Веселенькая компания, — буркнул он, записывая для памяти мудреные имена. — Огневой сброд в полном составе. Будем теперь знать, как вас кличут-величают. Ничего не скажешь, оригинальный визит, но еще оригинальней визитные карточки.
Усмехнувшись, он спрятал листок в шкаф.
С этого дня велено было всякий раз приносить ему золу из печки, и всякий раз он обнаруживал в ней почту.
А корреспонденция что ни день поступала все более любопытная. После визиток, настал черед посланий с того света — обрывочных фраз с острасткой и наконец даже с угрозами.
«Убирайся!», «Оставь нас в покое!», «С нами шутки плохи», «Ох, худо тебе будет!» — так заканчивались обыкновенно пламенные наставления.
Чарноцкий все эти советы всерьез не принимал, относился к ним скорее с юмором. Потирал в азарте руки и готовился к сокрушительному удару. Нечего и сомневаться, победа будет за ним. Кстати сказать, всякие неприятные неожиданности, подстерегавшие его на пожарах, больше не повторялись, прекратились и злокозненные сюрпризы в собственном доме.
«Зато уж без переписки ни дня не обходится, как и положено среди хороших знакомых, — усмехался он, каждое утро просматривая „печную почту“. — Похоже, эти твари, не умеют направлять свою злую энергию на несколько пакостей сразу. Сейчас они переключились на fire-message[2] так что чего-либо, другого пока не предвидится. В этом смысле мне повезло — пускай себе пописывают, да подольше, во мне они всегда найдут самого благодарного читателя».
Но в начале февраля «корреспонденция» вдруг перестала поступать. Некоторое время головешки еще напоминали контуры букв, но, как ни старался пан Чарноцкий, сложить из них хотя бы одно более-менее внятное слово не удавалось; получались лишь невразумительные сочетания из согласных или длинные ряды гласных. «Почта» явно шла на убыль, и наконец угли вовсе утратили всякое подобие литер.
«Fire-message» приказало долго жить, — резюмировал пан Антоний, красным росчерком подводя черту под «Журналом огненных посланий».
Неделю-другую все было спокойно. Чарноцкий за это время доработал конструкцию газового огнетушителя и стал хлопотать насчет патента. Но работа над изобретением, видать, не на шутку изнурила его — в марте он почувствовал серьезный упадок сил; время от времени возобновлялись приступы каталепсии, которой он давно уже страдал на нервной почве. Для постороннего взгляда приступы оставались незамеченными, поскольку случались чаще всего ночью, во сне. Просыпаясь под утро, он ощущал себя совсем разбитым — как после долгой дороги. Надо сказать, и сам он не замечал этих припадков, так как переход из одного состояния в другое проходил легко и совершенно безболезненно, только сон становился более глубоким, постепенно переключаясь с нормального на каталептический. Пробуждение наряду с усталостью приносило с собой череду удивительно живых и ярких воспоминаний о странствиях, которые он совершал во сне.
Всю ночь Чарноцкий взбирался по горам, посещал далекие города, бродил по экзотическим краям. Нервное истощение, под утро вконец изнурявшее его, казалось, было вызвано не чем иным, как ночными его скитаниями. И странное дело — именно этим он и объяснял себе свою слабость. Снившиеся путешествия воспринимались им как что-то вполне реальное.
Но Чарноцкий ни с кем на сей счет не делился — и без того чересчур он у всех на виду. Зачем посвящать других в тайную жизнь своей души?
А ведь держись он с людьми поближе, до слуха его, быть может, и донеслись бы их шепотки, и тогда он наверняка встревожился бы за себя.
Первым делом стоило обратить внимание на Мартина — тот поглядывал теперь на хозяина со странной подозрительностью и даже с опаской.
У него было к тому основание, и не одно. Как-то в первой половине марта шел он поздней ночью со свечой в руке из кухни в свою боковушку, примыкавшую к хозяйской спальне, как вдруг в глубине коридора увидел быстро удалявшуюся фигуру Чарноцкого. Слегка удивившись, он решил проверить, не померещилось ли ему, и поспешил следом. Но пока дошел до конца коридора, хозяин исчез, как сквозь землю провалился.
Озадаченный слуга прокрался на цыпочках в спальню — и что же он увидел? Чарноцкий спал на своей постели как ни в чем не бывало.
Спустя несколько дней, тоже ночной порой, Мартин снова заметил своего хозяина, но теперь уже на лестничной клетке — тот стоял на ступенях и, перегнувшись через перила, с отрешенным видом глядел вниз. У Мартина мурашки пробежали по спине, он кинулся к нему с криком:
— Что вы удумали? Побойтесь Бога, ведь это ж грех!
Но не успел он подбежать, как фигура Чарноцкого странно как-то скукожилась, расплылась и без единого звука впиталась в стену. Осенив себя крестным знамением, Мартин не долго думая юркнул в спальню — глядь, хозяин, как и давеча, спит мертвым сном.
— Тьфу! — буркнул старикан. — Нечистая сила или наваждение какое? Не во хмелю ведь я.
И уже собрался было вернуться к себе, как вдруг увидал в глубине комнаты новое чудо: над головою спящего, где-то в метре от него, трепетало в воздухе кровавое пламя. Формой оно напоминало горящий куст, и вроде бы длинные огненные щупальца тянулись от него, как бы стараясь ухватить пана Антония.
— Всяк сущий да славит Господа Бога нашего! — вскричал Мартин и отчаянно кинулся на огненную химеру.
И тут пылающий куст вмиг вобрал свои вытянутые к Чарноцкому побеги, свернулся в плотный, монолитный столб огня и тотчас угас, издав напоследок тихое шипение усмиренной стихии.
В спальне воцарилась темнота, слабо освещаемая огоньком свечи, поставленной Мартином прямо на пол. Чарноцкий спал, одеревенело вытянувшись на постели…
Назавтра Мартин осторожно намекнул хозяину, что вид у него неважный и не позвать ли врача, но пан Аитоний отделался шуткой, не ведая, что за этим последует.
А через две недели грянула беда…
Случилось это в памятную для горожан ночь с 28 на 29 марта. Чарноцкий вернулся поздно вечером смертельно усталый — в тот день команде довелось тушить большой пожар на станционных складах. Начальник проявил себя героем, не однажды рискуя жизнью, спас из полымя нескольких железнодорожников, которые спали сном праведников, забившись куда-то в складские закутки. Возвратившись домой около десяти, он повалился прямо в одежде поперек кровати и заснул мертвецким сном.
2
Огненное послание (англ.)