Люди и боги

— Ах ты………!

— Считала, что ты выше этого, способен реально оценить глубину их «культуры» и «свободы»! — продолжила она, игнорируя мои эпитеты. — А оно вон значит как… — снова удар, теперь просто в бок. Ребра взорвались. В глазах помутнело. Сломаны. Хотя, какая теперь разница? Сдохнуть бы поскорее, чтобы не мучиться! У этой многотысячелетней садистки опыта хватит доставить мелкие неприятности маленькому хомячку вроде меня…

…Да кто ж мне теперь даст просто так сдохнуть!

— Свобода? — она присела рядом, многозначительно глядя мне в глаза. — Что такое свобода? Ты хоть можешь сам ответить? Какой смысл на самом деле кроется за этим американизированным термином?

Я молчал, ядовито уставившись на нее. Если б можно было проклясть ее взглядам, она б испепелилась на месте.

— Свобода совершать добро и зло, джедай! — спокойно продолжила Светочка. — Вот какая свобода вам дана! Вам, глупым маленьким обезьянкам, не знающим о жизни ничего! Не догадывающимся, какие в вас заложены резервы и возможности! Вам, ДАЖЕ НЕ ПЕДСТАВЛЯЮЩИМ СЕБЕ ЧТО ЭТО ТАКОЕ, дали эту пресловутую свободу! — закричала она на половину леса. Помолчала. — И что она вам дала? Что дала тебе лично, джедай, защитник слабых и угнетенных? Что дала миллионам и миллиардам твоих земляков, делящих с тобой эту планету? ЧТО-О?

Я лежал, стуча зубами, пытаясь унять расползающуюся боль. Она же продолжала, словно читая лекцию:

— На земле сейчас семь миллиардов людей. Четыре из них, джедай, четыре, ДВЕ ТРЕТИ(!!!) голодают! Это о чем-нибудь говорит тебе? Ты вообще когда-нибудь голодал? Два миллиарда ежедневно вынуждены вести бои, чтобы выжить. Дожить до вечера. Ваша скупая бездушная статистика говорит: «за чертой бедности», не расшифровывая, что сие означает. А имеешь ли ты хоть какое-то представление, что же это такое, быть за чертой бедности? Когда не знаешь, поедят ли вечером твои дети? Удастся ли тебе заработать или украсть хоть какие-то жалкие гроши, чтоб протянуть еще чуть-чуть? А может тебя убьют и ограбят такие же бедолаги как и ты сам, чтоб протянуть хоть немного самим? Нет, они не профессиональные бандиты, не думай, они просто хотят жить, чтобы их дети ели. И ты хочешь того же, значит и тебе придется рвать таких же бедолаг без всякой жалости. Спросил ли ты хоть кого-нибудь, кто живет за этой пресловутой чертой, ХОТЯТ ЛИ ОНИ такой свободы? Нужна ли она им?

Да, ваше искусство, ваше творчество, ваши знания — лицевая, блестящая сторона этой свободы. Но готовы ли вы платить за нее ту цену, которую платите? Все вы? Всё человечество, а не сборище сытых и богатых «благополучных» стран?

Хорошо быть известным музыкантом, продюсером, писателем, художником, холсты которого расходятся за сотни тысяч евро. Но почему никто не хочет видеть обратную сторону искусства? Обратную сторону прогресса? Скайуокер?

Ты знаешь, что такое женское обрезание? Что, где-то краем уха слышал? — Лилит снова ударила, на сей раз со всей силы. Мир на мгновение померк, но громовой голос по-прежнему набатом звучал в голове, не давая провалиться в беспамятство. — А ведь на самом деле его делают полмиллиарда человек! Представляешь, двести пятьдесят миллионов инвалидок, ставших такими насильно, в угоду чужому самолюбию? В два раза больше, чем население твоей страны! Здорово, да? И это тоже часть твоей свободы! А еще миллиард человек живет на территориях так называемых «локальных конфликтов». Перевести? Миллиард человек живут в условиях войны, иногда затихающей, иногда возобновляющейся. Западная Африка. Центральная. Восточная. Ирак и Ближний Восток. Южная Азия. Юго-Восточная Азия. Латинская Америка, наконец! Тебе поподробнее географию, или в общем достаточно? А знаешь сколько ежегодно людей гибнет в таких вот маленьких локальных войнах? Не столько в боях, сколько от голода и болезней им сопутствующих? Мародерства и всеобщей озлобленности? Когда каждый против каждого, потому что иного способа выжить просто нет? Несколько миллионов. Да, джедай, миллионов! И твоим американским друзьям плевать на них, поборникам свободы, твою мать! Тьфу! И другим богатым странам на них также плевать! Начхать они хотели на это третьесортное быдло! Главное, чтобы их доходы не страдали.

И твоей стране плевать, глубоко-преглубоко. И тебе лично. Так ведь?

А теперь спроси кого-нибудь из жителей этих «неблагополучных» регионов, любого, хочет ли он такой «свободной» жизни? Чтобы вокруг стреляли и убивали? Уводили мужчин насильно «по призыву» и насиловали женщин? Чтобы люди с оружием в руках издевались над теми, у кого оружия нету? Грабили и убивали, расстреливали за причастность к другой нации, вере или идеологии? Чтобы по утрам слышались автоматные трели и разрывы мин и гранат, а не трели птиц? ХОТЯТ ЛИ ЭТИ ЛЮДИ СВОБОДУ? Ну что молчишь, Михаил?

Я сильнее стиснул зубы. На душе было больно, но эта боль была не только от разбитого тела и не столько от него. Она же продолжала, и лучше бы уж била, честное слово:

— Ты заперся в своем относительно благополучном мирке, не видишь и не слышишь окружающей жизни, и не хочешь ее слышать. Но при этом считаешь, что имеешь право судить. Потому что знаешь все на свете! Самый умный! Самый грамотный! Самый крутой! — В иронии её голоса можно было утонуть. — Может, тебе нужны конкретные примеры? — продолжала она. — Не абстрактные? Да пожалуйста! — Светочка-Лилит присела, к чему-то прислушалась. Глаза ее вновь налились золотым огнем.

— Ну вот. Бангладеш. Голодный мальчик умирает возле какой-то стены. — глаза вспыхнули, затем она вытянула ко мне палец, и я… Увидел все то, что она говорит. Маленький тощий смуглый темноволосый мальчик сидел, прислонившись к забору. Это было с высоты, но не птичьего полета, а чуть ниже, позволяя рассмотреть всё в деталях. Картинка покрутилась, давая рассмотреть изможденное лицо и торчащие ребра, а затем отдалилась, все быстрее, быстрее, выше…

— А вот Сомали. Девочку закидывают камнями. Всей деревней. Ее два дня назад несколько шахидов, местных воинов аллаха, изнасиловали, и суд шариата признал ее шлюхой, дескать, сама их совратила.

Камера приблизилась, показывая новое действо…

Это было ужасно.

Нет, после смерти на площади Страсбурга подобное зрелище не вызвало у меня таких уж острых чувств, сродни потере сознания, но все равно было не по себе. Маленькая окровавленная девочка двенадцати лет привязанная к столбу что-то кричит, а толпа мужчин и женщин вокруг кидает камни. Камера обзора, направляемая богиней, облетала местность вокруг, показывая с разных сторон, разных ракурсов. Вот бешеное лицо старухи в большом черном платке с горящими праведным гневом глазами. Бородатые физиономии мужчин, одетых в пыльные лохмотья, не вызывающие ничего, кроме отторжения. Пикап вдали, в кузове которого сидят четверо таких же бородатых с автоматами в руках и деловито посмеиваются, глядя на экзекуцию. Вид довольно лощенный по сравнению с местными, но все же серый и жалкий. Те самые воины аллаха. Сильные мира сего для той местности.

Вот девочка теряет сознание. Ее добивают палками, причем женщины. Сборище серых уродин в платках с пылающим взглядом. Мне тошно, противно. Особого отвращения нет, но смотреть невыносимо.

— Что ты знаешь об ЭТОМ мире, джедай? Об ЭТОЙ стороне свободы? — продолжала богиня. — Когда-нибудь задумывался, что происходит в третьих странах? Или живя тут, в сытой и спокойной России, озабоченной только тем, как бы догнать Запад по уровню жизни, похерил остальную планету? Не надо, не отвечай, я и так знаю. А теперь и ты знаешь. Видишь, я сама открываю тебе глаза на происходящее. Ты меня благодарить должен, а не ненавидеть.

А вот это, смотри, Бирма. Военные расстреливают крестьян, которые взбунтовались и отказались отдавать зерно.

Новая картинка. Узкоглазые солдаты в грязно-зеленой форме стреляют по убегающим людям. Среди них не только мужчины, есть женщины и старики. Лилит транслировала только картинку, звука не было, но я видел беззвучно открывающиеся в крике рты падающих людей. Горящие хижины, какие-то экзотические тростниковые лачуги, жалкие и хрупкие. Дети, выскакивающие из пылающих и рушащихся строений, попадающие под пули бесстрастно нажимающих на спуск солдат. Да, именно беспристрастных, камера показала их лица вблизи. Для них это обыденная работа, никаких эмоций.