Город

Раздался металлический удар, и тело преследователя немного отбросило назад. Тот вновь попытался повторить тот же маневр, но результат и на этот раз остался тем же.

Филипп продолжал смотреть на всё это в абсолютном бездействии, ведь он уже и не рассчитывал ни на что, а теперь что-то случилось. Что-то абсолютно непонятное необъяснимое. Какая то заминка, отсрочка такой неизбежной, казалось, гибели.

Спустя несколько секунд в течении которых его преследователь вновь и вновь фанатично повторял свои нелепые телодвижения пытаясь пройти сквозь щель в металлическом ограждении, до Филиппа стало медленно доходить, что что-то настойчиво не даёт безумцу оказаться здесь, не пропускает его сюда.

От осознания этого факта его голова немного прочистились от шока вызванного ожиданием неотвратимой и скорой гибели, и он попытался разобраться в чём же, собственно говоря, дело.

Он ещё несколько секунд потратил на то, что бездумно таращился на обезумевшего мужчину и только потом до него вдруг дошло, что поперек его мощной груди висит неизвестно к чему крепящийся, так как тот вовсе не держал его руками, суковатый ствол старого спиленного дерева около полутора метров длинною.

Понаблюдав за преследователем ещё немного, Филипп, наконец, понял каким образом ствол крепиться к его груди. В этом, как оказалось, не было вовсе не какой загадки, просто длинные и острые сучки пробили его грудную клетку, глубоко и прочно засев в его плоти. Какое-то время Филипп не мог сообразить, откуда же взялся этот кусок дерева, но, прокрутив в памяти цепочку предшествовавших событий, он, похоже, нашёл нужный ему эпизод. Очевидно, преследователь напоролся на него в тот момент, когда угодил в яму-ловушку, которую Филипп благоразумно обогнул стороной.

Если бы Филиппу удалось взглянуть на преследователя со спины, то его удивление было бы ещё большим, когда он увидел как прямо промеж лопаток, как раз там, где у абсолютного большинства людей находится сердце, торчала обагренная темной жижей изогнутая ветка. Второго сучка пробившего ему брюшную полость и глубоко засевшую в его внутренностях не было видно даже со спины.

Но, он не мог видеть всего этого, а потому ко всем его предыдущим страхам не смог прибавиться ещё один, и этот страх по сравнению со всеми остальными имел бы для него роковую роль, потому что это был бы страх собственного безумия, так как любому человеку в ясном уме и светлой памяти сейчас стало бы абсолютно ясно, что этот мужчина должен, да просто обязан, быть мёртвым по всем законам природы анатомии человека.

* * *

Железные двери подъезда были широко растворены. Обычно такое бывало лишь в нескольких случаях: когда кто-нибудь из жильцов дома переезжал, и для того чтобы вынести широкую мебель требовалось расстояние гораздо большее чем ширина одной распахнутой створки, то же самое было при покупке новых крупногабаритных вещей, которые заносились в подъезд. Но в жизни так же встречаются случай менее приятные, чем покупка обновок или переезд на новое место жительства, например срочная госпитализация больного, либо ещё более печальная ситуация — вынос гроба с покойным. Хотя для столь трагического обстоятельства картине не хватало угрюмых людей стоящих возле дверей подъезда курящих и тихо между собой переговаривающихся и это наводило на мысль о том, что причина все же не в этом.

Однако в разрез всем привычным представлениям о похоронах на лестничной площадке второго этажа прислонённая к стене одиноко стояла крышка от гроба. Дверь в дальнюю правую квартиру была приоткрыта, но из комнаты не доносилось ни единого звука. В самой квартире сейчас было лишь двое: овдовевшая супруга и её муж, безмятежно вытянувшийся в гробу, обшитом красной материей.

Из покрасневших глаз безутешной вдовы медленно и беззвучно катились слёзы.

Сейчас сидя возле бренного тело скоропостижно скончавшегося супруга душа Александры изнемогала от обиды.

Несмотря на то, что шёл уже десятый час в квартиру, для того чтобы попрощаться с умершим не зашёл ни один человек: ни родственники, ни знакомые, ни соседи, ни просто случайные люди.

— Неужели при жизни своей Борис был вообще никому не нужен и теперь всем глубоко безразлична его смерть? Неужели все о нём забыли? Неужели никто не придёт разделить с нею боль, никто не поддержит в эту невероятно трудную для неё минуту?

Эти мысли как нож садиста безжалостно терзали всё её существо, и от этого боль от утраты становилось ещё сильнее.

Жгучее чувство обиды на весь этот черствый мир и жестокую судьбу разрывало её душу.

Её глаза вновь и вновь наполнялись горячими слезами, которые, обжигая лицо, стекали вниз и не было сейчас никаких сил, для того чтобы их сдержать.

Спустя невыносимую бесконечность снизу послышался топот десятка ног быстро взбирающихся по ступенькам лестничного пролёта.

Испытала ли Александра в этот миг облегчение оттого, что кто-то идёт к ней, чтобы поддержать её в горе?

Определённо.

Торопливая поступь, скорее напоминающая бег вряд ли подобала столь скорбному случаю, но в данный момент Александра вряд ли придавала этому значение.

* * *

Теперь, когда продолжать намеченный ранее путь до аптеки было бы просто самоубийством, Анфисе необходимо было как можно быстрее найти надёжное убежище, и память подсказала ей единственный из всех возможных уголков, располагающихся в зоне досягаемости. Именно там она смогла бы укрыться от преследователей. Таким спасительным местом было её собственное место работы, находящееся сейчас в непосредственной близости от её местонахождения, всего в каких-нибудь метрах шестидесяти-семидесяти по левую сторону от неё.

Абсолютно не рассуждая, Анфиса резко изменила свой прежний курс и опрометью бросилась к корпусу супермаркета.

Но всё оказалось не так просто, как она спланировала. В данный миг её жизнь существенно усложнял тот факт, что ей приходилось бежать на тонюсеньких высоких каблучках. Конечно, собираясь сегодня утром на работу, она не планировала встретить на своём пути ватагу безумцев, поэтому и надела стильные, но совершенно не практичные туфельки на шпильках. Естественно, что на работе она собиралась переобуться в удобные сабо, в которых ноги во время продолжительного рабочего дня не так сильно отекали. Теперь же ей нужно было срочно решаться немедленно избавиться от «шпилек» и продолжать бежать босиком, либо кое-как ковылять на высоченных каблуках и в итоге стать лёгкой добычей для этой обезумевшей своры.

Она выбрала первый вариант, хотя и не без сожаления — туфли были абсолютно новые, до сегодняшнего дня Анфиса успела одеть их всего лишь пару раз.

Потратив чуть более двух секунд на то чтобы расстегнуть застёжки и сбросить с себя роскошные туфельки, Анфиса продолжила свой бег уже босиком. За это недолгое время её преследователи сумели приблизиться к ней настолько, что она просто не могла не ужаснуться. Безотчётный страх, нахлынувший на Анфису после увиденного, инициировал выброс в кровь очередной порции адреналина, и она сумела прибавить хода, заставив двигаться своё тело на пределе своих возможностей.

Однако, даже теперь, когда ей удалось избавиться от неудобной обуви, и бежать стало намного легче, всё равно Анфиса значительно проигрывала ИМ в скорости, как бы она не старалась, выкладываясь без остатка. ОНИ, как одержимые какой-то навязчивой маниакальной идеей, преследовали её на немыслимой для обычного человека скоростью, не зная ни усталости, ни боли, словно это и не люди были вовсе, а какие-то запрограммированные бездушные хорошо отлаженные механизмы.

Даже не оборачиваясь по сторонам, она чувствовала, как стремительно сокращаются последние метры, отделяющие её от того момента, когда кто-нибудь из преследователей, неважно кто, сделает финальный рывок и обрушится на её беззащитное тело, но пока этого не произошло, она продолжало яростно бороться за свою жизнь.