Осень без любви

Может быть, из-за слабости характера по отношению к спиртному, да из-за внешности (лицо у него было подпорчено огнем) Степан мотался по Северу бобылем. А с огнем получилось все так…

Призвали Степана в армию из глухой, маленькой деревеньки на Рязанщине и определили в строительную часть. Вначале он служил в Подмосковье, а потом часть их перебросили на Крайний Север. Там они строили в основном жилые дома. Как-то зимой, уж под конец службы, растапливал Степан в бочке гудрон, которым поливали крыши домов, да и забыл про осторожность, отодвинул крышку и решил заглянуть в бочку. На беду гудрон вспыхнул, и Степана обдало огнем. К счастью, в глаза не попало, да и так не сильно обгорел, спасла теплая зимняя одежда.

В госпитале ему пересадили кожу, но не совсем удачно. На правой стороне лица и шее кожа так и осталась стянутой синеватыми шрамами, будто ее кто неумело, бездушно заштопал.

После госпиталя Степана демобилизовали, но назад, в деревню на Рязанщину, он не поехал. Понравилась ему тутошняя северная жизнь, да и не хотелось показываться родным с такой физиономией. Письма матери и сестре он писал часто, а в отпуск не ездил, да и фотографий, как ни просили, под разными предлогами не высылал. Мать и сестра жиля вдвоем, отец погиб на фронте. Степан помогал им. Когда умерла мать. Мячиков на похороны не попал. В это время он работал в геологической партии шурфовщиком, а рация сломалась, и о смерти матери он узнал лишь месяц спустя.

Степан и теперь частенько помогает сестре, а она продолжает писать ему длинные письма с подробным пересказом деревенских новостей, каждый раз, видно по привычке, начиная писать так: «Мы в доме живем по-старому», хотя теперь живет без матери, одна. Сестра уже не приглашает его приехать домой, видно устала просить.

В этом колхозе Степан Мячиков работает пятый год. Вначале пошел рыбаком только на путину, а потом вступил в артель и, как говорят, осел прочно. От привычек своих и прежнего уклада жизни он не избавился. Все так же легко поддавался на уговоры выпить, но из колхоза его не гнали — Степан был мастер на все руки.

В поселке Мячиков жил в маленьком домике в конце единственной длинной улицы. Мужики протоптали к нему не тропинку, а настоящую дорогу-тракт. Кто ни возьмет бутылку, всяк идет пить к Степану, он уж не откажет и составит компанию и по щедрости душевной отдаст последнюю рубашку, чтобы угодить гостю.

Так и жил Степан: в доме шаром покати, потому что все деньги уходили на угощения дружков, — и на душе спокойно, потому что не было у него ни забот, ни волнений. Так и катила бы давно устоявшаяся жизнь Степана Мячикова, но трагический случай, который произошел с другим человеком, внезапно изменил ее.

На перевалочной базе, которая была в семидесяти километрах от поселка, покончил жизнь заведующий.

Ушел он в кусты, снял резиновый сапог, налег левым боком на заряженную двухстволку и надавил пальцем ноги на спуск. Пять дней пролежал труп в кустах (это потом медэкспертиза установила), а на шестой день прибежал в поселок голодный палевый пес покойного, и тут люди поняли, что на перевалочной базе случилась беда.

Разные слухи ходили по этому поводу. Одни говорили от одиночества, другие считали, что причина в жене, которая уехала на материк и завела там хахаля, третьи — иное. Как бы там ни было, а занять освободившуюся должность заведующего перевалочной базы желающих не было.

Вот тут-то и пришел в маленький домик на краю поселка сам председатель колхоза. Остановился у порога, огляделся. В домике чисто, стены побелены, пол вымыт, тепло и, хотя кроме стола да железной кровати ничего не было, а уютно. Понравилось это председателю. Прошел он к столу, сел на предложенный стул и сказал:

— Тут такая закавыка у нас получилась. Слышал, что заведующий перевалбазой того?.. Так вот, человека нам там держать необходимо. Оленеводческие бригады мимо базы кочуют, охотники туда за продуктами ездят и даже, бывает, геологи. О характере твоем мы знаем и вот решили предложить такую должность. Там пить нечего и не с кем, а так парень ты старательный. Ну как?

Степан с радостью согласился. Он любил охоту, рыбную ловлю, и вообще ему давно хотелось пожить в тиши на природе.

Так Степан Мячиков неожиданно для себя оказался вдали от поселка, на берегу большой рыбной реки Катакваам, в роли начальника и материально ответственного лица.

Работы по наведению порядка на новом месте предстояло много, и это Степан понял сразу, как приехал на базу на вездеходе с членами комиссии по передаче товаров.

Вчера, уж поздно вечером, после оформления соответствующих документов члены комиссии уехали назад в поселок, а Степан, утомленный пересчетом продуктов и товаров, лег спать пораньше.

Сегодня Мячиков проснулся чуть свет, долго лежал в темноте и все думал о перемене в своей жизни и, когда рассвело, когда выглянуло на востоке маленькое солнце и осторожно, будто виновато, заглянуло в дом, он поднялся и вышел почти раздетый на улицу. Взволнованный, размякший стоял он на крыльце, смотрел на осеннее, уже остывшее, погрустневшее, будто женщина, разуверившаяся в любви, солнце, ощущая в себе сладковатую, липкую радость.

Осень, короткая и холодная прошла так быстро, что ее Степан и не заметил. С раннего утра и допоздна он работал — чинил сараи, обивал толем, утеплял дом, строил угольник и ловил рыбу в реке. Рыбы нужно было много: для ездовых собак охотников, для подкормки песцу, да и так, для себя. Ловить одному было тяжело, несподручно, но Степан — сметливый мужик, наловчился. К сети он привязывал два длинных конца веревки, один закреплял на колу, прочно вбитом в берег, укладывал аккуратно в лодку сеть и греб вверх против течения. Веревка натягивалась, и сеть потихоньку сползала в воду. Когда она вся оказывалась в реке, Степан разворачивал лодку, некоторое время плыл по течению и потом греб к берегу. Рыбы в реке было так много, что в сети всегда оказывалось пятьдесят, а то и сто крупных жирных гольцов. Рыбу Степан для себя солил, а для собак квасил в земляных ямах.

В первые месяцы жизни на перевалочной базе у Степана хлопот было так много, что тосковать по людям и-выпивке не приходилось. Он даже вечерами не играл на балалайке, которую возил с собою всюду с тех давних дней, когда был призван в армию из глухой маленькой деревеньки на Рязанщине. Висела балалайка преспокойно на стене, и Степан, намаявшись на работе за день, не притрагивался к ней. Ляжет в постель, посмотрит на инструмент и тут же засыпает. Балалайка в семье Мячиковых была любимейшим инструментом. На ней играл дед Степана, его родной отец, Даже мать и старшая сестра. Бывало, в доме Мячиковых по праздникам устраивались такие концерты, что слушать игру собиралась вся деревня. Маленьким семейным оркестром руководил отец Степана — Порфирий, жилистый и крикливый мужик. Он был таким заядлым и требовательным музыкантом, что не приведи господи. Когда сам дед Прохор, родной отец Порфирия, фальшивил, тот даже кидался на него с кулаками. Всем остальным и подавно спуску не давал.

В начале ноября выпал сухой, уже не таявший на промерзлой земле снег, реку затянуло толстым льдом, дни стали короткими и яркими, а ночи длинными до одури. Все, скованное холодом, стало другим, даже звезды в ночном небе поблескивали по-особому, отражая в своем свете лютую стынь Севера.

С приходом зимы кончилась у Степана и работа. Днями он слонялся как неприкаянный по двору в поисках дела, а темными и длинными вечерами до изнеможения играл на балалайке, пел хриплым голосом выученные еще в детстве частушки и разговаривал с палевым псом, который всегда лежал у порога, сытый, одуревший от хозяйской ласки, внимания, помахивал хвостом и поскуливал, будто понимал все.

— Давай, давай, голуба, подтягивай, — кричал Степан. — В два голоса веселее.

Оленеводы и охотники пока не приезжали на перевалочную базу. У охотников только начался промысловый сезон, и они не нуждались ни в продуктах, ни в одежде. Оленеводы же со стадами оленей совсем недавно стали перекочевывать с летних пастбищ на зимние, и потому ждать их нужно было лишь к январю.