Наша Маша

- Ооочень красивое тату, – тяну я с притворным восхищением, торопливо обещаю никому не говорить, а сама скрещиваю за спиной пальцы, отлично зная себя, которая проболтается о такой пикантной детали внешности нашего лидера на следующем же девичнике.

А если скучно будет – то и раньше могу. Хранение подобных секретов – не мой конек, да простит меня Рик.

- Мы были студентами, – тем временем спешит оправдаться он, и я с интересом прислушиваюсь. – Ну и напились до чертиков. Без понятия, как такое вообще пришло в голову Шейну… Эээ, это мой друг. Был. В общем, он отволок мое ничего не соображающее тело к приятелю, который увлекался татуировками, и…

Я не стала уточнять, почему Рик потом не вывел эту татушку, или не поменял ее как-то хотя бы на инициалы Лори. И так бедняга не знает, куда девать руки, взгляд и самого себя от стыда. А вот Лори после такого я даже понимать немного начинаю: это ж сколько лет тетка наблюдала на заднице родного мужа инициалы его очень даже горячего друга, заключенные в сердечко! Вот и перемкнуло у нее там что-то в мозгах, что она так просто и быстро Рика на Шейна променяла. Может, к тому времени они для нее одним целым уже стали. Ну а что? Свойства человеческой психики, наверное, полностью еще не изучены.

Иначе почему бы я с таким интересом, непонятно откуда взявшимся вдруг волнением и теплом где-то в области желудка скользила взглядом по голой влажной груди Рика, по его очень даже крепким плечам и рукам, по вполне себе волевому подбородку…

Кажется, он тоже замечает мой взгляд и, наверное, возомнив себя первым в мире мужчиной, способным поменять ориентацию женщины, вполне предсказуемо и очень по-мужски пугается. По-мужски – это потому что Дэрил бы точно испугался. Но ведь ни у кого не повернется язык сказать, что он недостаточно мужественен?! А если вдруг и повернется, я это быстро исправлю. И отрежу этот самый нехороший язык какими-нибудь ножницами: большие швейные у Кэрол ради благого дела позаимствую, или, если язык будет совсем гадким, возьму из маникюрного набора Бет крошечные ножнички, которые причинят еще больше боли!

- Эм… ну я пойду, – спешит распрощаться со мной, от которой до сих пор пахнет алкоголем, Рик и, конечно же, опять поскальзывается на влажном полу.

Я, чувствуя себя героиней какого-то боевика, очень стремительно бросаюсь ему на помощь, по закону подлости, подставляю больное плечо и всхлипываю, совсем не наслаждаясь фейерверком искр перед глазами.

- Чего тут за шум? – раздается рядом недоуменный голос Дэрила, который вдруг как-то странно откашливается. – Понял. Ухожу.

Медленно и нерешительно я открываю глаза и едва сдерживаю желание снова зажмуриться. Ведь даже стоя в совсем не любовных, а, между прочим, взаимно-спасительных объятьях Рика Граймса, я могу прекрасно и ярко вообразить себе картину, представшую перед бедным моим Дэрилом. Да и что тут представлять, о чем тут думать: ночь, темнота, шум воды, голый Рик в одном полотенце, держащий меня за талию одной рукой и сдернувший с моего плеча лямку майки другой, и я, вцепившаяся в него обеими руками и почти что вжавшаяся в его подбородок губами.

- Это не… – снова начинаем тренироваться в хоровых оправданиях мы с Риком.

- Я чуть не упала, – шмыгаю я носом и не понимаю, почему этот вечно тормозящий не по делу бывший коп с сердечком на попе никак меня не отпустит.

- Я поскользнулся, – вторит он мне и делает что-то странное.

Только спустя пару минут пыхтения я со стыдом осознаю, что именно Рик делает, верней, пытается сделать: отцепить меня, прилипшую к нему от страха и стыда намертво, от своего драгоценного, очень мокрого и голого тела.

- О Боже, прости, – шарахаюсь я от него и вскидываю полный мольбы взгляд на Дэрила, по чьему непроницаемому в этот момент выражению лица понять, что там он думает, во что верит и как теперь ко мне относится – невозможно.

- Решил принять душ перед сном, – уже гораздо более спокойным голосом сообщает на всякий случай Рик другу, разводя руками и тут же вцепляясь ими в свое полотенце на бедрах.

- А я это… пришла… – растерянно бормочу я и, нащупав в кармане перекочевавшие туда по дороге в душевые мои самые модные трусы, зачем-то достаю их и демонстрирую обоим почему-то округлившим глаза мужчинам в свое оправдание.

- Ты ж по бабам, – непонятно почему вспоминает об этом Дэрил.

- Нет! – честно признаюсь я, понимая, что если такой, как он, будет считать меня лесбиянкой, то точно никакого первого или даже ответного шага никогда не сделает. – Карл просто не понял, а я согласилась по прико… эм, как это по-вашему… ради шутки!

Рик вдруг делает большой шаг назад, то есть подальше от меня, и я, наконец, понимаю, что все это выглядит не оправданием, а скорей признанием, что я пришла сюда в надежде подцепить кого-то, или даже именно Граймса, которого я, по их мнению, небось специально выследила, на свои трусы. Бормоча какие-то извинения, я пробкой вылетаю из помещения, убежденная, что теперь уже всё. Я опозорена навеки.

Даже выходить из камеры наутро страшно. Но раскалывающаяся голова и желание пить заставляют меня выползти на свет тюремный, чтобы через пару часов убедиться в том, что мои вчерашние приключения достоянием общественности все же не стали.

Хотя Рик и Дэрил, которые, как ни странно, смотрели на меня вполне обычно, то есть, как и раньше, все же умудрились сообщить остальным, что никакая я не лесбиянка. Первым, конечно, свою осведомленность проявил Мэрл, ущипнув меня за попу, а потом ловко погладив по груди и сообщив, что он так и знал! Остальные просто с улыбкой пытались вставить в разговор, что шутка была веселая, что они поверили, а я отличная актриса. Врали, кажется.

А вот Бет на меня обиделась. Правда, не из-за того, что я оказалась натуралкой. На это ей было наплевать. Она не могла простить мне то, что я самым коварным образом пошла на девичник и даже не попыталась хоть как-то уговорить остальных взять и ее туда. Главное, сестру, боящуюся отца, и старших женщин, которым вообще наплевать на все это, она понимала, а я ведь ее подруга и могла бы сделать хоть что-то!

Покаянно покивав и решив, что добросердечная Бетти дуться долго не будет и уже к вечеру простит меня, я, все еще мучающаяся похмельем, провела почти весь день в своей камере, благородно предложив Кэрол заняться шитьем вместо нее. Шитья было не так уж много, рядом стояла бутылка воды, в камере было прохладно и спокойно, а из блока раздавались куски чужих разговоров, словно работающий фоном телевизор. Хорошо!

К вечеру, поужинав, я решаю посидеть с остальными и осоловело слушаю их разговоры о судьбе пленников, о взаимодействии с нашими новенькими – вудберийцами, о припасах, безопасности и предстоящих праздниках. А вернувшись к себе, вдруг обнаруживаю на столике конфету и короткую записку с пожеланием сладких снов. Уже жуя очень даже вкусную (хотя что тут сейчас в условиях голодухи можно назвать невкусным?) сладость, я понимаю, что стоило оставить ее, как улику. А потом решаю, что для опознания мне хватит и записки, и успокаиваюсь.

Очень даже зря. Ведь в течение следующих дней появляется еще несколько таких коротких записок, красивая открытка, книжка «Джейн Эйр» и пакетик с мармеладными мишками. А вот найти автора этих милых и все время кажущихся мне ненастоящими, хотя бы потому, что никакой идиот не стал бы меня так одаривать вдруг, подарков у меня не получается.

Я, конечно, пытаюсь собрать образцы почерков окружающих, но большинство или отмахиваются или открыто, как чем-то недовольный Дэрил, посылают. В итоге я могу исключить только Кэрол, Бет, Карен и Глена с Мэгги. Мэрл остается под вопросом, потому что в ответ на просьбу написать мне в тетрадке что-то на память он берет ручку и старательно выводит на коже моего декольте: «Я тут был» печатными буквами.

Когда, наконец, в записке появляется не пожелание хорошего дня или доброй ночи, а предложение встретиться сегодня вечером в тюремном спортзале, я не знаю, радоваться мне или пугаться. Конечно, мне хочется верить, что эти стыдливые и скромные записочки писал мне Дэрил, воспрянувший духом после счастливой вести о том, что я люблю мужчин. Но все прошлые обломы воспитали во мне подозрительность и пессимизм, потому я начинаю думать, что это кто-то ошибся камерой, и записки предназначены вовсе не мне. Может быть, их пишет Рик какой-нибудь Мишонн? Или Тайрис – Карен? Или вообще Карл, пусть даже и мне?!